Послесловие к книге женщина на шаре

Ирина Васильевна  Щербина, филолог, преподаватель, автор книг и статей по методике преподавания литературы, автор книги стихов «Возраст Федры»

«Я ПЕРВОЙ ВЫХОЖУ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ»

Я того мнения, что каждая женщина может быть писательницей. Эти слова чеховского героя можно дополнить: и поэтессой, и художницей. В том смысле, что женская природа диктует нам, ее своеобразным заложницам, необходимость транслировать свои переживания. Облекая их в какие-то внешние формы. По возможности эстетичные. Впрочем, последнее уже дело вкуса и степени одаренности.
Однако речь пойдет одругом – мы имеем дело с событием.
Можно не во всем принимать или вовсе не принимать идеологическую составляющую  непростой, внутренне драматичной истории под названием «Женщина на шаре», ясно одно: новая книга Марины Шамсутдиновой –  явление во всех смыслах этого слова. И, прежде всего,  явление феномена поэзии в культурном пространстве нашей Родины. Я принципиально не говорю в России, потому что уверена: своих читателей Марина найдет во многих странах среди тех, кто говорит и продолжает думать,  да и любить по-русски.
Составляя книгу, в некотором смысле юбилейную, посвященную 20-летию творческой деятельности, автор дала такие заглавия входящим в нее поэтическим  подборкам:  «Богатырша», «Марина вторая», «Где моя Родина?», «Правда» –  и положила в основу не хронологический принцип – от лирики юных лет к более зрелым произведениям, а некий лирический сюжет. Чем дальше, тем всё более откровенно перед нами, как в «Герое нашего времени», раскрывается история души человеческой,  с ретроспективами («Баллада об Артеке»), автобиографическими вставками («Масбиха»), отступлениями («Русский язык»).
В «Богатырше» все узнаваемо и ново.  В образе той, что коня остановит, напервом плане – традиционное, героическое, некрасовское.
Такой Венере мамонт по плечу,
 Она медведя взглядом остановит.
 
Эта перекличка необходима, неизбежна. А как виртуозно выполнена!
То, что перед нами все-таки Венера, а не Матрена, значимо, но не в смысле противопоставления, а наоборот, в смысле слияния и прославления все того же Вечно Женственного. Впрочем, и Матрена  на своем законном месте:
…Может бабушка Матрёна,
Из созвездья Ориона
Бережёт день ото дня.

Венера-богатырша
…Легко сбежит к студёному ручью
 И острогой к обеду рыб наловит.
Упоминание об обеде, и вообще гастрономические подробностив контексте любовной лирики (давайте посмотрим правде в глаза: а что это, если не любовь?), весьма любопытны. В другом стихотворении читаем:
Хочется маленькую любовь, с ладошку.
Смаковать её как печеньку, за крошкой крошку.

Ау, Владимир Маяковский !(«Будет любовь или нет? Какая -  большая или крошечная?)
Непринужденная игра с текстами больших поэтов у Марины Шамсутдиновой отнюдь не легковесна – она изящна и уместна и в случае с Некрасовым, и с Маяковским.
Однако вернемся к «гастрономическим» деталям и сравнениям. Они не несут с собой обытовление любовного переживания, они сообщают ему теплоту и передают отчаянную незащищенность женского существа, каким бы самодостаточным оно, это существо, ни казалось.
В «Женщине на шаре» - «гастрономический» апофеоз:
Десяток тысяч лет
Ждала его домой,
Готовила обед,
Ходила за мукой.
Возникло сотни царств
И кануло во тьму,
Она ему лекарств,
Гречаников ему.
Метеоритный дождь,
Отпавший хвост комет,
Всё мелочь, если ждёшь,
А в доме соли нет.
Над домом дух котлет,
И радуга дугой,
Уж десять тысяч лет,
Как он ушёл к другой.

«Гречаники» и «котлеты» естественно вписаны здесь в космически важную историю. И «мука», и «соль», и «дух» в таком контексте обрастают смыслами и становятся символами женского умения ждать и прощать, естественного, как сама жизнь, и вечного, как мироздание.
Женская сила подразумевает некую слабость  мужчины, если не физическую, то нравственную. Так и есть: «ушел к другой», «русалка, девка, навка заманит в омута». Мужчина или слаб, или жесток:
Может быть наелась мухоморов,
Ведьминой опоена водой,
Если между кротких, нежных взоров
Выбрала жестокий, волчий, твой.
Это –  обреченная заранее попытка героини найти равного по силе, достойного любви.

Тебе бы стать поменьше, может, вдвое,
Прижавшись к крепкому плечу мужскому.
Но не родился на земле тот воин,
Чтоб ровней быть, – и ты идёшь к другому.

