Ангел Меф Гл. 6 Дива

        Глава 6 

                Всё плохое в нас мешает нам быть человеком,
                но, и без него мы тоже не люди, - ибо, хорошее       
                должно  прорости в нас, лишь отрицая это плохое.
                И чем быстрее оно прорастет, тем счастливее и   
                полнее будет наша судьба.

      Маша не заставила долго себя ждать, потому что все её помыслы были там – с Мефодием.
     - Я понимаю, образно говоря, Мефодий собирается изобрести велосипед, но, ведь, свой!   Понимаю, что велосипеды уже был когда-то и кем-то давно изобретены. Но, - все ли? А может, вы, просто, не захотели предоставить ему то, что удовлетворило бы его и его мечту? А вместо этого, - навязываете ему свои правила игры, пытаетесь привязать его, - как молодого, неразумного бычка, таким банальным способом. Значит, у вас нет такого «велосипеда»  или он есть, но вы его не хотите ему дать! Конечно, жить по старым законам проще, - меньше хлопот, меньше ответственности. Только вот, - правильно ли это? Не замечая нового, всегда рискуешь оказаться в тупике, ведь, жизнь изменчива. Завтра звёзды встанут против нас, а мы будем не готовы этому противостоять.
 
    - Наша доблестная армия всегда будет готова противостоять любым угрозам, - тут же отрапортовал Воевода.
    - Нельзя прожить вечно - в колыбели, за забором, в обмане и несправедливости, - почти выкрикнула Маша, дрожащим голосом.
    -   Законы Мироздания суровы, но их никто не отменял и не отменит, впредь, - проронил со своего места Громов.
    -   Это вы их делаете суровыми, - разделили людей и властвуете над ними, - не унималась Маша.

    Председатель недовольно заёрзал на стуле, пробурчал в её сторону:
    - Вы, Мария Ивановна, говорите, да не заговаривайтесь, - разве, мало мы делаем и хорошего? А если делаем что-то не так, - подскажите нам. Мы для этого здесь и собрались, - затем, постучав карандашом по графину, добавил строгости, обращаясь уже к Громову:

    -  Пром Этеевич, почему в вашей лаборатории ведутся работы, которые не стоят в планах? Планы для того и существуют, чтобы опередить время или идти с ним, хотя бы, в ногу. А у вас всегда так, - ставите всех, причём неожиданно, перед фактом, пусть и обаятельным, но не изученным до конца.
    -  А что тут изучать, - женщина, - она и есть, женщина, – прогудел в свои пышные усы Воевода, - правда, санитарки из них отменные выходят. Вы бы, любезный Пром Этеевич, изготовили для обороны партию таких же девушек.

    Председатель, с досадой посмотрел в сторону, прервавшего его, министра и строго продолжил:
    -  А что, если завтра не вы будете управлять ей, а она, - всеми нами? Наберётся хитростей, да всяких тонкостей и задаст некоторым умникам жару!
    -  Пусть сначала наберётся, - на поле у Мефодия их не так уж много. Как бы, она сама там не растерялась. Ни командира, ни чёткой задачи, ни устава, - ничего нет, - отчеканил Воевода.
    - Не волнуйтесь, Отто Карлович, - вспыхнул Громов, - голубка заменит всё это. Она справится с любой ситуацией, если, прежде, с ней справимся мы.

    После этих слов, Громов встал и приоткрыл дверцу золотой клетки, - голубка тут же влетела в нее. При этом, изменилось и поведение самой Дивы, - она, вдруг, начала явно заигрывать с Громовым, весело напевая и кокетничая, при этом. Женщины в зале пришли в возбуждение:
    -  Он, что же, - для этого её и сделал?
    -  И этот - туда же смотрит!

    Переждав некоторое возбуждение зала, Громов, невозмутимо продолжил:
    -  Всё, что сейчас, в этом зале, будет произнесено и решено – станет потом законом и руководством к действию для Дивы, а, следовательно, и для Мефодия. Если, конечно, она для этого хорошо постарается. А она, у нас, очень старательная.
    -  Да, мы уж, видим, видим, - зашумели все вокруг.

    Громов откашлялся в кулак и сдержанно продолжил:
    - То, что вы видели сейчас, - всего лишь, следствие отсутствия в теле того самого главного и важного, что делает человека человеком, - его души. Дива, без голубки – ничто! А с нею, - сможет всё, что сможем и пожелаем мы.
    Зал, после некоторого оцепенения, вновь, зашумел:
    -  А что ещё она может делать, когда голубка в клетке? 
    - Спать, болеть, быть без сознания, - много чего может, чаще всего, нарочно притворяясь таковой.
    -  А ей и притворяться не надо, чтобы выглядеть дурой, красивой дурой; да от неё, Мефодий, только шарахаться и будет, - воскликнула Маша, вызывающе глядя на Диву.
    При этих словах Маши, в зале опять воцарилась весёлая атмосфера.

    Но, Громов и не думал сдаваться:
    -  Не скажите, Машенька! Это, голубушка, в вас сейчас женская ревность заговорила. Вы, просто не совсем хорошо знаете Мефодия, - того Мефодия, которого увидела в нём Графиня.
    -  Увидела, или захотела увидеть? - вспыхнула Маша.
    -  Они, оба увидели и оба получили, что хотели, - сухо парировал её вопрос Громов, - а вы носитесь с ним, по-прежнему, как с ангелом.
    -  А кто же он, - застыла в недоумении, Маша.
    -  Уже не ангел, - ангелы отбивные в столовых не едят и женщин не целуют. Он – без пяти минут, как человек, обыкновенный человек, - сухо констатировал Громов. – И заслужит ли он это звание в жизни – ещё посмотрим.

