Три мешочка

С «кладоискателем» по полю
Бродил мужик лет сорока.
Печаль несчастной его доли
Читалась в нём издалека:
В фигуре, сгорбленной статично
И в сгибе ног, как у драхвы,
В нечеловечески ритмичном
Киваньи лысой головы.
Скалою лоб прикрыл бровями
Пещеры с пятнышками глаз.
Они цеплялись якорями
За всё, что в поле напоказ.
Заметно даже шевеленье
Бумажных раковин ушей
От крика коршуна в пареньи,
Иль от возни в траве мышей.

Прибор «запикал» характерно….
Ударил пульсом по вискам.
Мужик вослед ругнулся скверно
За траекторией плевка.
Он до стебла воткнул лопату
И дёрн с червями отвалил.
Копал со стоном психопата,
Копал, пока хватало сил.
Уж углубился с головою,
Когда нашёл он ржавый плуг….
Мужик рыдал, мочась слезою
На ровно выкопанный круг.
Найти заветных «три мешочка»
Мечтал маньяк который год.
Он расчертил всё поле в строчки
И метил кучками, как крот.

В мешочках тех от предков злато:
Червонцы царские с гербом.
Собой он в зеркале богатым
Любил гордиться перед сном.
Он знал: уложены дары те
В мешочках, сшитых изо льна.
В горшочке глиняном зарыты
На поле, видном из окна.
Он в мыслях сыпал из ладошки
В ладошку, слушая их звон,
Остатки трапезы до крошки
В щербатый рот смахнув в полон.
Шептал с аверса царь последний
С червонца: "Старый шалопай,
Владелец клада ты наследный.
Иди на поле и копай».

А поле то колхоз забросил.
И самого колхоза нет.
Страну советов всяк поносил,
Поверив в рынок, как в Завет.
Ценилась честь лишь номиналом,
Внесённым в банковский билет.
Сменила доблесть криминала
Героев трудовых побед.
Крестьянин стал чернорабочим.
Поля седели от берёз.
Активней дня настали ночи,
Бессильна стала горечь слёз.
Умнее тот, кто в нужном месте
Себя пристроил в нужный час.
А у людей с советской честью
Одна лишь глупость на плечах.

Мутантов, жаждущих не мало
Нашлось кратчайший путь найти
К богатству. Средство не пугало:
Хоть карусель смертей крути.
Конец двадцатого столетья
Расширил в десять раз погост.
Достигнув финиш лихолетья,
Пошла деревня в бурный рост:
Дома в коттеджи превращались,
Пускались грядки под газон,
Германским сыром угощались,
Имел «прикид» не наш фасон.
В деревне лишь один домишко
Свой первозданный вид хранил,
Резьбой затейливой излишком
К себе туристов он манил.

Вот в нём и жил мужик несчастный
С призыва немощной вдовы.
И тем он к дому стал причастный,
Что был роднёю из Москвы.
Ему старуха чуть живая
Всю горечь вылила с души.
Семьи история кривая
Сгубила всех, кто согрешил.

Построил этот дом Калязин –
Приказчик бывший при деньгах.
Через реку спокойной Клязьмы
Решил он сблизить берега.
Паром построил, переправой
Кормил семью с десяток душ,
Но потерял владеть ей право
И сослан был в степную сушь
Советской властью в Казахстане….
Семья глодала в супе кость.
Нашла хозяйка в старой бане
Случайно спрятанную трость.
«С чего бы прятать её мужу? -
На хлеб и соль не обменять….
Свернула ручку, и наружу
Конвертик выпал: «Чур меня!».

Вбежал вдруг Феденька-сыночек,
За ним – дворовый кобелёк.
Конверт схватив, кобель сорочий
Сынка на улицу увлёк.
Она стояла дура-дурой:
От мужа весть из рук ушла:
Или в конверте «шуры-муры»,
Иль указанье им послал.
Пытала длительно мальчонка,
Внушала правду ей сказать.
Спросили братья и сестрёнки:
«Где тот конвертик нам искать?»
Замкнулся Федя. От расспросов
Прочь убегал на целый день.
Смотрел на них привычно косо
И был в семье, как в поле пень.