Он встанет на пуанты и котурны,
Тебе подаст с дороги чай с малиной.
Они наивны и миниатюрны,
А ты в походе, на коне былинном.

Сбежит и этот – переплавит латы
На сто колец и дюжину серёжек
И будет жить уныло до зарплаты,
Когда в бою ты вырвешь меч из ножен.


Кстати, у любовной истории нашей героини все-таки хороший конец. Случилось обретение героя. Им оказался «смутьян»,  «глаза – два адовых угля, бери, прикуривай от снега». И, как следствие, преображение самой героини:
…Через тюрьму, через войну,
Через чужую сторону,
Через морскую глубину
Плывёт к тебе Царевна-лебедь.

Однако финал цикла отнюдь не хэппи энд, «потому что святое – дом и тёплый очаг» девальвируется, на авансцену выходят «перекачанные юнцы, силиконовые мадонны».
И хрупкий мир вокруг,  по-прежнему взыскущий ее богатырства.
Мостик между лирической «Богатыршей» и пронзительным циклом «Где моя Родина?» - небольшая подборка «Марина вторая». Предвидя, увы, неизбежные упреки автору в самозванстве, хочется предложить: а попробуйте-ка вы! Хотя бы просто примерить на себя эту судьбу! Что-то не хочется… А героиня Марины Шамсутдиновой делает это, и не из соображений, связанных с признанием и славой. Да и сама слава видится автору в блоковской парадигме («…замучит… ребят…ворохом скверных цитат»), да ещё и в сниженном варианте:
…И будут отроков игривых
Твоей поэзией шпынять.
Сходство между героинями наших Марин иного свойства:
Не по крови люди воскресают,  а по духу!

А тех, кто нам близок по духу, мы вправе выбирать и называть на свое усмотрение. В том, чтобы назваться второй Мариной, нет мании величия, а есть признание в верности избранному пути и даже некоторой обреченности следовать ему:
Сочиняю стихи -я- Марина вторая.
Повторяю невольно их профиль и жест.

Заметим, слово «вторая», хоть и написано со строчной буквы, допускает еще одну, явно автором не анонсированную, параллель. С Мариной Мнишек – коронованной русской царицей (как бы Мариной Первой). Однако ее историческая ипостась нам в данном случае не так интересна, ведь наши фантазии  и аллюзии обращаются отнюдь не в сфере «тьмы низких истин». Мы о пушкинской героине, о которой автор писал: «Моя Марина славная баба». А наша-то Марина – тоже в паре со «смутьяном», «я слышу речь не мальчика, но мужа…». А если серьезно, а все именно так и обстоит, то Марина вторая – это крест, который то ли сама взвалила, то ли по судьбе так положено.
При желании можно обнаружить  у Марины Шамсутдиновой  похожие на цветаевские приемы, например, «выдвижение слова как образа и нанизывание ассоциаций, уточняющих и обогащающих его старый смысл; рефренное словосочетание как композиционная опора» (М.Л. Гаспаров). Трудно удержаться еще от одной цитаты мэтра, которая может быть отчасти транспонирована на творчество и «второй» Марины: «…поздняя манера Цветаевой становится уже углублением не в формулу, как в рефрене, не в образ, а в слово, в звуковой и морфологический состав слова, в которых поэт силится уловить тот глубинный смысл, который наконец даст ему возможность высказать не поддающееся высказыванию». А вот цитата из Марины Шамсутдиновой: «Я пишу звуком, для меня слово на письме - это только транскрипция, записанная так по договоренности со словарями и правилами, для меня гораздо важнее знать, как слово звучит, чем как оно пишется…».
Что ж, эта тема, несомненно, важная и интересная, будет ждать своего исследователя.
Не без внутренних сомнений перехожу к той части разговора, в которой коснусь двух основных поэтических глав книги «Женщина на шаре»: «Где моя родина?» и «Правда». Вроде не кисейная барышня… К чему  жеманничать, за дело! Задело?
Да! Заглавия хлёсткие, полемические – так и есть: ритмы разгоняются, лексика всё жестче и жестче, накал поэтической страсти всё сильней и сильней. Местами впору нюхать одеколон, как делал приснопамятный  Павел Петрович Кирсанов, говоря с крестьянами. Однако приходится,  как и ему, «глотать пилюлю»: поэт Марина Шамсутдинова говорит от имени своего поколения много горьких, но справедливых  истин, взывая, без громких слов, к нашей совести и указуя, где та «правда», к которой надо припасть, как к спасительному источнику.
Авторский голос движется в диапазоне от дерзости политической к поэтической, и, если бы не последнее обстоятельство, трудно было бы решиться на цитирование. Из песни слова не выкинешь – это с одной стороны. А с другой – поэтические памфлеты на грани приличий (или за ней), переход на личности, то есть моветон, пусть остаются в пределах авторского формата. Их тиражирование, даже в заметках,  напоминающих рецензию, считаю неуместным.
Однако несколько цитат все же приведу. И даже рискну прокомментировать, хотя, возможно, это и лишнее.
Рожденная в 70-е, Марина Шамсутдинова по характеру проблематики и пафосу тяготеет к шестидесятникам:  эпической правде деревенщиков и непокорности  диссидентов. Происходящее со страной сегодня воспринимается остро критически. Казалось бы, каток на Красной площади –  народ счастлив, ну какие тут могут быть подводные течения! Однако:

В аренду скорбь и памятники славы,
На скользкий путь ступил орел двуглавый ,
Если на Красной зАлили каток…

Демонстративное зАлили даже на графическом уровне создает эффект крика, еще и усиленный ассонансом. Святые места, как следует из сказанного, не должны оскверняться праздностью, а если они для вас не святые – что ж, вот вам прогноз от автора:

Клюет нутро звезде орёл двуглавый –
Недаром площадь прослыла «кровавой».
В мороз на крови можно поскользнуться
И в тапки из коньков переобуться…

Вот такой сгусток смыслов, аллегорий, аллюзий объемом в четыре строки.

Тот болевой синдром, что порождает гражданскую лирику Марины Шамсутдиновой, проявляется далеко не у каждого и не так уж часто. Но раз в сто лет уж точно что-то подобное всплывает.

Все расхищено, предано, продано… (А.Ахматова)

С Россией кончено… На последя;х
Её мы прогалдели, проболтали,
Пролу;згали, пропи;ли, проплевали… (М.Волошин)

Распродадим, располыхаем,
Достанем, спишем, растрясём.
Так Авеля прикончил Каин…  (М. Шамсутдинова)


Хочешь не хочешь, придется продолжить перекличку:

Мы -  зараженные совестью: в каждом
Стеньке -  святой Серафим,
Отданный тем же похмельям и жаждам,
Тою же волей томим.(М.Волошин)

 Мы русские, в нас совесть через край… (М.Шамсутдинова)

А вот как переосмысляется сюжет, так хорошо знакомый по Тютчеву и Есенину:

Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь небесный
Исходил, благословляя. (Ф.Тютчев)

Шел Господь пытать людей в любови,
Выходил он нищим на кулижку.(С.Есенин)

Христос бомжом ушёл в народ,
Как прежде: бос, и гол, и грязен,
Страдает с нами, водку пьёт,
Поднимется ли новый Разин!
Послушает его народ,
Даст негодяям укорот!
Из храмов выбьет торгашей,
Потравит дустом горстку вшей,
Авось без вас, премьер-министр,
Достроит божий коммунизм! (М. Шамсутдинова)

Наивно? Да, наверное…
…И снова печальный Маринин прогноз:

И шкура леса заплешивет,
Облезет, зарастёт пеньём.
Народ сопьётся и завшивет,
А мы ему ещё нальём…

Какие  находки! Неправильно образованные глагольные формы (заплешиве-е-т), (завшиве-е-т) вкупе с «пеньём» (украшение из Далева словаря),по аналогии с «порастет быльём»  - как всё это работает, как расшивает стихотворную канву! Аналогов что-то на ум не приходит. Браво, Марина!

Без истерики и горлопанства и не в бровь, а в глаз. Без философствований и рефлексий: сказала – и припечатала!

Вековечное русское барство,
Удивительное постоянство
В смене старых и новых картин.
Там и варварство, там и чванство,
Прикупил по дешёвке дворянство
Внук холопий, торгаший сын.
Из нагретых обкомовских спален,
Слово пакостное «Хозяин»
Выбирается из глубин…

Многое  из того, что сказано Мариной Шамсутдиновой о нашей Родине, воспринимаешь как собственную не до конца обретенную правду.  Мыслеобраз такой яркий и такой родной, что испытываешь буквально радость и муки сотворчества:
У России хребет железный,
Костяная нога, руки-крюки,
Убивать ее бесполезно,
Ее душу отмолят старухи.

Марина бесстрашна, но не бесшабашна, категорична, но справедлива. Парадигма ее ценностей обозначена недвусмысленно. Мы имеем дело с ответственным автором, строго следующим «закону, им самим над собою признанному» (А.С.Пушкин). И этот закон таков: «Для меня в творчестве нет никаких ограничений, я не связана никакими литературными групповыми обязательствами и запретными темами. Есть только понятие соразмерности и смысловой оправданности. (М. Шамсутдинова) 
Мы русские, в нас совесть через край,
 Мы сделали победным месяц май,
 В своей стране живём, как в оккупации,
 Пора нам выходить из резервации.
 Долой инопланетное вторжение!
 Я первой выхожу из окружения. (М. Шамсутдинова)
Кто «вторая»?