О церковно-славянском языке
О мысли: Если всякая мысль не более, чем способ упорядочить эту информацию, значит и мысли без слов не бывают.
(Ленин так думал)
Чушь собачья!
Начну, хотя бы, с притчи.
Как Символы отличаются от аллегорий, так Притчи отличаются от аналогий. Есть в них что-то большее, что-то такое, что дух захватывает и поднимает над этим миром.
И через притчу к нам доходит суть.
В ней истина не кажется банальной.
В ней (в притче) нет сомнений. В ней указан путь
к Открытью Истины, а не к ее познанью.
Дело в том, что не истина через притчу становится безотносительной, а безотносительна Истина, с которой человек встречается через притчу.
Но вот я читаю притчу в Евангелии на русском. И мне мешает мой язык. В нем слово сразу порождает образ, один, другой, третий, земной, привычный. Все потому что я читаю на живом, на грешном языке.
- Я б "вырвал грешный мой язык" -
И по привычке мысль, состоящая из слов уходит бродить вокруг по лукоморью по множеству логических цепочек, пытается отождествлять меня то с тем, то с этим персонажем, а то и вовсе с Неотождествимым.
Но есть другой язык. Язык подобный притче,
Он, словно музыка, которая дает
В полете светлячка звезд угадать величье,
В шараде суеты иных миров полет.
Он МЕРТВЫЙ. И это ценность величайшая.
И как икона, душу ведет сквозь видимое в мир невидимый, так наш Язык Церковно-славянский дает возможность напрямую слышать суть. В нем слово означает слово. Он сам как притча. И это путь, взлетно-посадочная полоса туда, где мысль не состоит из слов, а состоит из Встречи.
Свидетельство о публикации №117111600826