Они с трудом, но выживали, -
Ползла жестокая молва,
Что муж её живой едва ли,
«Жена врага» - ожгли слова.
Подрос сынок её строптивый,
А тут вдруг финская война.
Забрали Федю... Он ретивый
Сражался. Смерти белизна
В окоп вмораживала с «мушкой» -
 Наживкой, чтоб разить врага,
И красной краски до теплушки
Ушло немало крыть снега.
С другой войны сынок вернулся,
С окоп Смоленских чуть живой.
Соседке Марье приглянулся
Солдат с седою головой.

Всё честь по чести – поженились
И вскоре нянчили дитя;
Но вдруг узрел: от кашля гнили
Всё чаще с кровью в снег летят.
В Москве, в одном тубдиспансере
Лечился долго фронтовик.
Работать, тщательно проверив,
Направил в форме кадровик
Его на должность «мастер цеха»
На скрытой важности завод;
И даже в комнату он въехал
С женой и дочкой в тот же год.
В Москве с семьёй жила невестки
Родная старшая сестра.
Сестёр с «Гражданской» по-советски
Пасли сиротские ветра.
Нет чувств и тёплых отношений, -
Одна лишь родственная связь.
С набором собственных лишений
Справлялись молча и не злясь.

Бас-Левитан войну победным
Закончил возгласом «Урраа!!!»;
И марш повсюду басом медным
Народ на площади собрал.
Окон распахнутые створки
Пестрели звёздной краснотой;
И радость полнила задворки
И коммуналки с теснотой.
В одной из них застал невестку
Тот день страдающей от слёз:
В ладони Фёдора - повестка:
Открылся вновь туберкулёз.
И стала кожа, как пергамент,
На смерть костями походил,
Но для семьи своей фундамент
Он на заводе натрудил.

В период между излеченьем
Для жизни дочку воспитал.
Следил за вузовским ученьем
И в руки крепкие отдал.
Родился внук, а следом внучка,
Потом ещё желанный внук.
В больнице чаще был в отлучке
С мечтой отхаркаться от мук.
Мечта длинней, а жизнь короче….
Пришла минута звать жену, -
Ведь он её на много точек
Оставит мучиться одну.
Жена пришла, а он про дочку
Совсем невнятно говорил.
И про горшок и три мешочка
Отца посланье подтвердил.
В груди уж вздоху стало тесно.
Ей всхлипнул слабым языком:
«Их нет на месте…, неизвестно…,
И захлебнулся вдруг плевком.

Вот с той поры Марию бесы
Взнуздали золото искать.
Жила хоть бедно, но без стресса,
Теперь же некогда поспать.
В мозгах слоились план за планом:
Усадьбу свёкра как бы вскрыть;
Свекровь препятствие коль станет
Чинить, то как её убить.
Скрывала алчный пыл от дочки:
«Червонцы царские хранят
Мешочки те, а что в горшочке?...
Небось в нём камушки блестят.
Ходить невмочь ей на работу
И в тягость быт её семьи.
Сменила кресло на свободу
Сидеть на дереве скамьи.

Марию встретила мать просто:
На ужин каша и кисель.
Достала наволочку, простынь
И разложила ей постель.
С утра на ферме появилась:
Она - совхозный бригадир,
Чтоб молоко по вёдрам лилось
И на сметану, и на сыр.
Сама задумалась невольно:
«Зачем Марию бог послал?...
Ко мне любовь сильна не больно.
А может быт её достал? –
Ведь дети там у внучки милой.
За ними тяжкий груз забот.
Владеть же надо воли силой
Успеть и в сад, и на завод».

Мария дом весь осмотрела:
Подвал, картошку вороша,
Чердак (солома подопрела),
Он сверху сильно обветшал.
Все в доме стены простучала,
В комоде – ящики вверх дном,
Горшок цветочный изучала
Вязальной спицею, концом.
Сомнений много было в бане:
Под крепким полом скрыто что?
И печь нещадно душу ранит:
Проникнуть – способ не простой.
А в голове тревога бьётся:
Чем объяснить приезд одной?
Соврать «в три короба» придётся….
А тут свекровь пришла домой.

