CатNрИконЪ. 1daY

Сцена 1
На сцене слева стоит вешалка. Чуть поодаль диван. Справа стол и стулья. Задний план за ним – ещё один столик. На столе книги, листы, карандаши, светильни. По комнате расхаживает Аверченко, потирая себе подбородок.
Аверченко (приговаривает): Нет, это не то. Это не то. Это тоже не сюда.
Аверченко садится за стол, берёт карандаш и начинает что-то быстро записывать. Спустя несколько секунд он останавливается, хватает отпечатанный лист, комкает и бросает его в сторону.
Аверченко (пишет текст, приговаривая): Послышался слабый, протестующий голос жены, лёгкий шум. Всё это покрылось звуком поцелуя. (разминает пальцы) Готово. (опускает голову на руки и ложится на стол)
Раздаётся стук в дверь. Аверченко резко подрывается.
Аверченко: Александр, дверь никто не закрывал!
Корнфельд (дружелюбно): Аркадий Тимофеевич! Уверен, во сне вы видели пишущую машинку!
Входит Корнфельд.
Аверченко (доброжелательно): Нет, Михаил Германович, это был рай и кущи в нём.
Оба смеются. Аверченко подходит к чайному столику, Корнфельд скидывает плащ, ставит портфель на стул и снимает шляпу.
Аверченко (указывает на стул): Прошу вас! Не хотите ли чаю?
Корнфельд (подходит к столу с листами): Нет, благодарю.
Аверченко (уходит к столику): А я, с вашего позволения, выпью. Вкус Пушкина, аромат Гюго, аспириновая, я бы даже сказал, гомеровская горечь и восхитительная кантемировская терпкость. Индонезийский высокогорный. Чёрный.
Корнфельд (смотрит на Аверченко): Когда это Вы там побывать успели?
Аверченко (улыбается): Я? Никогда. (наливает чай в чашку) Это в подарок от Надежды Александровны.
Корнфельд (улыбается и качает головой): А, понял, понял! Царские подарочки кутим!
Аверченко (качает головой и ставит чашку на блюдце): Отнюдь не кутим! (берёт в руки чашку) Это подарок, вот я и дарюсь им. (улыбается)
Корнфельд: Ай, ну Вас с Вашими шуточками! (глазами просматривает исписанные листы) Вижу, ночь прошла не зря.
Аверченко (занимает свой стул): Я же только что сказал про рай. (откидывается) А что это мы только про нас, давайте и про Франс!
Корнфельд (непонимающе): А? (смотрит на Аверченко) Да вот, есть у меня одна, скажем так, история. Григория Распутина убить хотят. Считают его влияние на монархию гибельным.
Аверченко (поперхнувшись): Я не ослышался? Гибельным для монархии?
Корнфельд (копается в листах): Да, и ведь не поспоришь. Хотя я в это не верю. Мне кажется, это из-за похождений Григория в опочивальню императрицы. Зависть. Злые языки болтают, глупые руки делают.
Аверченко (качает головой): При дворце не терпят вульгарных сибиряков. Как и прочих мужиков. Крестьянский народ в целом.
Корнфельд (смотрит на лист): А этот текст, судя по всему, переделка «Всадника без головы»? (улыбается)
Аверченко (смеётся): Нет, это всего лишь (выводит ручкой на листе) «Магнит», который притягивает к себе…
Корнфельд (прикладывает палец к губам): Ш-ш-ш! Не раскрывайте секретов, Аркадий Тимофеевич, вражеские лазутчики из «Шутов» и прочего так и жаждут выведать все тайны.
Аверченко: В моей обители на них непременно опустился бы карающий взгляд Саши! (смеётся) Если только он вернётся ближайшие семь минут.
Корнфельд: Вернётся? Александр уже приходил?
Аверченко (делает глоток чая): Нет, Михаил Германович. Предчувствуя знаменательность сегодняшнего дня мы с Александром решили отменить сон. Теперь хоть разобрались с письмами, что приходили на адрес редакции.
Корнфельд (улыбается): Неужели вы их прочли и пустили в печать?