    Зал неодобрительно зашумел:
    -  Уж, лучше бы он здесь остался.
    -   Вот так всегда - дадут, а потом отберут.
    -   Сколько той жизни, - только намучится человек.

    Смертин, словно очнулся от полудрёмы, промолвил:
    -  А вы не живите или жизнь лёгкую выбирайте, - тогда и мучиться не придётся. Правда, душе от этого проку никакого не будет, - даже и не проснётся, сколько ни живи.
    Маша, в растерянности, даже привстала, видно, что-то хотела сказать, но только махнула рукой и тут, же села, лишь тихо сказав, про себя: «Так я и знала!»
 
    Но, Громов, с невозмутимым видом продолжал, смело глядя в сторону Председателя:
    - И пусть себе командует, - нипочём, что женщина. Душа пола не имеет, главное, чтобы она была большой и правильной. А то, ведь, как зачастую бывает – сам с мелкой душонкой, а норовит наверх проскочить. Но, мне думается, что Уран Плутонович, с душой для Дивы не напортачил, - наука, дело серьёзное.

    В зале опять зашумели:
    -  Наука то – дело серьёзное, да девушка ваша, уж больно не серьёзная.
    -  Вот, вот, - насилу приставать к вам перестала.
    -  А как голубку то вашу, сокол, какой, потерзает?

    Громов, ничуть не обидевшись на сказанное, будто всё это касалось не его, продолжал рокотать:
    -  Никакой сокол её не увидит. Это здесь мы её видим, а в жизни её можно только почувствовать, - есть она или нет её, плачет она или радуется. Разве, только во сне, что подскажет своему хозяину, или уже наяву, пригодное дело, да нужного человека в его круг замкнёт.

    Маша вскочила со своего места:
    -  Значит, она, - и Маша показала на Диву, -  будет подсказывать ему, как надо правильно поступать? Зачем же, тогда, все эти красивые слова о свободе воли?
    -  Вовсе, нет! Она, просто будет подталкивать его к выгоде и успеху, чтобы то же самое заполучить для себя и своих детей. Гнездо должно быть свито, надёжно и вовремя. Он же, может послушать её, а может и не послушать - в этом и заключается свобода его воли.
    -  И только то! В чём же, тогда заключается движение мира к лучшему, если всё дело, лишь, в её личной корысти. Разве, только одно это делает мир лучше?
    -  Может и не делает, зато, не даёт ему выродиться.

    -  Стало быть, её главная задача – нарожать ему кучу детей?
    -  Её, – да, а его, - не только! Мужчина должен быть опорой, не только для неё, но и для самой жизни. И это выполнимо, лишь, при взаимности во всём, а не только в близости. Таков закон и нарушать его небезопасно.
    -  Так как же, все-таки со свободой воли – она даётся человеку или её вообще нет, – не унималась Маша, - или, Мефодий, как и все остальные её не достойны?
    -  А, вот мы и проверим, - есть она у Мефодия или нет, - словно, уходя от прямого ответа, произнёс задумчиво Громов. – Только свободная воля делает человека человеком, первооткрывателем и творцом. Без неё – он ничто, раб своих и чужих страстей!
    -  Вот, вы и хотите сделать из него раба, вместо того, чтобы помочь человеку, - как бы, подытожила своё мнение Маша.

    -  Но, Громов был неумолим и, обращаясь уже ко всему залу, словно к ученикам в классе, спросил:
    -  Вот, вы, скажите мне, - можем мы управлять звёздами, их движением, развитием? Влиять на  их рождение, смерть.

    -  Все присутствующие, тут же, невольно посмотрели в сторону Смертина, но тот и здесь не вышел из своего привычного образа:
    -  Звёзды – тоже люди, - и угрюмо добавил, как отрубил, - хотя, по правде говоря, некоторых из них и людьми то назвать трудно, так, ярмарка одна, - сами себя за грош продают. Но, мы всех прибираем в свой срок, если сами раньше не приходят. С почестями, - всё, как положено, правда, сюда редко кто попадает, - всё норовят за воротами остаться. Уж, больно, публику и шум любят, оно и ясно: кому служат, - с теми и остаются.

    Зал в растерянности замер и этим ловко воспользовался Громов, чтобы продолжить свою мысль:
    -  Так вот, - мир человека, так же велик и загадочен, как и само звёздное небо. И управлять им может, лишь, природа, да он, сам, частицей которой он и является. Звёзды могут лишь предопределить его судьбу, но не решить её полностью. И на развитие его дальнейшей судьбы, к сожалению, для нас и к счастью для самого человека, в большой степени может влиять свобода его воли. Только, благодаря ей, сознание человека может пойти, как внутрь себя, так и наружу, - одних начинает больше интересовать внутренний мир, а другим более интересно то, что происходит вокруг. Но, пока человек не поймёт, что эти миры – одно целое, он не сдвинется с места, ни в понимании себя, ни в понимании окружающего его пространства. И воля даётся человеку, чтобы изменить себя и, этим самым, изменить мир. А не наоборот! Ошибочных решений здесь не должно быть, - иначе мир будет изменяться только к худшему.