О том беседа шла до ночи
За чашкой чая в шесть кругов,
Что три мешочка и горшочек
Найти не хватит им мозгов,
Коль неизвестно, где зарыто,
И с чем мешочки и сосуд,
И суть письма того сокрыта….
Один лишь поисковый зуд.
Невестка алчная твердила:
- Мои предчувствия не лгут.
Да и деревня вся чадила,
Что был мой свёкор вор и плут.
Свекровь клялась перед иконой:
- Мой муж не ловок на обман.
Могли в мешочках быть патроны,
В горшке же глиняном – наган.
С собой привёз на всякий случай,
Вернувшись с Первой мировой.
Мятеж к тому же зрел могучий….
Вот он и спрятал с глаз долой.
- Но факт, - ведь знал сынок твой Фёдор,
Что написал отец в письме.
Не соврала я ни на йоту,
И он был в набожном уме.
И ты сама мне говорила,
Что пропадать в ту пору стал.
Меня сейчас вот озарило:
Не тот ли клад тайком искал….

Свекровь, уверенная в муже,
Хранила дом свой, как могла.
Во мрак искательства всё глубже
Тянули Марью удила.
Она весь пол у бани вскрыла
И печь решилась перекласть.
Семью в их отпуск подключила….
Подпали все под ту напасть.
И пробудился в каждом сыщик.
В деревне слухи поползли:
Калязины червонцы ищут, -
Ещё покаместь не нашли...
Златые царские червонцы
И, говорят, горшок камней,
Да драгоценных – с блеском солнца….
Они уж ищут много дней.

В ту пору вымер дом напротив
Жилья, достойного ущер.
Не знал давно мужской работы,
Все окна крыты буквой «хер».
Его купила в сельсовете
Сестра Елена, став вдовой,
Себе забот взвалив на лето
Аж по ладонь над головой.
Взглянув на быт семьи Марии,
На их разлад ума с трудом
И, рост увидев истерии,
Спасти решила этот дом.
Елена в гости пригласила
Свекровь Марии чай попить.
Вдову Калязину спросила:
- Как удаётся с ними жить?
- Житья не стало мне на свете
С тех пор, как умер мой сынок.
Жене сказал, что в том конверте
Была записка, - в ней намёк
О трёх мешочках и горшочке,
Но где хранились – там их нет.
Боялся: хворь найдёт на дочку,
Хотя и не было примет.
Мария сразу как сказилась.
Питалась будто беленой.
Лицо безумьем исказилось,
Глядела алчной пеленой.
Решила: будто в тех мешочках
Червонцы царские звенят,
И убедила в этом дочку
И даже зятя, и ребят.

Уж с урожаем лето гнулось.
Тучнел Алёнин огород.
Рычал со злобой в острых скулах
На домочадцев Марьин рот.
Сутулость ранняя фигуры
Разрухе смысл придала.
Копали всюду бабы-дуры.
Мила и зятю кабала.

К Алёне детки заявились
Забрать весь сад и огород
В Москву, чтоб гости подивились
На угощенья в Новый год.
Зашли к Калязиным по-свойски:
- Не надо ль чем-нибудь помочь?
Их встретил в шляпе по-ковбойски
Суровый зять, и вышла дочь,
За ней и мать её, и дети.
С крыльца с улыбкою сошли.
И нет милее их на свете:
- Какое счастье, что зашли!
Сменить решили планировку, -
С вранья Мария начала. –
Купили мебели обновку…
Вот тумбе место не нашла….
А может вы её возьмёте?...
Пока вам кстати подойдёт.
Пройдём вокруг и вы поймёте
К чему усердность нас ведёт.
Сестру Мария, взяв под локоть
К сараю скромно подвела:
- Всяк ограничен отпуск сроком,
Не сможем кончить все дела.
А у тебя два зятя крепких
Вскопать бы подпол помогли
В сарае вот по этим меткам,
Где врыты в землю костыли.
Свекровь на ужин пир сварганит:
Графинчик с водочкой на стол,
Закуску знатную и в баню…
Ой нет, - мы в ней убрали пол.

