О стихах и поэтах. Страница 1

               

                Нарцисс! Нарцисс! Что делаешь, опомнись!
                Что увидал ты в ключевой воде?
                - Не более, чем ты, поэт, в себе.
                Поэт! Поэт!  Что делаешь! Опомнись!



+      Щемящие стихи Иосифа Бродского о перстеньке:

                - Пролитую слезу
                Из будущего привезу,
                Оправлю ее в колечко….

        посвящены  М.Б, перед которой мы все – должники.
        А  посмотреть по другому, перстенек-то сам Иосиф.
        Он сам - как «пролитая слеза», которую Россия по черствости души за
        ненадобностью уронила «ночью на дно колодца».


+      Поэты хлебают в р е м я   и   п р о с т р а н с т в о дырявыми
ложками  (умозрительные заезды В.Брюсова или Н.Гумилева по
экзотическим дворикам вселенной в счёт не идут).
Редко, кому удается  донести Божью пищу до рта.
Вот примеры удач навскидку:

А.Блок:     «…случайно на ноже карманном
                найди песчинку дальних стран….»
 или:       «…ты, как младенец, спишь, Ровенна,
                у сонной вечности в руках…».

 Несравненно владел таким чутьем О.Мандельштам:               
«….а вы, часов кремлевские бои,
язык пространства, сжатого до точки….»
или: «Одиссей возвратился пространством
 и временем полный…..»;

К Осипу Эмильевичу с полным основанием можно
отнести его строчки, обращенные к Батюшкову:
 "...Который час? -  его спросили здесь,             
 а он ответил любопытным: - вечность».

М.Цветаева, нечасто, но без колебаний:
«...На назначенное свиданье опоздаю. Весну в придачу
Захвативши – приду седая. Ты его высоко назначил!….»

И.Бродский просто жил этими понятиями:
«Так долго вместе прожили, что вновь
второе января пришлось на вторник…»;      
Бродский умел разговаривать на одном языке с Тиберием, мертвой бабочкой,
Марией Стюарт и ястребом, залетевшим  в ионосферу над Новой Англией.

Чудные строки о времени и пространстве, как заметил Чуковский,
нашел Б.Пастернак в стихотворении «Сосны»:
«…и вот, бессмертные на время,
мы к лику сосен причтены…»,
пытавшийся  прочитать надпись на афише
за тысячу километров от себя:
«…А волны все шумней и выше, и публика на поплавке
толпится у столба с афишей, не различимой вдалеке».
Пастернак один имел право спросить:
«Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»