    Думаю, не стоит объяснять, что зачастую, сильной волей обладают, как раз, мерзавцы. Они ловко используют её в своих корыстных целях, не до конца осознавая, что именно ими то и управляют тёмные силы. Достойному же и честному человеку, чаще всего, свободная воля  недоступна, - слишком уж многими обязанностями он связан. Правилами, чувством долга, различными обязанностями, перед теми, кто рядом, кого приручил или вырастил.

    - Где уж тут о своей воле подумать, если такая вот, рядом лежать будет, - вспыхнула Маша.
    Зал опять засмеялся. Председатель недовольно хмыкнув, заметил:
    -  Какая-то путаница, прямо, выходит, - вы уж разберитесь, - есть она у вас или нет.

    В зале опять послышались возгласы:
    -  У них то, она есть, а вот у Мефодия, - похоже, не будет.
    -  Уж, лучше бы вы Пал Палычу эту куклу отдали, чем Мефодия ею стреноживать, - что, он, себе достойную девушки в деревне не найдет.
    -  В библиотеку её определить надо, помощницей к Софье Мудровне, - сразу все читать начнут.
    -  А кто не начнёт, - того она на руках в библиотеку принесёт.

    Зал опять начал постепенно переходить в неуправляемое, весёлое состояние, которое, на этот раз, постучав по золотой клетке, резко прервал, сам Громов. Отчего голубка сильно встревожилась, а Дива, наоборот, - принялась успокаивать его, нежно поглаживая рукой по голове и что-то шепча ему на ухо. Но, Громов и не думал расстраиваться, а чётко чеканил слова, будто желал всем своим видом сказать: «Наше дело правое – мы победим!»
 
    - Эта, модель, рассчитана лишь на Мефодия, - оттого она и небезопасна для окружающих. Но, насчёт товарищей не беспокойтесь, - оба завтра будут, как огурчики.
    - Ничего себе, - помощница! Да, от неё, только одни помехи и будут.
    - Ну как же, - а дети!?

      Но и тут Громов не спасовал, а невозмутимо и умело принял удар:   
      -  Разумеется, - дети приносят, не только радость, но и хлопоты. Отнимают много сил и времени, но мы обязаны предоставить ему и этот вариант, - ведь, Мефодий хочет, чтобы его поле жило долго, а век человеческий короток. Кто же, тогда, после него, заботиться о его поле будет?
      -  И вы решили ему навязать, не только привязь, но и мать его детей! А если он не захочет связывать свою жизнь с вашей куклой!? 
      -  Тогда, мы рассмотрим и другие кандидатуры. Вы у нас тоже в резерве, но, вас мы можем использовать только в крайнем случае. Вы, Маша, с Мефодием, - слишком разные. Телега вашей общей жизни будет слишком долго стоять на месте, а потом, когда вы притрётесь друг к другу, она может так быстро поехать, причём, неизвестном направлении, что хлопот с вами не оберёшься. Да вы и сами не пожелали с ним жить.

      -  Он мне не предлагал.
      -  Оттого и не предлагал, что почувствовал, не помощь в своём деле, а противление, которое надо будет всё время преодолевать. А он слишком торопится идею свою в жизнь воплотить, с которой, кстати, вы не согласны. Как же тогда быть? Женщина, первой, делает свой выбор, а уж потом - её выбирает мужчина.
      -  Вместе с её выбором, конечно?
      -  Разумеется! Ведь, нам тоже интересно, - чей выбор победит и окажется более успешным для жизни. Эволюция, так сказать.

      -  Такую победишь! Разве,  только, если и по ночам поле пахать, тоже.
      -  Думаю, она с ним сладит. И помех больших ему не создаст, - пусть, себе, Мефодий, творит свои дела, только, про детей не забывает. Главное, чтобы он не сотворил непоправимого и несовместимого с законами Мироздания.
      -  Вашими бы устами мёд пить, - в горестной задумчивости, произнесла Маша.
      -  Поймите, Закон о потомстве – основное условие жизни!
      -  Понимаю, иначе, останется только одна «Золотая Долина», - и потом добавила, уже озорно:

      - Тогда и Пал Палыч быстро заскучает без новеньких, а в библиотеке все книги покроются пылью. Да и Прокл Янович тогда лишится своей должности.
      -  Не лишусь, - недовольно пробурчал Смертин, - на земле и других скотов полным-полно - без работы не останусь.

      В зале снова воцарилась непринуждённая обстановка, которую прервал, неожиданно вставший, Уран Плутонович, - он редко начинал говорить сам, по своей инициативе, - оттого, наверное, все сразу же стихли. Оглядев всех присутствующих оценивающим взглядом, он, уже конкретно, обратился к Громову:
      - Пром Этеевич, любезный, а не вводите ли вы уважаемое собрание в некоторое заблуждение? Причём, преднамеренно, когда сообщаете нам о, якобы существующей, борьбе между выбором мужчины и выбором женщины. Ведь, женщина, всегда выигрывает в такой борьбе, - вам ли это не известно!