Зятья, как только приступили
Копать, Мария тут как тут.
Как у сыча глаза следили,
Куда из ямы грунт кладут.
Она все кучки ворошила
И до того  уже дошла,
Что комья твёрдые крошила….
Горшка осколки всё ж нашла.
В сей миг работу прекратила:
- Спасибо, мальчики, за всё.
Зятьёв тем самым удивила:
«Ведь яма та – ни то, ни сё.
Чем мы в труде не угодили?
Мы аккуратно клали грунт.
Ни в чём хозяйству не вредили
И не устраивали бунт».

Рука тряслась с осколком глины….
«Вот, где зарыт желанный клад!»
Над местом тем согнулись спины.
В руках гребущих полный лад.
Судьба ж однако редко хочет
Людским желаньям потакать.
Устали руки, нету мочи
И смысла нету тут искать.
Простая глиняная крынка
Разбилась раньше, чем мечты.
Но черепки на миг картинки
Деньков родили золотых.
Беду свою залили водкой,
Богатства образ чтоб хранить,
И влезть в невольничьи колодки
О счастье дьявола молить

Короче лета отпуск летний.
Свекровь с невесткою в тиши.
В домах вздыхали с улиц сплетни:
Калязин с Фенькою грешил.
Но дом её давно спалили.
Вот где бы надо поискать.
И вмиг начальнику сдружили
Идею карпам пруд вскопать.

Весна вступила в фазу силы.
Земли живительный поток
Всему живому полнил жилы,
И первый скромничал цветок.
Берёз припудренные ветки
Свисали с синей глубины,
К кустам в салатовую сетку
И к травам худенькой длины.
Стряхнул прохладу по-собачьи
В саду вишнёвый древород.
Парною томностью охвачен
Под негой утра огород.
Зима Марии даровала
Живой барометр костей.
Она досуг свой воровала
Между болезнями детей.
Пришла весна, затрепетали
Все фибры алчные души,
И, как живые, снова стали
Глаза червонцы гоношить.

Спугнув затишье размышлений,
Раздался нервный стук в окно.
«Ты наберись, свекровь, терпений:
Чуму с Марией занесло».
Однако долг: достойно встретить,
Приличье надо соблюсти.
Уж коль приехала – отметить,
Уж коль в гостях, то угостить.
Прошла их встреча с обоюдным
Желаньем видеть негатив
На лицах. Было не уютно
Сидеть друг к дружке супротив.
Потом прошлись неспешно дамы
Вокруг хозяйственных забот…
У каждой зрела своя драма,
И замолкал надолго рот.
Следы прошедшего сезона
Марии вскрыли алчный кран:
На сад нацелилась горгона:
Копать его родился план.

«Вишнёвый сад – семьи природа.
В нём дух супруга обитал.
В нарядах белых хороводы
Весной с семьёю провождал».
Взросло давленье от печали,
И кровь ударила в лицо.
Свекровь решила: план в начале
Исчезнуть должен без концов.
Она Марию вдоль деревни
Вела, чтоб «пруд» ей показать.
То, как инстинкт проявлен древний, -
Глупей примера не сыскать.
- Здесь Фенька в дом к себе манила
Частенько мужа моего.
К нему привязанность хранила.
Супругой хвасталась его.
Однажды дом она спалила
С собой от ревности дотла.
Решили люди: схоронила
В золе искомый вами клад.
Вскопали пруд и поутихли,
И слух пронёсся: не нашли….
Ты в голове-то свои вихри
На счёт мешочков трёх уйми.


С тех пор страданья не сходили
С лица её, и гнулась стать.
Мозги фантазии плодили:
«Кто три мешочка мог украсть?».
Как только кто-то на деревне
В нарядах новых возникал,
Душа вдруг вспыхивала гневно,
И подозрений рос накал.
Сестру Елену утром рано
Привёз в деревню Павел- зять.
Картину, как с киноэкрана,
Мария стала наблюдать.
Открылась дверца, вслед – другая,
И вышел зять уже с брюшком.
Подал он руку тёще, зная:
Следят завистливым глазком.
Сверкал рефлексами селенья
Новейший наш автомобиль.
Чудесней нету загляденья:
Вишнёвый цвет, заморский стиль.
Марии мозг сработал в русле:
«Не мой ли клад они нашли?
Когда копали, то неужли
Меня вкруг пальца обвели?
Сестра как дачница одета,
Меня же нет людей бедней.
Машина – главная примета
Моих червонцев и камней».