Аверченко (серьёзно): Нет, Саша собрал их в два мешка из-под картошки и засеял огород.
Корнфельд (непонимающе): Но картошка… Письма… (смотрит на улыбающегося Аверченко) Тьфу! (смеётся) Я же попросил Вас избавить меня от шуточек!
Аверченко (улыбается): Я не шучу. (делает глоток чая) Что по поводу материалов: (откидывается на спинку стула) Александр хочет вернуться и создать ещё две строчки для своего стихотворения, Надежда Александровна – принести две миниатюры, а Иосиф Исидорыч – первую часть романа.
Корнфельд (кивает): Когда закончите с номером, подумайте над зарисовкой на тему протестантизма. Я уже придумал название: «Крест, который лопнул».
Авреченко: Церковный заказ? Михаил Германович, я Вас не узнаю...
Корнфельд (перебивает): Нет, это (пауза) старая история. Так надо. Это личное.
Аверченко (кивает): Я подумаю, но ничего не обещаю.
Корнфельд (поднимается со стула): Я зайду позже. И напоследок скажу следующее: осторожнее со словом, цензоры сейчас беснуются от своего бессилия, но «Адская почта», «Булат», «Вагон», «Пули»,  уже заколочены дубовыми досками да стальными гвоздями.
Аверченко встаёт и провожает Корнфельда до двери.
Корнфельд (перед выходом): Будьте благоразумны, я не хочу писать вам письма на парижский адрес.
Аверченко: Сейчас мы ходим по острию ножа. Я это прекрасно понимаю, Михаил Германович. (пожимает руку Корнфельду)
Свет на несколько секунд гаснет.


Сцена 2: «Пропавшая калоша Доббльса»
На сцену выбегает Холмс с трубкой в зубах.
Холмс (садится на диван): Прекрасный забег! Ватсон, где вы? Не отставайте!
Голос Ватсона: Холмс, подождите! Я уже Сену перебежал!
Холмс (с усмешкой): Ватсон, вы идиот! Какая может быть Сена в гостиной?
Голос Ватсона: Это гениально, Холмс!
Холмс: Ватсон, сегодня произойдёт что-то очень важное!
Голос Ватсона: Но откуда вы это знаете, Холмс?
Холмс: Элементарно, Ватсон! Я это знаю!
На сцену выбегает Ватсон в майке, шортах и гольфах и садится рядом с Холмсом.
Холмс: Ватсон, я вижу – у тебя флюс.
Ватсон (удивлённо): Откуда вы это узнали?
Холмс (гордо): Нужно быть пошлым дураком, чтобы не заметить этого! Ведь вспухшая щека у тебя подвязана платком.
Ватсон:  Поразительно!!! Какая наблюдательность!
Холм берёт с розовый шарф и завязывает его на шее в бант. Затем подходит к пианино и начинает наигрывать мелодию. Спустя некоторое время в комнату вваливается Бенгам.
Бенгам (подбегает к Ватсону и слёзно говорит): Господин Холмс! Я Джон Бенгам… Ради Бога
Ватсон пальцем указывает на Холмса, а Холмс с сильным хлопком закрывает клавиши пианино.
Бенгам (подбегает к Холмсу): Господин Холмс! Я Джон Бенгам!.. (пожимает руку, в которой у Холмса трубка) Ау! Горячо! (отдёргивает её) Помогите! У меня украааали… (Ватсон берёт Бенгама за руку и тянет к дивану)  украли… Ах! страшно даже вымолвить…
Бенгам сидит на диване, Ватсон рядом с ним и записывает на лист каждое слово.
Холмс (хладнокровно): Я знаю, у вас украли фамильные драгоценности.
Бенгам (вытирает лицо рукавом): Как вы сказали? Фамильные… что? У меня украли мои стихи.
Холмс: Я так и думал!
Бенгам (смотрит на Ватсона и грубым и серьёзным голосом): А почему он полуголый?
Холмс (игнорирует вопрос): Расскажите обстоятельства дела.