      Громов, сделав недоумённый вид, повернулся к учёному и, пожав плечами, возразил:
     -  В этой модели мы не применили ничего экстраординарного, - обычная девушка.
Тут уж и Председатель не сдержался:
     -  Ничего себе, - обычная девушка! Да, такая женщина, не то, что на подиум, - в горящую избу войдёт, коня на скаку остановит, не то, что Мефодия.

    Зал опять зашумел, - даром, что не было главного спорщика и заводилы - Аргументова:
    - Вы, наверное, поэтому и сделали её такой мокрой?
    - Да она его, просто, возьмет и унесёт с поля, как Аргументова унесла.

    Уран Плутонович поднял руку, - что с ним случалось ещё реже, - и продолжил:
    -  Всё не так просто, как это, всем нам, хочет представить Пром Этеевич. Поскольку параметры у Дивы обычные, - если это так, и Громов не лукавит, - то ни о какой равной борьбе между выбором Мефодия и выбором Дивы речи быть не может. На поле жизни женщина всегда одолеет мужчину, поскольку у неё, в мозгу, белого вещества, посредством которого она обустраивает под себя окружающий мир, в девять раз больше, чем у мужчины. А у мужчины, серого вещества, с помощью которого они творят новый мир на земле, - только в пять раз больше, чем у женщин. Сами понимаете, - девять больше пяти! Поэтому, иной исход для Мефодия может быть лишь в двух случаях:

    -  либо, взаимного, добровольного и заинтересованного сотрудничества на основе общих идей и выгод, - на что, собственно, и опирался я в своих расчётах;
    -  либо, преждевременного ухода с поля одной из борющихся сторон, что, по-видимому, и предполагает Пром Этеевич.

    Зал опять зашумел:
    -   Никуда она без него с поля не уйдёт – приведёт как миленького!
    -  Вот, вот – не для того она придумана и раскручивается здесь.
    -  И другим будет наука – пусть знают, что молодые да красивые не к ним, а за ними приходят.

    Но, Венерин поднял руку и задал прямой вопрос, не столько Громову, сколько всем, присутствующим:
    - Так, всё же, - Дива, спроектирована  и продолжает проектироваться здесь, сейчас, нами, - для сотрудничества или для борьбы?
И поскольку, все, вдруг, ясно осознали, что вопрос этот, чисто риторический и ответ на него ясен, то в зале надолго воцарилась задумчивая тишина.
    -  А я бы хотел поставить вопрос несколько иначе, - неожиданно произнёс Председатель,   - а именно: «Кто за жизнь Мефодия, а кто за скорейшее его возвращение?»
 
    Заставлять опять никого не пришлось, - первой, конечно же, заговорила Маша:
    -  Многие могут подумать, что я крайне заинтересована в скорейшем возвращении Мефодия, так как потеряла в его лице хорошего друга и умного собеседника. Но, ведь, кто-то, и там, в жизни, найдёт в нём то, что потеряла я! А Мефодий, возможно, отыщет то, что хочет найти и сделает свою мечту реальностью. К чему проявлять насилие над его свободной волей?

    Зал опять зашумел:
    - Ничего он на своём поле не найдёт, а наоборот, - его самого, сыщет, вот эта распрекрасная дамочка. Сыщет и приведёт! А Громов, просто скрывает, для чего именно, он придумал свою «штучку».

     Председатель нервно постучал по графину и пробурчал недовольно:
     - Вот, Пром Этеевич, к чему приводят ваши сюрпризы, - теперь оправдывайтесь, что вы не верблюд, извините за выражение. А, может, всё-таки, - всё это так?
     -  Так, не так, - недовольно забурчал тот в ответ, - звёзды встали – крыша поехала. Какая разница, - что было вначале: курица или яйцо. Сейчас надо решать, - что нам делать с этим цыплёнком, пока он ещё не вырос и не разгрёб все наши гряды.

     Маша, аж встрепенулась:
     -  Мефодий, никакой, вам, не цыпленок, и не курица! Вы видели сейчас его поле, - сплошной пустырь, поросший молодым лесом. Это он, наоборот, собирается  делать там гряды. А вы, с Воеводой, только и можете, что землю разорять!

     Воевода, услышав своё имя, тут же прокинулся от полудрёмы:
     - Так он же, сам и воевал на том поле, огонь артиллерии на себя вызывал. И опять будет воевать, - таких молодцов, как он, грех в армию не призывать.
Председатель, недовольно прервал министра.
     - Вы, это бросьте, любезный, - как будто у людей больше никаких и дел на земле нет, как только воевать. Если так дело и дальше пойдёт, - вы скоро и по Луне стрелять начнёте.
     - И начнём, Борис Борисович, если угрозы оттуда возникнут.

     Но, Маша и не думала униматься, дрожащим, срывающимся голосом, повернувшись к Громову, она почти прокричала:
     - Пром Этеевич, вы, честно ответьте всем нам: что для вас дороже - человек, с его единственной и неповторимой душой или вот этот бездушный агрегат?
     - Пуля, которая убивает человека, вообще, почти ничего не стоит, - философски проронил Воевода, и что, - где логика, в чём суть вопроса?
     - Кажется, я уловила и вашу логику, и суть вопроса, и истинный смысл ваших грядок, - обречённо промолвила Маша.

