Шанхайская крошка

Шанхайская крошка сегодня уйдёт в семь-тридцать.
Она молча курит. Она хотела бы плакать
о том, что я не могу писать о ней в рифму,
о том, что она устала и чувствует старость
в углах своих глаз, за маской вечерних теней
и туши.
Она разменяла себя на чужие забавы.
Она – королева дешёвых мотелей и баров.
А я не ценю красоту её чувственных губ
и беглые, белые, нежные линии бёдер.
С утра, обнимая меня, она говорит о погоде,
о том, что мы снова увидимся, может, в субботу,
Я с ней нелюдим и груб.
Я рву её на куски неуместной страстью
и снова клянусь не пускать её в святость ночей,
и рифмы уходят в ночи.
Шанхайская крошка идёт по огромному городу,
и город её – воплощение одиночества.

Я был занесён в этот город, похожий на ад.
Он шумен, в нём мечешься, хочешь пустить пулю в лоб.
И я проклинаю навеки его маскарад,
его небоскрёбы на жалких остатках трущоб.
Я в нём задыхаюсь, не зная покоя и сна.
Я так бы хотел разорвать его яркий наряд.
Бессонница. Светятся окна, бледнеет заря.
Я, будто молитву, шепчу ей твои имена
Нет, я не безумен. Но жду – лишь тебя и покой.
И вечер приходит, и режет меня, словно сыр
Любимая! Весь континент за спиной – далеко ль
бежать мне по миру до взлётной твоей полосы?
Я снова истерзан, но ночи твои – ночи сил.
В смешной пустоте моей комнаты пятна огней.
Вращаясь с планетой вокруг её стылой оси,
Я снова пишу о тебе и ни слова – о ней.
И стонет бумага, и поезд ночной бороздит
мою тишину, как летящий так близко к земле,
что кажется, крылья заденут дома, самолёт.
И ночью такой я без страха срываюсь на стих,
и, вместе с бумагой до строчки последней истлев,
я в город иду, город боль мою медленно пьёт.
Его грязный воздух ползёт сквозь гортань, как сквозь шлюз.
Его ненавидя до хрипа, до боли люблю.

Шанхайская крошка, больное его воплощение,
придёт где-то в полночь и будет дымить сигаретой,
смеяться в лицо мне и красть мои рифмы.

Я буду платить нелюбовью.

2017