Бенгам (плачет): Какие там обстоятельства! Просто шёл я по Трафальгар-скверу и, значит, нёс их, стихи-то, по дышкой, а он выхвати да бежать! Я за ним, а туфель и соскочи у него. Вор-то убежал, а ботинок – вот. (протягивает туфель)
Холмс (берёт туфель): Ватсон, взгляните!
Ватсон поднимается и становится справа от Холмса. В это время Бенгам сморкается в край джемпера/пиджака Холмса.
Холмс (берёт трубку в зубы): Хм. (левой рукой берёт сопли, смотрит на них и стряхивает).
Холмс просматривает туфель на свет, вертит её, обнюхивает, откусывает кусок, с трудом разжёвывает и проглатывает.
Холмс (морщась): Теперь я понимаю!
Ватсон и Бенгам уставились на Холмса.
Холмс: Этот туфель – кожаный!..
Бенгам (резко подрывается): Господи помилуй! Это колдовство какое-то! (хватает туфель из рук Холмса, делает несколько укусов, отдаёт туфель и с истерическим криком убегает за кулисы)
Холмс отдаёт туфель Ватсону и отходит к окну. Ватсон идёт следом.
Холмс: Ватсон! Вы знаете, кто это? Мужчина! Говорит по-английски! Живёт в настоящее время в Лондоне! Занимается поэзией!
Ватсон: Вы сущий дьявол, Холмс!
Холмс: Скажу вам более, коллега! Вор несомненно мужчина!
Ватсон (поражённо): Какая сорока принесла вам это на хвосте?
Холмс (берёт в руки туфель): Ватсон, взгляните на эту туфлю. Он несомненно мужская!
Ватсон (повторяет шокировано): Мужская.
Холмс: Ясно, что женщины таких туфлей носить не могут!
Ватсон: Вы – гений!
Холмс (направляется к окну): Ватсон!
Ватсон (выходит из-за спины Холмса): Да!

Холмс: А где ваша одежда?
Ватсон: Понимаете, Холмс, миссис Хадсон постирала её, и я повесил её сушиться на улице.
Холмс: Ватсон, она не высохнет!
Ватсон: Почему же, почему же?
Холмс: Ватсон, вы идиот! На улице – ливень!
Холмс смотрит на Ватсона, Ватсон смотрит на Холмса.
Ватсон: Пойду сниму! (уходит за кулисы и бегом возвращается) Холмс! Мою одежду украли!
Холмс: Ха! Я знаю!
Ватсон: Кто?
Холмс (с усмешкой): Вор! Он побежал туда.
Ватсон: Вы поможете мне его отыскать?
Холмс: Несомненно, Ватсон! (поворачивается к Ватсону) Поздравляю вас, коллега! (пожимает Ватсону руку) Вы – мой тысячный клиент! (достаёт хлопушку и выстреливает вверх)
Ватсон секунды две с тупой улыбкой смотрит в зал, затем начинает вытряхивать из ушей конфетти.
Холмс: Ватсон! (идёт к пианино) Я-таки нащупал нить (разворачивается и идёт к окну) этого загадочного преступления! Ватсон, (разворачивается и идёт к пианино) садитесь на телефон, обзвоните все редакции. Скажите: если к ним придёт человек…
Ватсон (записывает): Человек.
Холмс: …в одном туфле…
Ватсон: Туфле.
Холмс: …и принесёт стихи, то пусть немедленно сообщат мне!
Ватсон: Немедленно сообщат мне. Точка.
Холмс: Действуй!
Холмс останавливается возле пианино, Ватсон сидит на диване.
Холмс: Ватсон, как результаты?
Ватсон: Гемоглобин повышен, стероиды зашкаливают, а так анализы хорошие.
Холмс: Я про редакции.
Ватсон (вскакивает с места): Конечно же есть! Я обзвонил все редакции! В «Манур Баг» сказали, что был похожий тип. Они направили его к нам!
Холмс (идёт к окну): Превосходно!
Входит Доббльс.
Доббльс (громко): Холмс!
Холмс и Ватсон останавливаются и оборачиваются.
Доббльс (подходит): Холмс! Холмс! Я – Доббльс!
Ватсон очень быстро обходит Доббльса, внимательно его осматривая.
