Чарльз Буковски - Нечто для спекулянтов, монашек,

НЕЧТО ДЛЯ СПЕКУЛЯНТОВ, МОНАШЕК, БАКАЛЕЙЩИКОВ И ДЛЯ ТЕБЯ

У нас есть всё и ничто.
и кто-то занимается им в церкви
а кто-то занимается им,
разрывая бабочек
надвое,
а кто-то занимается им в Палм-Спрингс,
вставляя роскошным блондинкам,
чьи души, как «кадиллаки»,
широки и чисты.
бабочки и «кадиллаки»,
всё и ничто,
лицо, размываясь, течёт к последней затяжке
в погребе, в Теле Христовом.
вот нечто для спекулянтов, монашек,
бакалейщиков и для тебя...
нечто в 8 утра, нечто в библиотеке,
нечто в реке,
нечто и ничто...
на бойне оно принимается,
носиться по потолку,
подвешенное на крюке,
и ты раскачиваешь его -
раз,
два,
три,
и вот ты поймал его,
это мёртвое мясо
ценой в 200 долларов,
и стоишь с ним костями к костям,
нечто и ничто.
умирать всегда рановато,
умирать всегда слишком поздно,
и кровавый фонтан в умывальнике белом
ничего тебе не расскажет,
и могильщики, которые в 5 утра
играют в покер за чашкой кофе,
и ждут, чтоб трава прогнала мороз,
ничего тебе не расскажут.

у нас есть всё и ничто –
дни, гранёные, как стаканы,
и невозможно воняющие речным илом - хуже говна;
дни, как шахматная доска, дни сплошных атак и защит,
дни сплошных затасканных выгод, где в поражении столько же смысла,
сколько в победе; дни, медленные, как ослы,
ленивые, хмурые и загорелые
везущие на усталых спинах
наше всё и ничто в гору
где сидит и ждёт сумасшедший,
среди воробьёв и соек,
попавшихся в птичьи силки,
и cлюнявого серого марева.

бывают и хорошие дни,
дни вина, ора и драк в переулках,
дни толстоногих женщин,
затевающих споры
вокруг твоих потрохов
и увязающих в стонах,
знаки на аренах корриды, как кричащие бриллианты,
женские брендовые джинсы и фиалки, выходящие из земли
с повелением тебе забыть о погибших войсках
и обокравших тебя любовницах.
дни, когда дети говорят весело и блистательно,
как дикари, старающиеся
послать тебе сообщение
посредством телодвижений,
пока их тела ещё
достаточно живы, чтобы
передавать сообщения, и чувствовать,
бегая взад-вперёд,
без замков и платёжных квитанций,
без идеалов и мнений,
зудящих, словно жуки,
дни, когда можно проплакать весь день напролёт,
запершись в зелёной комнате на замок,
дни когда можно смеяться над пекарем
за его чересчур долговязые ноги,
дни, когда глядишь на ограды...

и ничто, и ничто, дни начальников,
дни желтушных людей с тяжёлым запахом изо рта
и широкими ногами, людей похожих на жаб и гиен,
передвигающихся так угловато,
будто музыки не существует,
дни людей, которые думают,
что умно нанимать и увольнять,
если наживаться на этом,
дни мужей дорогих жён,
которых они покупают,
как 60 акров земли,
чтобы вытянуть из них ресурсы,
выставить на показ
или отгородить забором
от некомпетентных взглядов,
людей, что могут убить,
поскольку они безумны,
и оправдать свои действия,
поскольку таков закон,
дни людей что стоят у окна
шириной 30 футов
и ничего не видят,
дни владельцев роскошных яхт,
дни тех, кто может проплыть вокруг света,
не выходя из карманов своих пиджаков,
дни людей, подобных угрям,
дни людей, подобных улиткам,
дни людей, похожих на слизней,
дни людей и того худших...

и ничто, когда ты в последний
раз получаешь зарплату,
подоходный налог, болезнь, лебезение
разбитые руки и головы –
всё расползается, как
набивка старой подушки.
у нас есть всё и ничто.
кто-то занимается им
поначалу довольно ловко,
а потом забрасывают его.
кому-то слава даёт отвращение,
или возраст,
или неправильное питание,
или чернильные круги вокруг глаз,
или детей, учащихся в колледже,
или травмы спины во время катания
на лыжах в швейцарских Альпах,
или новые политические воззрения,
или новых жён –
или просто естественные изменения
и угасание –
от того, кого ты знавал вчера,
кто мог боксировать десять раундов,
или пить три дня и три ночи в Соутутских горах
осталось нечто прижатое
бумажным листом,
крестом,
камнем
или начинающимся бредом,
и это нечто берёт в дорогу,
Библию или сумку для гольфа,
или портфель: вот уходят, уходят! –
все те, про кого ты думал,
что они никогда не уйдут.

бывают дни и такие,
как твой сегодняшний день.
может быть, дождь на оконном стекле
хочет пройти к тебе.
что же ты видишь сегодня?
что это? где ты находишься?
лучшие дни иногда выпадают вначале,
иногда в середине,
а иногда даже в конце.
пустыри неплохи,
европейские церкви на открытках неплохи,
люди в музее восковых фигур,
замороженные до полной стерильности,
неплохи, ужасны, но неплохи.
думай лучше о пистолете
и жаренном хлебе к завтраку;
кофе довольно горячий,
чтобы опять почувствовать,
что во рту у тебя ещё есть язык,
за оконным стеклом три ветви герани
пытаются быть красными,
пытаются быть розовыми,
пытаются быть ветвями герани,
не удивительно, что женщины иногда плачут,
не удивительно, что ослы не желают
идти вверх по склону холма.
сидишь ли ты в номере детройтской гостиницы?
ищешь ли сигарету?
новый хороший день. понемногу всего,
и медсёстры выходят на улицу,
отработав свою смену и изведав всего в достатке,
медсестёр всего восемь девушек,
и у каждой своё имя,
и у каждой своя дорога
они идут по газоном,
и кто-то из них нужен
стакан какао и лист бумаги,
кому-то нужен мужчина,
а у кого-то ни нужд, ни мыслей.
достаток и недостаток. арки и пилигримы,
апельсины и желоба,
папоротники, антитела,
пачки бумажных салфеток.