     - Наконец то, - удовлетворённо и ехидно, почти пропел своим заунывным голосом Смертин, - и что же, по-вашему, произрастает на этих самых грядках?
     - А всё, что не даёт порядочному и честному человеку достойно жить! Как раз, десять грядок и на каждой, - процветает свой смертный грех. Только, вот, ума не приложу, - отчего бы, вам, самим, их не прополоть!

     Тут, уж, не сдержался и Председатель, - он, в который раз,  начал назидательно втолковывать:
     -  Без борьбы человек быстро перестаёт быть человеком. Не нами сказано: «Хочешь погубить человека, - дай ему всё, что он пожелает». Вот мы и засеваем эти грядки в человеке, чтобы прополкой занимался он сам. И пока человек не вырвет, с корнем, все эти сорняки из своей души, он не станет достойным гражданином Земли. Вы, же не согласитесь, чтобы Мефодия тоже изготовили в лаборатории, готового и хорошего - так же, как Диву, а потом, заставили жить по программе.

     - А что!? Разве, жить по её программе – достойнее? Тем более, что и программу эту, сочиняете тоже вы, - вспыхнула Маша.
     - И вы, тоже, сейчас принимаете участие в создании его звёздной судьбы. А потом, - уже было сказано, - Мефодий вправе поступать всегда так, как сочтёт нужным, - это закон жизни. Этим самым он и будет перестраивать свою звёздную судьбу, - в судьбу земную. За что и отчитается потом, здесь, перед нами, - уже, почти шутливым тоном, добавил Председатель.

     После этих слов, настоящей тирадой разразилась Заведующая библиотекой:
     - Напрасно вы, Борис Борисович, говорите об этом так спокойно. Мы, всё на суд, да на возмездие надеемся, вместо того, чтобы сразу расставить все точки над i и научить человека, прежде, чем давать ему жизнь. На «потом» всё откладываем, а потом - будет «суп с котом». Так мы все скоро за воротами окажемся, а там только одно нас и ждёт – тот самый суд, да наказание! И не гуманно это вовсе, - обольщать человека, высевая в его душе греховные грядки. Не лучше ли сразу указать ему истинный путь в жизни? Где это видано, - отправлять в жизнь человека, который не прочитал ни одной книжки! Вы как хотите, а я ему обходной лист не подпишу.

     Председатель только недовольно хмыкнул и примирительно пробурчал в ответ:
     -  Дался вам, Софья Мудровна, этот обходной лист, - да Мефодий уже, можно сказать, живёт! И Авдотья тоже «на сторону глядит», - а ну, как делов наворотят, вдвоём–то.
     -  Что они могут наворотить, ни одной книжки не прочитавши. Лес с поля уберут, да землю взрыхлят для танков Воеводы, - только и всего. Ну, ещё детишек для его армии понарожают. Мефодий о коварстве вот таких особей даже и не догадывается, - и Софья Мудровна с неприязнью поглядела в сторону Дивы. А в книгах то, о таких очень много написано, да и не дойдут у него руки до дел то настоящих, рядом с ней. А то - глядишь – и вовсе, натворят чего, непристойного. Да так, что и другим тоже захочется.

     - Не скажите, - задумчиво произнёс Председатель, - а что, как покажут, что итог жизни предопределён и закономерен. Что он придуман кем-то и обсуждению жизнью не подлежит. У нас уже сейчас многие, не только детей – самой жизни чураются. И кого мы тогда заставим лес корчевать, если у Мефодия мечта не сложится?

     - А как сложится всё у Мефодия с полем, - совсем тихо отозвался зал.
     - Горечь поражений и неудач сильнее и опаснее. Она всегда перебьёт сладость побед, потому, что в каждой победе уже заложено зерно предстоящей борьбы, о которой не каждый подозревает. А без борьбы быстро придёт поражение и оно уже, не всегда и далеко не каждого позовёт к победе. И тогда, долго, после Мефодия, мало кто отважится, просто так, шагнуть в бурную реку жизни, видя, как её течение сбивает и калечит других, - будто подытожил Председатель.

     Неожиданно в зал вихрем влетел Аргументов и сразу же начал с порога:
     - Я всё слышал, там – в коридоре. Простите – не удержался. Ведь, честное слово, получается какой-то замкнутый круг у нас с Мефодием. Если его приводят с поля – у него, естественно, ничего не получается. Если же у него что-то и получается, то потом, в конечном итоге, всё равно ничего не выходит из того, что он хотел.

     - Не факт, - мрачно пробурчал Председатель.
     - Как же, не факт, если – факт. Посмотрите, сколько желающих попрать мечту Мефодия. Начиная со звёзд на небе и кончая звёздами на погонах. Даже его предстоящие победы и те прорастать против него будут!

     - Я только «за», - недовольно забурчал со своего места Отто Карлович, -  пусть корчует - на чистом поле мои танки гораздо эффективнее, да и солдат скоро для них не потребуется, – танки сами друг с другом воевать будут!
     - Как же вы тогда людей убивать планируете, - злорадно огрызнулся Смертин, тихо сидевший, до этого.
     - По ошибке, Прокл Янович, по ошибке, - то ли шутя, то ли всерьёз прогудел в свои пышные усы Воевода.

     Но, Аргументов и не думал униматься.
     - Вы, вот все сидите тут и занимаетесь лишь одним: как бы, так придумать, чтобы Мефодия побольше напрячь, зная при этом, что всё наперёд предрешено и что ваши грядки будут целы.
     - Ничего ещё не предрешено окончательно, - невозмутимо перебил его Председатель.
     - Слышал, понимаю – и мои слова его судьбе зачтутся. А как же он сам? Или его чаяния и желания вовсе ничего не значат, и всё за него будут решать другие.