Ватсон (обращается к Доббльсу): А где вы купили этот пиджак?
Доббльс (отодвигает Ватсона в сторону): Не мешайте! (поворачивается к Холмсу) Холмс, у меня к вам дело!
Ватсон: Пиджак сорок восьмого размера!
Доббльс (снова отодвигает Ватсона): Это к делу не относится! (смотрит на Холмса) Холмс! (достаёт из кармана пиджака свёртки бумаги) Найдите хозяина этих дрянных стишёнок! А заодно мою пропавшую в сквере туфлю! (смотрит на Ватсона, который уже стоит рядом с Холмсом) А почему он полуголый?
Ватсон: Да потому что вы одеты в пиджак… На мой похож!..
Холмс (вытаскивает из кармана бельевую верёвку): Вам знакома эта вещь?
Ватсон: Да, знакома эта вещь?
Доббльс: Да! Это – бельевая верёвка!
Холмс (кладёт руку на плечо Ватсону): Ватсон, несомненно, мы нашли вора, который украл вашу одежду! И стихи Бенгама!
Ватсон (сомневаясь): Вы уверены, Холмс?
Холмс: Да какая разница! Вам ведь нужен костюм? (поворачивается к Доббльсу) Ну, мы эти штуки знаем, любезный! (бросается на Доббльса) Ватсон, держите его!

Доббльс вырывается, но пиджак остаётся в руках у Холмса. Доббльс убегает за кулисы.
Холмс: Ватсон! За ним! (оба убегают следом)
Спустя секунд сорок с другой стороны сцены выбегает Доббльс в шортах, футболке и женской шляпе. Следом появляется Холмс, а за ним Ватсон в брюках и пиджаке.
Ватсон: Холмс, смотрите! Он в шляпе миссис Хадсон!
Доббльс в испуге снимает второй туфель и бросает его в Холмса. Преследование заканчивается, Холмс и Ватсон выходят в центр сцены.
Ватсон (грустно): На нём была шляпа миссис Хадсон!..
Холмс (с улыбкой): Ватсон, зато теперь у вас (протягивает ему второй туфель) пара! Поздравляю, коллега!

Холмс и Ватсон становятся спина к спине.
Ватсон: Так раскрывались великие дела.


Сцена 3.
Аверченко сидит за столиком и продолжает пить свой чай. Дверь открывается, входит уставший Дымов с кипой листов подмышкой.
Аверченко (с усмешкой): Тяжёлая ночка?
Дымов (снимает верхнюю одежду): Нет, Аркадий Тимофеевич, всё монархично. (улыбается)
Аверченко (смотрит на карманные часы): Саша, вероятно, застрял в сугробе. Или кого-то в него упорно окунает.
Дымов (пожимает плечами): Я видел его возле Зимнего. (подходит к столу и протягивает Аверченко листы) Но об этом я даже не знаю, что думать. Поэтому жду ваших слов, великой души человек.
Аверченко (читает вслух): «Свежевыжатая жимолость»… Роман?
Дымов (садится за стол напротив Аверченко): Роман, роман… (откидывается на спинку стула). Всю ночь я думал над первой главой (улыбается), даже прочитал пару статей из « Будильника»…
Аверченко (вздыхает): «Будильник»? Пробуждение от него было не из приятных. Должно быть «Шута» с его «Осколками» Вы в красный угол поставили? Всю жизнь человек ходил на ногах, а потом вдруг решил споткнуться, чтобы начать ползать «Шутом» и молиться дрянной бумаге.
Дымов: Аркадий Тимофеевич, я всю ночь не спал…
Аверченко (размеренно): «Мы будем хлёстко и безжалостно бичевать все беззакония, ложь и пошлость, которые царят в нашей жизни. Смех, ужасный, ядовитый смех, подобный жалам скорпионов, будет нашим оружием». Такую клятву, кажется Вы давали? Но полноте, это ж теперь чуждо. Как там в «Будильнике» было? «Мы дураки, вот мы и смеёмся».
Дымов: Это самое ужасное.
Аверченко (кивает): Извини.