Елена с Павлом, взяв подарок,
Родню решили навестить;
А Марья в злобистом угаре
Сестру пыталась не пустить.
Свекровь её, напротив, встала,
С улыбкой встретила гостей.
Приняв подарок, им сказала
Слова признанья без затей.
Конечно чай и сушки с маком,
С вопросом: как зима прошла?
Горела Марья красным раком…
И тут прорвался чирей зла:
- Как быстро вы разбогатели:
Машина, сытость и прикид.
Вы чай в сарае не вспотели
Ловить червонцы на магнит?...
Елена в крайнем удивленьи…
А зять и вовсе, как дурак…
Внимали Марьино сужденье
Об их труде за просто так.
Свекровь невестке властным басом
В момент велела замолчать.
Видна всем стала от приказа
В лице безумия печать.

Скандал прикрыло время матом.
Сестёр следы пошли рядком.
Цвели их кружки на закате
В беседке с чаем и медком.
И всё у них как было прежде.
Душа Марии улеглась.
На внуков были все надежды,
И их мечта бы в них сбылась.

Настал уж август урожайный.
Начался месяц отпусков.
Совпал приезд семей случайно
В пределах графиков тисков.
Марии дочка в мать фигурой
Была характером в отца.
Гулять любила средь ажура
Дерев плодовых без конца.
А муж её серьёзный очень:
Учил детей, как надо жить.
Как выйти замуж, мозг морочил.
Как умным в обществе прослыть.
Семью, конечно, беспокоил
Вопрос о кладе: где искать;
И пруд сухой им нервов стоил…
Ну, как спокойно можно спать? –
Еленин зять, копавший яму,
Купил машину «жигули»….
Крутилась мысль одна упрямо:
«Небось их ценности нашли».

Подъехал, лёгкий на помине,
Вишнёвый, с молдингами вдоль,
И встал под вислою калиной
Автомобиль – «на рану соль».
Покрылось лучиками счастья
Елены скромное лицо.
Подол придерживала платья
От блуда с ветром-наглецом.
Повисли внуки: брат с сестрёнкой,
Её обняли дочь и зять,
И на фасад своей избёнки
Смотрели, что где починять.
Потом, кивнув на дом Марии,
Спросили, в сборе ль их семья,
Случался ль приступ истерии
С того злопамятного дня.
И в десять рук таскали сумки,
Пока багажник пуст не стал,
Уж на столе стояли рюмки,
Бутылка потная «кристалл».

В деревне не было колодцев,
Зато уж многие века
Вода и ныне свято льётся,
Беря начало с родника.
В любое время божьих суток
С ведром иль ковшиком идут
Набрать воды не за валюту. –
Задаром недра отдают.
Святое место – место встречи
Для двух двоюродных сестёр.
Свинцом вражды давило плечи,
И в душах их горел костёр.
Однако здесь в них пробудилась
Друг к дружке родственная связь.
Сестра с сестрой разговорились
О женских муках не таясь.
Над чем уж там расхохотались,
Но дочь Марии сникла вдруг.
Набрав воды, они расстались,
Неся в себе вражды недуг.

С порога крикнула Тамара:
- Взяла мешочки те она!
Весь рот у Лидии затарен
Червонным золотом сполна!
И вмиг ссуворилась Мария,
И зять вдруг сделался блажным…
- Ты, мать, как следует припри их…
Вернуть нам золото должны.
Тут, как назло, прошла Елена
С пустым ведром на «водопой».
Взяла бидон, с печи полено,
Пошла Мария вслед на бой.
А там, некстати, вся семейка:
Елена, Лидия и муж
С людьми присели на скамейку
(Побалагурить каждый дюж).
Пока в бидон струя бежала,
У Марьи сбилась прядь волос.
Полено явно ей мешало
Платка поправить перекос.
- Зачем сюда пришла с поленом? –
Спросили люди со смешком.
Колючий глаз свой на Елену
Скосив, ответила плевком.
В деревне жесты всем понятней,
А развлечений - с «гулькин нос».
В окно спектакль зреть приятней…
Людей как будто гнал понос.