а в самые славные миги
бывает ясное солнце
и лёгкий дымок от урн,
и старые военные самолёты
гремят, как консервные банки,
а если зайти внутрь
и провести пальцем по подоконнику,
то обнаружишь грязь
или даже комья земли.
а если выглянуть из окна,
то будет тот самый день,
и, мало-помалу старея,
ты будешь всё так же смотреть,
слегка причмокивая языком,
приговаривая: да нет наверное

некоторые занимаются этим по-настоящему,
а некоторые непотребно
повсюду.
______________________
Charles Bukowski
SOMETHING FOR THE TOUTS, THE NUNS, THE GROCERY CLERKS AND YOU

we have everything and we have nothing
and some men do it in churches
and some men do it by tearing butterflies
in half
and some men do it in Palm Springs
laying it into butterblondes
with Cadillac souls
Cadillacs and butterflies
nothing and everything,
the face melting down to the last puff
in a cellar in Corpus Christi.
there's something for the touts, the nuns,
the grocery clerks and you . . .
something at 8 a.m., something in the library
something in the river,
everything and nothing.
in the slaughterhouse it comes running along
the ceiling on a hook, and you swing it --
one
two
three
and then you've got it, $200 worth of dead
meat, its bones against your bones
something and nothing.
it's always early enough to die and
it's always too late,
and the drill of blood in the basin white
it tells you nothing at all
and the gravediggers playing poker over
5 a.m. coffee, waiting for the grass
to dismiss the frost . . .
they tell you nothing at all.

we have everything and we have nothing --
days with glass edges and the impossible stink
of river moss -- worse than shit;
checkerboard days of moves and countermoves,
fagged interest, with as much sense in defeat as
in victory; slow days like mules
humping it slagged and sullen and sun-glazed
up a road where a madman sits waiting among
bluejays and wrens netted in and sucked a flakey
grey.
good days too of wine and shouting, fights
in alleys, fat legs of women striving around
your bowels buried in moans,
the signs in bullrings like diamonds hollering
Mother Capri, violets coming out of the ground
telling you to forget the dead armies and the loves
that robbed you.
days when children say funny and brilliant things
like savages trying to send you a message through
their bodies while their bodies are still
alive enough to transmit and feel and run up
and down without locks and paychecks and
ideals and possessions and beetle-like
opinions.
days when you can cry all day long in
a green room with the door locked, days
when you can laugh at the breadman
because his legs are too long, days
of looking at hedges . . .

and nothing, and nothing, the days of
the bosses, yellow men
with bad breath and big feet, men
who look like frogs, hyenas, men who walk
as if melody had never been invented, men
who think it is intelligent to hire and fire and
profit, men with expensive wives they possess
like 60 acres of ground to be drilled
or shown-off or to be walled away from
the incompetent, men who'd kill you
because they're crazy and justify it because
it's the law, men who stand in front of
windows 30 feet wide and see nothing,
men with luxury yachts who can sail around
the world and yet never get out of their vest
pockets, men like snails, men like eels, men
like slugs, and not as good . . .
and nothing, getting your last paycheck
at a harbor, at a factory, at a hospital, at an
aircraft plant, at a penny arcade, at a
barbershop, at a job you didn't want
anyway.
income tax, sickness, servility, broken
arms, broken heads -- all the stuffing
come out like an old pillow.

we have everything and we have nothing.
some do it well enough for a while and
then give way. fame gets them or disgust
or age or lack of proper diet or ink
across the eyes or children in college
or new cars or broken backs while skiing
in Switzerland or new politics or new wives
or just natural change and decay --
the man you knew yesterday hooking
for ten rounds or drinking for three days and
three nights by the Sawtooth mountains now
just something under a sheet or a cross
or a stone or under an easy delusion,
or packing a bible or a golf bag or a
briefcase: how they go, how they go! -- all
the ones you thought would never go.

days like this. like your day today.
maybe the rain on the window trying to
get through to you. what do you see today?
what is it? where are you? the best
days are sometimes the first, sometimes
the middle and even sometimes the last.
the vacant lots are not bad, churches in
Europe on postcards are not bad. people in
wax museums frozen into their best sterility
are not bad, horrible but not bad. the
cannon, think of the cannon, and toast for
breakfast the coffee hot enough you
know your tongue is still there, three
geraniums outside a window, trying to be
red and trying to be pink and trying to be
geraniums, no wonder sometimes the women
cry, no wonder the mules don't want
to go up the hill. are you in a hotel room
in Detroit looking for a cigarette? one more
good day. a little bit of it. and as
the nurses come out of the building after
their shift, having had enough, eight nurses
with different names and different places
to go -- walking across the lawn, some of them
want cocoa and a paper, some of them want a
hot bath, some of them want a man, some
of them are hardly thinking at all. enough
and not enough. arcs and pilgrims, oranges
gutters, ferns, antibodies, boxes of
tissue paper.

in the most decent sometimes sun
there is the softsmoke feeling from urns
and the canned sound of old battleplanes
and if you go inside and run your finger
along the window ledge you'll find
dirt, maybe even earth.
and if you look out the window
there will be the day, and as you
get older you'll keep looking
keep looking
sucking your tongue in a little
ah ah no no maybe

some do it naturally
some obscenely
everywhere.