Дымов (достаёт из кармана карты): Я знаю вашу нелюбовь к этому делу, но может разок?
Аверченко (отрицательно качает головой): Министры просвещения и печати с радостью сыграют с тобой, им не впервой законы в «девятку» проигрывать. Потому и безумствуют самодурством и ложью. Забывают то, что пообещали минуту назад. (улыбается)
Дымов (тасует карты): Согласен с вами. (кладёт карты на стол) Видел вчера Александра Ивановича.
Аверченко (делает глоток чая): Куприна?
Дымов (кивает): Пропустили с ним по рюмахе, сыграли несколько партий в «девятку», о жизни поговорили…
Аверченко (серьёзно): Надеюсь, министрам не уподобились.
Дымов: Нет, мы знаем себе меру. Между прочим, Александр Иванович рассказал мне одно из проявлений вежливости в кабаке: входящий должен уступить дорогу выползающему. Ещё похвалил наши труды, сказав, что в это гиблое время «Сатирикон» — чудесная отдушина, откуда льётся свежий воздух.
Аверченко (глубоко вдыхает): А как же «Шут»? А «Будильник»?
Дымов (молящее): Аркадий Тимофеевич, я Вас умоляю! Ну не сдержался, ну читнул несколько миниатюр! Так что с того?
Аверченко (понимающе кивает): Я не знаю, как расценивать это. (указывает пальцем на листы) Вдруг там окажется далеко не свежий воздух?
Дымов (безразлично смотрит на листы): Признаться я готов уж сжечь это... Может хотя бы абзац прочтёте? Негоже говорить о том, чего не знаешь.
Аверченко (пожевав нижнюю губу): Вы прекрасно знаете, что в журнале нет таких людей, которые бы не знали, о чём они говорят.
Дымов (чешет голову): Возможно.
Аверченко: Несомненно.
Секундная пауза. Дымов смотрит на Аверченко, который как ни в чём не бывало делает глоток чая.
Дымов (с улыбкой): Плут Вы, ей-богу плут! (берёт лист и ручку) Кого угодно заставите плясать под свою дудку! Хех! (улыбается)
Аверченко (отыгрывая удивление): Да ну, Иосиф Исидорович, полноте!
Дымов (пишет что-то на листе): Чтобы номер вышел без Осипа Дымова – ни в жизни! Я сделаю вам сказку за пять минут! Всё равно роман не пройдёт. Да и мне он самому не нравился.
Входит Саша Чёрный.
Аверченко (Чёрному): Как прогулка?
Чёрный (вздрагивает): Русская зима! (снимает пальто)
Дымов (оборачивается): Приветствую, Саша! (поднимает руку)
Чёрный (идёт к столу): Набили вчера карту?
Дымов (удивлённо): Откуда Вы знаете?
Аверченко: Люди ходят на ногах, молва – на языках.
Чёрный садится на диван и достаёт из внутреннего кармана пиджака записную книжку.
Дымов (Чёрному): Где ходили?
Аверченко (Дымову): Вы не отвлекайтесь, скоро Михаил Германович прибудет.
Дымов (Аверченко): Не надо меня торопить!
Чёрный (улыбается): А разве кто-то купил билет на уехавший поезд?
Аверченко и Чёрный аккуратно смеются, Дымов качает головой и продолжает записывать.
Дымов (продолжая писать): Вот уеду в Америку и будете потом сожалеть, что гения потеряли. (улыбается)
Аверченко: Хотите уехать?
Дымов: Да. Как-то не по себе в этих дебрях! Мещанство, безкультурие!.. Такое чувство, будто живём в Каменном веке.
Чёрный (улыбается): В Палеолите.
Аверченко: Мы живём в статусе неприкасаемых, Иосиф Исидорович. Подумайте сами, разве там будет (улыбается шире с каждым новым перечислением) трёхразовое питание, тёплая качественная одежда, постоянная крыша над головой, собеседник за бокалом… Главное для нас – выбрать правильное оружие. Надеюсь, у нас одно ружьё. (смотрит на Дымова) Только не следует чистить дуло кирпичом.