Входила Марья  в дикий образ
И в зятя целила удар.
За ней следила в стойке кобры
Сестра Елена, как сердар.

С руки полено то сорвалось,
Настигло в третий оборот.
Ударом Павлу угадало
Ну точно в кругленький живот.
Согнуло парня болью жуткой.
Жена – к нему: помочь скорей.
- Верни мне золото, Пашутка! –
Кричала Марья для людей.
Сестра сквозь зубы процедила:
- Себя ты, Марья, не позорь.
Но та ей в волосы вцепилась
И их рвала, как злобный хорь.
Елену наземь повалила;
Но зять, недуг преодолев,
Зажал Марию, что есть силы,
(Кобылу так хватает лев).
В руках его Мария сникла.
Безумье сморщило лицо.
К стеклу окон глаза прилипли.
Любуясь «грязным бельецом».

Домой Марию всей семьёю
Под белы руки отвели.
В ответ: «Еленин дом с землёю
Сравняет боже» - предрекли.
Уж с той поры не возвращались
В реальность. Поиск процветал.
В молитвах чудно совмещались
И вера в бога, и в металл,
Но с блеском царского червонца,
Как мыслей нищих компонент,
Тому подобно: многоженцем
Хотел быть жалкий импотент….
И всё же мысли их двоились:
А вдруг всё золото ушло
В чужие руки, - зря трудились.
Их к тёмным силам повлекло.

Златая осень всё помыла
И сад украсила ковром.
Семья Елены погрузила
В багажник зрелое добро.
За честный труд свою награду
В весёлом духе повезла
В Москву устроить эльдорадо,
Когда она белым бела.

В вечернем мраке утопая,
Свекровь Марии у окна
О том грустила, что живая
Семье давно уж не нужна.
Они уехали все, в доме
Воды ни капли, нету дров.
Усадьба в варварском погроме,
И не нашлось прощальных слов.
Свела с ума их заморочка:
Чудесно вдруг разбогатеть, -
Найти всего лишь «три мешочка»…
Из-под земли, но поиметь.

Стоял день пасмурный, воскресный.
В Москве в квартире полумрак.
Семья вся в сборе. Интересно
Шептались, словно бы теракт
Они готовили в безлунье.
На самом деле, где собрать,
Решали, деньги для «колдуньи»,
Елену чтобы покарать.
Мария с дочкою и с зятем
Искали клад второй сезон.
В Еленин дом неслись проклятья:
Виновен в краже только он.
И зять Марии Анатолий
Знакомых круг насквозь пройдя,
К гадалке вышел с сильной волей
И знаньем тайны бытия.
Они в ломбард что можно сдали
И даже то, что сдать нельзя.
Гадалке сумму всю достали
С большой надеждой, что не зря.

«Колдунья» всем должна являться
Адептом чёрным тайных сект.
У ней же вид мирской, признаться.
В лице читался интеллект.
Не чернокнижница, но знала
Законов силу бытия.
Она постигнуть суть старалась
Клиентов гнусного житья.
И им, как жить, рецепт давала –
Вполне обыденный совет.
Но тайным смыслом окружала,
Как фразу каждую поэт.
С трудом, в рассказ Марии вникнув,
Смогла поверить в злой навет
И просьбу Марьину постигнуть:
Родных отправить на тот свет.
В словах из пены злобной пасти:
«Скорей же пусть они умрут»
«Колдунье» виделось: несчастья
В семье клиентки уж грядут.
- Желанье ваше – грех безмерный.
Строги небесные дела…
И если ваш посыл неверный, -
Добро Елена не брала,
То к вам, за то, что зло желали,
Свернёт губительный накат.
И, коль вы дьяволу продались,
То ждите серию утрат.
Но, если есть зерно сомненья
Во злых деяниях сестры,
Идите к ней просить прощенья,
Чтоб загасить меж вас костры.
Совет дан верный, но Мария
На месть заряжена была:
- Сестра-воровка! Подбери ей
Такую кару, чтоб могла
Увидеть то, как сгинет в муках
Сначала вся её семья,
Потом возьмёт пусть на поруки
Её пеньковая петля.
- О главном мы договорились.
Не захотев совет принять,
В своих желаньях утвердились,
А мой же долг – их исполнять.