     - Вы зря горячитесь, любезный, - Громов даже привстал со своего места, пытаясь хоть как то угомонить разгорячённого  Аргументова, - как раз и об этом тоже шла речь в вашем отсутствии…
     - Я отсутствовал, между прочим, по вашей вине.
     - Зря вы, братец, так расстроились, - на женское внимание никогда не следует обижаться, в какой бы форме оно не выражалось. Так вот, давеча здесь было неоднократно упомянуто, что в жизни Мефодий будет волен поступать так, как ему вздумается, и мы ему будем уже не указ. И прислушиваться или не прислушиваться к начертаниям своей судьбы или к чьим-то словам и мыслям – его дело. Правда, для некоторых «живущих», это представляется единственным и самым главным делом в их «жизни» - не прислушиваться, ни к себе, ни к другим. Небо, вовсе, не против человека – оно испытывает его. Ибо, только в испытаниях может родиться что-то новое.

     - К чему все ваши испытания, когда конец уже предрешён?
     -  Ничего не предрешено, пока человек в пути. А жизнь – это путь, а не прогулка. Вот и посмотрим – будет Мефодий жить или гулять по жизни.
     - С такой, только погулять и выйдет – от неё житья не будет, - и Аргументов невольно покосился на Диву.

     - А я всех предупреждал, что за нею, ребята, гнаться не следует. Она не для вас, для вас она – зло.
     - И для Мефодия – тоже.
     - Для Мефодия, она - меньшее зло!

     Зал опять, было, зашумел, но тут, же стих, потому что неожиданно засветился большой экран над сценой, с которого на всех присутствующих в зале невозмутимо и устало, взирал сам Куратор. Его никто никогда и нигде наяву не видел, но все твёрдо знали, что он есть. И когда речь заходила о чём - то исключительном и важном, то все, по привычке, подняв вверх указательный палец и коротко взглянув туда же, всегда тихо, но веско произносили: «Сам так решил!» И здесь уже никто ничего не оспаривал и не подвергал сомнению. Правда это правило было характерно лишь для обитателей «Золотой Долины» и вовсе не приветствовалось шумной и сплоченной публикой у ворот.

     Заговаривать же с Куратором по собственной инициативе почти никто не отваживался, разве что отчитаться или ответить на заданный вопрос и поэтому его беседа, чаще всего, велась лишь с Председателем. Сегодня, сразу же, все отметили, что Куратор был сверх меры огорчён и даже озабочен:

     - Такой переполох из-за одной души учинили! Столько сил и средств задействовали – и никакого эффекта. Правду говорят: «Пока гром не грянет…». Отчего не упредили его уход, здесь, ведь, не одни мужики собрались, - и всем показалось, что эти слова, как и сам его взгляд обращены именно к Воеводе. Отчего тот, встав по стойке «смирно», тут же отрапортовал:

     - Разведка всё вовремя доложила, комиссариат оповещён, личное дело на него заведено, - хоть завтра доблестные войска готовы призвать Мефодия на службу.
     Зал по привычке, было, зашумел:
     -  И старуху тоже в армию призовёте?!
     -  А то! Ей самое место в танке то и будет - так же глухо, как в её келье, только русской печи ей там хватать не будет.

     Председатель быстро спохватился и, урезонивая зал, отчаянно зазвонил в колокольчик, но Куратор опередил его:
     - А если это повторится опять и следующий беглец придёт уже не в чисто поле, а к людям?

     В разговор неожиданно вступила Дива, не успевшая ещё, как следует вникнуть в здешние порядки:
     -  Он не уйдёт от меня к людям, пока не станет другим.
     Зал не сдержался, многие заулыбались и даже засмеялись:
     -  Что, верёвку из него совьешь, и поясок себе из неё смастеришь.
     -  А как он тебя, саму то, в школу, какую определит, - ты, ведь, не много чего умеешь днём делать.
     - А он корову захочет приобрести, поле свое, засеять, которое потом жать надобно будет.
     - Детишкам одёжку, опять же, справить, - не голыми же они по полю бегать будут.
     - Вот, корова, да детишки и сделают его другим, - обиженно огрызнулась Дива.

    От этих последних слов Дивы, вдруг, не выдержала и расплакалась Маша. Растирая обеими руками текущие по лицу слёзы, она судорожно промолвила:
    - Только то и всего! Такой переполох учинили, столько слов, столько сил и средств потрачено! И всё, только ради одного – снабдить Мефодия детишками. Нашли препону для чистой души! Дети должны быть цветами жизни, а вы из них решили запруду Мефодию учинить. Впрочем, - это в вашем стиле - из всего, только преграду человеку делать. Вместо того, чтобы помочь, да подсказать ему, - и немного успокоившись от всего высказанного, Маша обречённо опустилась в кресло.