Чёрный что-то увлечённо пишет в записной книжке.
Дымов (кивает): А знаете, о чём я подумал, когда писал этот (указывает пальцем на листы) роман? Я подумал о пьянстве. О том, как наш русский мужик спивается, спивается нещадно и безбожно, спивается до потери памяти и денег кровно заработанных… (с горечью  выдыхает) И никак не побороть это… (качает головой) Много веков канут, а русский мужик всё так же спиваться будет.
Чёрный (Дымову): Русский человек просто не знает меры. Если начнёт пить, то не остановится, покуда на ногах стоять не будет.
Аверченко (Дымову): Может быть позже допишете? Отдохнёте немного, выпьете чаю?
Дымов: Я б маслиночку скушал…
Свет гаснет.



Сцена  4: «Прогнившие насквозь»
Справа за столом сидят Муж и Жена. Имитация зала ресторана. В центре сидит Молодой Господин. У левого края сцены стоит Официант.

Муж (Официанту): Человек! Сюда!
Официант (подходит): Чего изволите?
Муж: «Шато Фонтиньак»!
Официант: Сию минуту! (отходит)

Молодой Господин смотрит на Жену, Муж ловит его взгляд, вскакивает, надевает нервно перчатки и подходит к Молодому Господину.
Муж: Милостивый государь!!
Молодой Господин (уткнувшись в меню): Милостивый государь?
Муж: Я заметил, что вы смотрели на мою жену!
Молодой Господин (смотрит на мужа): Согласитесь сами, что я не могу вывинтить свои глаза и спрятать в карман. Надо же их куда-нибудь девать.
Муж: Да! Но вы смотрели на нее особенным взглядом.
Молодой Господин: Почем вы знаете – может быть, у меня все взгляды особенные.
Муж: Вы на нее смотрели любовным взглядом!!
Молодой Господин: Вы должны гордиться, что ваша жена может внушить такое серьезное чувство.
Муж: Ах, так вы же еще и издеваетесь? В таком случае – вот вам! (стаскивает перчатку и бешено бросает ее в лицо Молодому Господину)
Молодой Господин (смотрит на Мужа): Что это значит?
Муж: Я бросил вам перчатку! Вызываю вас к барьеру!
Молодой Господин (встаёт): О, сделайте одолжение! (наклоняется) Я подымаю брошенную вами перчатку (берёт перчатку) и принимаю ее. (кладёт перчатку себе в карман)
Муж (испуганно): То есть как принимаете? Вы должны мне ее вернуть!
Молодой Господин: Ничего подобного! Дуэльный кодекс Дурасова гласит...
Муж (в ярости): Плевать я хотел на дурасовский кодекс, когда мои перчатки стоят полторы тысячи!
Молодой Господин (достаёт из кармана перчатку): Вот эти перчатки?! (машет ей) Полноте!
Муж: Вы считаете меня лжецом?
Молодой Господин: Я вас не считаю лжецом, но вас просто ограбили. (убирает перчатку в карман) Содрали с вас. Я вам дюжину пар таких перчаток могу достать за 10 тысяч.
Муж (обрадовано): Ей-богу? А сто сорок четыре пары можете?
Молодой Господин: Пожалуйста! Какие номера?
Муж (достаёт бумагу и ручку): Я вам сейчас запишу. Одну минутку.
Жена начинает рыдать.
Муж (оборачивается): Что такое? В чем дело? Постой, мы сейчас закончим.
Жена (в ярости): Закончишь?! О, слизняк, для которого дюжина перчаток дороже чести жены. Я долго колебалась и сомневалась в твоем ничтожестве... Но теперь – увы! Сомнения нет. Ни одной минуты я не могу быть под одной крышей с такой торгово-промышленной слякотью! Я ухожу от тебя.
Муж (подходит к Жене): Опомнись, Катя, милая...
Жена (отталкивает Мужа): Прочь с моего пути! Давай мне миллион и я ухожу от тебя навсегда!
Муж (хватается за лоб): Какой миллион? За что?
Жена: Нужно же мне жить чем-нибудь?
