Не стрелял он в нас. Не хотел

Не стрелял он в нас.
Не хотел.
Он мне хлеб протянул и смотрел.
А за ним босоногие дети
Прижимались к запущенной клети.

Я принял драгоценный подарок.
Улыбнулся.
Не часто так ярок
На лице блеск афганской улыбки.
Чаще только мираж столь зыбкий.

Он стрелять ни в кого не хотел.
Он крестьянин.
Пастух.
Он не смел.
Он стоял.
Улыбался.
Боялся.
И зачем только здесь оказался!

Успокоил его я как мог.
По плечу потрепал.
Превозмог
Он как будто ненужные страхи.
Он расслабился.
Мы вояки.

Мы вояки.
Совсем не каратели.
Гнусной, мерзкой войны старатели.
Он поверил.
А я пошёл.
- Не опасен он. Мирный – Я счел.
…

Разорвало афганское небо
Эхо выстрела.
Это небыль.
Это небыль пришла.
Утекала
Кровь крестьянская в пыльные скалы.

Эх, сержант, идиот! Как ты мог?
Кто тебя снарядил в этот взвод?
Кто-то молится всем богам
Что спихнул от себя тебя к нам.
…
В пыль забились афганские дети.
В память врежутся эти клети.
Где отец их с протянутым хлебом
Умирал под расколотым небом.

В память врежутся.
Будут звезды
Лишь в прицелах теперь у волчат.
Пулеметные в скалах гнезда
Не об этом ли нам кричат?

Кто прислал нас вот в эти скалы?
Кто нас звал сюда?
Аксакалы?
Почему под расколотым небом
Мы уводим кого-то в небыль?

Ведь земля под ногами чужая.
Нам своей что ли мало без края?
Мы стреляем в защитников Родины.
Есть конечно средь них и уродины.

Но… вот эти
афганские дети…
Кем же стали у брошенной клети?
…

Эх, сержант, идиот!
Что ты сделал?
Не стрелять же тебя прямо здесь!
Да, молчи ты. Я знаю, что смело
Ты прошел через мерзкую резь.

Что друзей твоих спящих порезали,
В животы натолкали камней.
Не афганцы вас может быть срезали?
Звезды дальних московских ночей.