За годом год бежало время.
В Еленин дом не шла беда.
Марии дочка грызла темя:
«Настигнет кара их когда?»
В обеих семьях повзрослели
Заметно внуки, и вражды
Уж между ними угли тлели.
Мириться не было нужды.
Второй сезон с своей семьёю
К Елене ездил старший зять,
А младший стал владеть землёю
В других местах, чтоб ковырять.
Марию мучил распорядком,
Покоем внешним вражий дом;
И всё росло у них на грядках,
И пахло краской от хором.
Ну, где же сила колдовская?
Когда ж исполнится падёж?
Одно сознанье ей ласкало:
Росла для мести молодёжь.
В последний день раскопок летних
Тамара вдруг слегла в постель;
И разнесла вдоль улиц сплетни
С больной у «скорой» канитель.
Пригнул деревню рёв Марии,-
В больницу дочку увезли.
В деревне шёпот: пневмония.
Печаль в деревне: не спасли.
Марии дом замком припёрли.
Еленин тоже опустел.
Тамарин образ люди стёрли
Из памяти без общих дел.
Зима прошла в синюшной хмари
Со всплеском пьяным в «Новый год».
Весна. Ярило лихо парил
В одёжке белой огород.

Елена с Павлом, как обычно,
К избе холодной подкатив,
Внесли рассаду и привычно
Он печь-голландку растопил.
Как только зять в Москву уехал,
Пошли к Елене ходоки.
Закрыть хотелось им прорехи
В познаньях: слухов – никаких.
Она им вкратце рассказала
Про драму страшную в семье:
- Из дома Марья убежала
В мороз босая и в белье.
С трудом милиция поймала
И в психбольницу увезла.
Она повсюду дочь искала:
Поверить в гибель не могла.
- А дети с кем?
- С отцом конечно,
Вдова Калязина плоха.
А их отец живёт беспечно
И пьёт….Недолго до греха.
- За что же бог так их карает?
- Себя нам надобно блюсти…
- Смотри, закат уж догорает.
Пойдём пожалуй что, прости.

Елена пурхалась на грядках,
А мысль стегала, будто кнут:
«К богатству мчались без оглядки,
Не прилагая ум и труд.
Семью всю нашу заклеймили:
«Украли золото у них».
В деревне многих убедили,
Коль поисковый бум затих….».
С дороги вдруг заголосила,
Тряся бумажкой, почтальон….
В груди всё сразу всполошилось,
А ум предчувствовал урон.
Короткий текст из телеграммы
Еленин быт вмиг сокрушил…
Марии зять стал жертвой драмы:
"Камаз" его на трассе сбил.
И сразу мысль ожгла сознанье:
А дети как теперь одни…
Нет смысла в охах и стенаньях,
Скорее ехать надо к ним.

Ждала Елену дочка Лида
И двое вспугнутых детей.
Нельзя узреть несчастней вида
У них от жутких новостей.
Ещё беда – им позвонила
Вдова Калязина: «Украл
Марии старший внук Данила
Из дома деньги и удрал».
Такую весть им сообщила,
С которой хоть в подушку вой.
Собраться надо всё же с силой
И думать, думать головой.

Детей Тамары: Костю, Надю
К себе Елена забрала, -
Их поддержать семейно надо,
Чтоб жизнь их как-то удалась.
Но вскоре вышла из больницы
Мария в здравии ума…
Детей печальны были лица:
В их прошлом – горечи туман.
В остаток лета их в деревню
Свекровь с Марией увезли.
Вели себя подростки нервно, -
Их перемены потрясли.
Они не слушались прабабку
И бабку слушать невдомёк.
Набрав ветвей сухих охапку,
В овраг спускались, чтоб денёк
Вдвоём в покое, без морали
Сидеть и думать у костра.
Им представлялась жизнь без далей,
Как сон без смысла и быстра.

Семья Елены в полном сборе
Смогла деревню удивить:
«Почто нейдёт на этих горе,
А Марью бог решил сгубить?....
Да потому, что их напрасно
Она винила в воровстве.
Пример нам дан, хоть и ужасный.
Коварен дьявол в «колдовстве».