Муж (ехидно): Прости, но я взял за тобой в приданое всего 12 тысяч...
Жена: Да! Восемь лет тому назад! Когда наш золотой десятирублёвик стоил 10 рублей. (Молодому Господину) Эй, вы! Сколько бы теперь это стоило? Те 12 тысяч! Ну, скорее!
Молодой Господин (вытаскивает записную книжку): Сию минуту-с! Высчитаю.
Муж и Жена садятся за разные столики
Жена (нервно): Ну что же вы?
Муж: Скоро?
Молодой Господин: Вот! По золотому курсу, это 183 миллиона.
Жена (энергично): Видишь, грабитель? Отдавай мне мои 183 миллиона!
Муж (нервно): Постой... Ведь мы же проживали вместе. Знаешь что? Возьми семьсот тысяч?
Жена: Миллион!
Муж (вытаскивает из кармана деньги): Эх, всюду убытки.
Жена (делает шаг в сторону): Да! (разворачивается) Я и забыла: давай еще шестьдесят тысяч.
Муж (испуганно): За что?
Жена: Как за что? Ведь я от тебя завтра утром переезжаю!
Муж: Ну, так что?
Жена: Значит, освобождаю свою комнату. Ты ее сейчас же сдашь! И сдерёшь за нее тысяч десять в месяц! Вот и давай мне за первый год половину.
Муж (хватается за голову): А я тебя так любил... (Официанту) Человек, счет!
Официант подбегает с бумажкой в руке и кладёт её на стол. Молодой Господин обходит Мужа и подходит к Жене.
Муж (кричит): Что-о? За бутылку этого гнусного вина вы дерёте четыре тысячи?! (комкает листок и бросает его на стол)
Официант: Помилуйте, господин... Себе в покупке стоит три с половиной тысяч.
Молодой Господин шепчет что-то Жене.
Муж (берёт со стола бутылку): Вот эта дрянь? Да я вам по две сколько угодно достану!
Официант: Годится! Два ящика можете? Франко ресторан? (садится за стол)
Жена (улыбается): Франко ваша квартира?
Молодой Господин: Франко любая моя комната.

Молодой Господин и Жена смеются и под руку уходят со сцены. Муж заканчивает запись и поднимает голову.
Муж (смотрит по сторонам): Человек! А где же жена?
Официант: Она ушла с тем молодым человеком.
Муж (со стоном): О, боже! (откидывается на спинку стула) Какой ужас! (закрывает лицо ладонями)
Официант (треплет Мужа за плечо): Вы очень страдаете, господин?
Муж: Еще бы! Сто сорок четыре пары перчаток, дюжина по двести – и я не успел записать его адреса!


Сцена 5.
Дымов и Аверченко сидят за столом. Чёрный возле выхода, надевает пальто.
Аверченко (Чёрному): Я всё ещё ожидаю стихотворение.
Чёрный (кивает): Я помню.
Чёрный выходит. Дымов откладывает ручку и лист в сторону.
Аверченко (берёт лист): Уже закончили? Похвально.
Дымов (гордо): Всего-то делов на пять минут! Так вы не посмотрите? (указывает пальцем на листы)
Аверченко (держит в руках лист со сказкой): Нет. Есть лучше.
Дымов (откидывается на спинку стула): Почерк мастера!
Аверченко (пробегает лист глазами): Как сказал Саша: «Лучше – не значит хорошо, лучше – значит другие хуже».
Дымов (недовольно): И почему я до сих пор терплю всё это? (встаёт) Я талантливый творец. (идёт к пианино)
Аверченко: Не следует отчаиваться. (встаёт с листом в руках) Особенно за шаг до спасения. (кладёт его в папку)
Дымов (наигрывает мелодию): Кто только сделал редактором этого прожженного циника?..
Аверченко (улыбается): Семьдесят два процента голосов в шоколаде «Одинцов».
Входит Тэффи с коробкой конфет в руках, останавливается и смотрит на Дымова.
Тэффи: Бонжур, месье!..
Дымов (закрывает клавиши): Здравствуйте, Надежда Александровна! (кланяется и целует ей руку) Искренне рад видеть вас.