     Зал притих и, словно ища поддержки и руководства к дальнейшему поведению, все выжидающе смотрели на экран. Куратор же, напротив, впервые улыбнулся, очевидно, находя дискуссию вполне приемлемой и вошедшей в то русло, которое всегда одобряет любое начальство. Ибо, его всегда волновало и волнует более всего неопределённость и неясность обстановки для себя, но не для других. Здесь же, для Куратора всё было ясно: налицо ошибки, предполагались виновные, прояснились поступки и мнения, за которые можно было потом строго спросить и потребовать исправления. Оттого и тон его был спокоен, снисходителен и, конечно же, как всегда, умудрён:

     - Не слишком ли вы самонадеянны будете дорогуша? – здесь был явный намёк на цену Дивы, - а, ведь, поле жизни не менее просто, чем звёздное небо. К тому же, в жизни закон больших чисел для двоих не применим–   оттого и действия ваши, уверенная, вы моя, могут оказаться непредсказуемы, с точки зрения теории вероятности. Решительно всё, - там, на его поле, может вмиг измениться, даже от полёта бабочки или запаха распустившейся сирени. Я уже не говорю о наших с вами, коллеги,  ошибках и промахах, - при этих словах, он выразительно посмотрел в сторону Громова. Жизнь намного богаче и разнообразнее небытия уже лишь  потому, что отбирая у человека шестое чувство, она дарит ему взамен четвёртое и пятое – возможность осязать и ощущать эту самую жизнь наяву. И эти чувства, порою, кружат и дурманят голову гораздо сильнее, чем игры разума. И в какую дверь тогда захочет войти Мефодий, даже и предположить трудно.

      При этих словах, Председатель озабоченно крякнул и попытался выправить ситуацию:
     - Графиня этого не допустит.
     Но, Куратор был неумолим:
     - Но, ведь, допустила же один раз – допустит и ещё. Мы, ведь, решили в своё время совсем закрыть этот свод, - нельзя возвращать в жизнь души в прежнем обличии и с прежней жизненной судьбой. Это чревато – о нас и так слишком многое говорят. А если он заговорит? Мефодий, ведь, многое знает и ему есть, что сказать. А люди не должны знать того, что с ними было прежде - это может помешать им, снова быть счастливыми. Лишние знания умаляют счастье и уже в молодости сеют в их душах безразличие, разочарование и покой. И потом, - что, если в «Золотой Долине» найдутся ещё молодые и интересные, которые пожелают последовать его примеру - разговорить Графиню, а затем, и разбудить старуху на печи.

     - Мефодий - не такой, - не сдержалась Маша.
     - А вот мы и посмотрим – какой он, ваш, Мефодий. Просто так на заветные двери посетителям не указывают, а ему указали.
     - Графиня не просто указала ему свод. Прежде, она много с ним беседовала, не могли же мы ей этого запретить, - свобода и разнообразие получения информации тоже входит в наш догмат. И, потом, - она поставила ему приоритеты, которые помогут нам, в дальнейшем, влиять на него в определённые моменты, - уже не так решительно продолжил Председатель.

     - Она его зомбировала, так я и знала, - с горечью и досадой воскликнула Маша, - и она, конечно же, ещё тогда знала о Диве.
Председатель опять недовольно хмыкнул и парировал реплику Маши:
     - Ну, если вы, любезная, считаете стремление к противоположному полу и саму любовь порочными чувствами, достойными такого определения, то мне остаётся только посочувствовать вам. А что, если, предположим, вы бы сами вдруг оказались рядом с Мефодием, а он отнесся к вам, как к берёзке в поле. Интересно, что бы вы тогда сказали о его свободе выбора? И что тогда он сделал бы с вами? Нарезал бы, с вас веток для веников, - вот что!
 
     Но, Маша и не думала сдаваться:
     - Навязать человеку, выходящему в жизнь, какие-либо чувства – это значит, лишить его свободы выбора. Когда мы даём птице крылья, мы тем самым принуждаем её жить в воздухе.
     - Но, ведь, Мефодий, мог выбрать себе любую жизнь и любых родителей, любую среду и образ обитания, - мягко и вкрадчиво продолжил разговор, на этот раз, сам Куратор, -  но, ведь, он сам выбрал себе жизнь и родителей. А там уже сложились свои порядки, свои приоритеты, - нельзя ходить в чужой монастырь со своим уставом. Нехорошо это.

     - Мефодий, не жизнь выбрал, а своё поле, которое умирает и умерло бы окончательно, пока он слонялся бы по яслям и школам. Вам, что же, - безразлична судьба его поля? Без человека земля дичает, а вместе с нею рано или поздно одичает и сам человек, - дикость и беспорядок поглотят всё то, что создано его непомерным трудом.

     Но, Куратор был неумолим, как само движение звёзд:
     - Вот, тогда, пусть и напишет новый устав, но, только для своего поля, - ведь, оно теперь ничьё, раз заросло лесом. Если только на него никто, потом, не предъявит свои права собственности или не захочет сделать на нём танкодром. И если люди примут его устав, то они придут на его поле и останутся с ним, продолжать и улучшать его дело. Но, если устав будет плох, то с поля уйдут даже его дети. Так что без детей здесь никак не обойтись, - всякая теория должна подтвердиться практикой.
 
      Маша опять встрепенулась, будто глубоко обиженный ребёнок:
     - Хороша же ваша практика, которая зиждется лишь на простом воспроизводстве себе подобных, - это недостойно человека. Природа и задачи человека намного шире и многообразнее, чем у зверей и птиц. Никто и ничто не должны навязывать ему, ни воли, ни общества, ни, даже, детей.