Деревня вспыхнула вдруг криком:
«Внучат Марии след простыл!»
Зиял овраг бездонным ликом:
Обвал случился и накрыл
Сирот, сидевших у кострища
(Ещё две жертвы за навет)…
Я понял то, что смерть не ищет,-
Разит прицельно белый свет.
По жизни нас ведёт мишенью
У ней повсюду на виду:
Допустим совести крушенье, -
Настигнет кара на ходу.

Детей нашли в овражных недрах.
Никто не смог их пробудить.
Была достаточная щедрость,
Чтоб их достойно схоронить.
Свинцом сердца сдавило горе.
Пустыней улица слегла.
Деревня – в траурном уборе.
Перед грозой густилась мгла.
Между Калязиной и Марьей
Крутилась Лена день и ночь;
А Лида с Павлом для «канальи»
Себя отдали, чтоб помочь.

Мария ясно вдруг признала:
Она одна творец беды.
В остатке зло в петлю загнало…
В сарай вели её следы…

И вот поставлены три точки
В сужденьях старою вдовой.
Седины в траурном платочке
Тряслись совместно с головой:
«Гуляет где-то сын Тамары….
О нём забыли, он забыл.
Возможно колдовская кара
Его не тронула, - он жив».
А он в Москве работал бомжем:
Юнец в помойках промышлял,
Но о себе он в духе том же -
«Забыт иль нет» - всё размышлял.
Замкнул однажды, как рубильник,
Контакты тяготы домой
Из детства зов – в мозгах насильник.
С лицом обросшим и с сумой
Пустой, как сам в душе зелёной,
В родную дверь он постучал….
Таких красивых лиц холёных
Он в жизни краткой не встречал.
«Немедля прочь уйди, бродяга!» -
Услышал дамы нежной рык.
Сковало скулы от напряга,
Давила злоба на кадык.
Закрылась грубо белой ручкой
На два замка чужая дверь…
«Я доберусь до этой сучки….
Красивый, «ласковый» был зверь» -
Подумав так, деревню вспомнил.
Попутки, шпалы…. Вот и дом.
В душе его каменоломни, -
Семью покинул он вором.
Старуха сгорбленная с палкой,
Седою смертью на крыльце
Его встречала с миной жалкой
Улыбки ради на лице.
Его явленье мысли силой
Она могла лишь объяснить.
Юнца спокойно в дом впустила
И сказала: «Можешь жить».
Она чем было накормила,
Велела баню натопить.
Душистым чаем напоила…
- А теперь иди поспи, -
Она сказала, и в светёлке
Улёгся в чистую постель.
Весна крутила нос мальчонке,
И будоражила капель
Чудесным утром… Он проснулся,
Свежа впервые голова.
Он сразу в дело окунулся:
Нанёс воды, рубил дрова.
Прабабка щи ему сварила,
Обедать Даню позвала
И долго-долго говорила
Ему про дьявола дела.
Уж на закате всё сгорело,
Старухи сказ не умолкал,
А он бледнел, она старела.
По-детски Даня зарыдал.
Сильнее всех жалел он брата
К нему на кладбище пойдёт,
И в тайне уж решил, что злато
Он непременно тут найдёт.
Раскрыл рассказ финал позорный,
Как результат навета лжи.
В него был вложен смысл соборный:
Вернётся зло, сколь не божись.
На том расстались…. Он – в светёлку,
Спокойной ночи пожелав,
Она же в юбке и в кофтёнке
Легла в постель, не разобрав.

Открыл глаза Данила поздно.
На кухне не было возни.
«И полежать ещё бы можно,
Да перед бабушкой должник».
В саду прошёлся, - нет старушки.
В сарае, в бане – никого.
В её зашёл он комнатушку:
Лежала, глядя на него.
- Бабуля Аня, с добрым утром!...
Она глядела не моргнув.
Оцепенел он телом утлым:
Не мог навстречу к ней шагнуть,
Но мог орать…. Пришли соседи,
Закрыли Аннушке глаза.
«Ещё не кончены все беды, -
Над ним висит ещё гроза» -
Данилу так они ценили,
Узрев печать беды во лбу.
Деревней Аню схоронили
В совсем не крашенном гробу.

         28 марта 2015г.