     Куратор только устало улыбнулся и тихо произнёс:
     - Не может и не должен человек жить в одиночестве, даже если он вместе с богом, - нехорошо это, недостойно его сути и предназначения. Дива хоть как то там скрасит его существование. И потом, - для выбора надо иметь варианты.
На эти доводы и аргументы, Маша лишь горько усмехнулась, поняв, что плетью обуха не перешибёшь, и только подумала про себя: «Хороши же ваши варианты, особенно если учесть то, что только что поведал Уран Плутонович.»

     Неожиданно в разговор вмешался Воевода:
     - Не слишком ли мы балуем вниманием одного человека? Разве законы и обязанности гражданина его не касаются! Призовём, обучим, не захочет – заставим. Мои командиры быстро из него лишнюю пыль выбьют – научат Родину любить и защищать её не щадя живота своего. Моими героями гордится вся страна!
Председатель, на это, лишь устало улыбнулся, но всё же, тихо осадил министра:
     - Только, все они, как правило, потом за воротами оказываются, а те, что повернее, да почестнее, – чаще всего к Лекареву за костылями попадают. Может, проще и надёжнее научить человека любить и уважать саму жизнь, неважно чью. Тогда и не надо будет проявлять героизм, отдавая свою жизнь за чужие ошибки.
     - Без врагов не проживёшь, - недовольно пробурчал в свои усы Воевода.

     Председатель, чувствуя, что собрание и так затянулось, подытожил:
     - Итак, будем считать, что никто, кроме Мефодия, Диву интересовать не будет, как, впрочем, и она не должна никого особенно волновать, - при этих словах, Председатель строго посмотрел в зал.
Куратор не замедлил отозваться:
     - Важно, чтобы Мефодия ничто, кроме нее, особенно не интересовало.
     - А, вот это, - навряд ли получится, - буркнула со своего места Маша.

     Но, беседа, как обычно, уже вошла в своё привычное русло и продолжалась теперь уже по существу:
     - Графиня со своей задачей справилась отлично и Мефодию трудно будет проигнорировать наш проект.
     - И слова то какого не пожалели для этой девки, - «проект», - опять, чуть слышно, забурчала Маша.

     Но, Куратор был непреклонен:
     - Но, дверь, всё же, указала! Мало того, что в жизнь приходят подчас с прежней памятью, так теперь ещё и с прежним обликом пожалуют. И каков авторитет, после этого, будет у Смертина?
     - Он не уйдёт от меня к людям, пока не станет другим, - опять, было, попыталась вмешаться Дива, но Куратор, не удержался, чтобы не съязвить:
     -  И что же ты такого сделаешь с ним, голубушка? Печать поставишь, - и куда?!
     -  И на лицо, и в душу, и в паспорт, - на всё печать наложу. На мысли, даже, - другие песни петь станет, прежние забудет, - певуче, но как, то очень уж уверенно парировала колкость в свой адрес Дива.

     -  Ну-ну,- только и промолвил в ответ Куратор, а сам подумал: «Мысль, произнесённая, - есть ложь. Как бы, он сам тебя не опечатал».
     - А если он и уйдёт, то ко мне, - нелепо вмешался в разговор Воевода, - служба всех кардинально меняет, факт! Глаза, лицо, выправка, походка, - всё в нём будет другое, а если потребуется, - и шрамы будут. Шрамы украшают мужчину… 
     -  Только не душу, - старится она от них преждевременно, а может даже и умереть, - не дал договорить ему Куратор.

     Услышав заветное слово, в который раз, очнулся от полудрёмы Смертин:
     - Вот и хорошо, - опять здесь будет. И лицо, и душу – всё поправим, и золу из неё выгребем.
     - Здесь «Золотая Долина», а не кочегарка, - веско и строго прервал его рассуждения Председатель. - Так мы даём этому делу ход или нет? Что сказать Агафье, – ведь, она с ним собирается?

     Затянувшуюся, было, паузу прервал Куратор:
     - Пусть уходят. Если всё запрещать – жизнь остановится. Её и так некоторые тормозят сверх меры.
     Воевода, приняв этот упрёк в свой адрес, попытался, было, оправдаться:
     - Зато я ускоряю прогресс. Люди быстрее оборачиваются, техника совершенствуется…
     Но, Председатель не дал ему договорить:
     - Эволюцию надо ускорять, Отто Карлович, человека совершенствовать. А то скоро и действительно танки будут сами воевать. И не столько потому, что они такие совершенные, а большей частью оттого, что посадить в них некого будет.

    Не сдержалась и Софья Мудровна:
    - Откуда же ему быть совершенным, если он ни одной книжки так и не прочитал!
Председатель поморщился и подвёл черту:
    -   Разговорились мы здесь, - да, всё не по существу. А, ведь, дело сделано и Мефодия, похоже, уже назад не воротишь. Остаётся лишь проголосовать, чтобы каждый из нас почувствовал меру своей ответственности и меру личного участия в судьбе Мефодия.

    Все покорно подняли руки, воздержалась лишь Софья Мудровна, на что Председатель, лишь хмуро заметил:
    - Завтра, мне список всех не посещающих библиотеку – на стол.

   Расходились все при своих интересах, неопределённых мыслях и планах и только Громов возбуждённо потирал руки, а у Дивы горели глаза.