Аверченко (смотрит на Тэффи): Добро пожаловать!
Тэффи (идёт к столу): Доброе утро, Аркадий Тимофеевич! (в шубе садится на кресло)
Аверченко отходит к чайному столику.
Дымов (вдыхает глубоко носом): Какой чудесный запах у вас, Надежда Александровна! (смотрит на Тэффи) Ещё до того, как вы вошли, я почувствовал ваш именной аромат!
Тэффи (улыбается): Спасибо, Осип. Хочешь конфетку? (открывает коробку и протягивает Дымову)
Дымов (в смятении): Тоже именные? (берёт одну конфету и кладёт в рот) Белиссимо!
Аверченко (с чашкой и блюдцем подходит к столу): Уверен, Вы не откажетесь.
Тэффи (смотрит на Аверченко): Индонезийский высокогорный?
Аверченко: Пустяков не держим. (ставит чашку на стол)
Тэффи (садится за стол): Помним, кого благодарить. (улыбается)
Аверченко садится на своё место. Дымов подсаживается к Тэффи.
Дымов (смотрит на Тэффи): Как прошёл ваш вечер?
Тэффи: Замечательно! Николай второй – такая душка! Задарил меня с ног до головы! (смеётся) Такой чудной!
Дымов (недобро): Говорит о себе во множественном – ему давно пора в белостолбье!
Тэффи: Не так страшен чёрт, как его малюют. Николай II – человек хороший, получилось так, что окружают его люди недалёкого ума.
Аверченко (Тэффи): Если не ошибаюсь, у Вас, Надежда Александровна, вчера свидание было?
Тэффи: Мы вчера гуляли с ним по дворцу…
Дымов (с усмешкой): Как там свобода царская? Во дворце, небось, у всех она одинаковая: не вздумай перечить государю! Зато как красиво звучит: движение к улучшению. Развитие этой темы вызывает у меня дрожь. (морщит лицо)
Аверченко (Дымову): Я не пойму, что Вас так раззадорило? Куприн или плохой «Будильник»? Хотя странно, что театр начался, когда (Тэффи) Вы прошли мимо вешалки.
Тэффи (улыбается): Когда антракт?
Дымов (Аверченко): Я предлагаю вам не лезть ко мне в душу.
Дымов (переводит взгляд на Тэффи): Что ещё вы нам расскажете?
Тэффи (восхищённо): Чудесная, незабываемая прогулка! (понизив тон) Правда, через час на бал пришёл Распутин…
Дымов (удивлённо): Распутин?
Тэффи: На нём была деревенская рубаха сомнительной свежести, такие мужицкие штаны и очень тщательно начищенные сапоги. Жирные, липкие волосы, грязные ногти. Только его глаза, слишком близкие один к другому, почти прилипшие к переносице и назойливо пристальные, могли, пожалуй, объяснить его гипнотическую силу. Он, несомненно, сознавал эту свою физическую особенность и умел извлекать из неё довольно блистательные эффекты.
Аверченко (задумчиво): Корнфельд уже предупреждал меня утром… Надежда Александровна, в скором времени Вы больше не увидите Григория Ефимовича.
Тэффи: Да? Почему? Что он такого натворил?
Дымов (со злостью): Перешёл дорогу главному негодяю! Теперь отправится в Скандинавию по частям! (смеётся)
Тэффи: А ведь всего лишь помог больному наследнику…
Аверченко (допивая остатки чая): Народ всегда так поступает со своими героями.
Тэффи (смотрит на Аверченко): Свита, не страна. (смотрит на ногти) Моё размышление увековечит Григория.
Дымов (аккуратно пододвигается к Тэффи): А Вы о ком ещё пишете свои размышления?..
Аверченко: Иосиф Исидорыч, продолжайте в том же духе, и господин Бучинский поможет Вам с переездом в Америку. Отправлять, правда будет по частям.
Дымов смотрит на Аверченко, Тэффи продолжает сидеть как ни в чём не бывало.
Аверченко: Во время посева озимых писем мы с  Александром пообещали дождаться их восхода.
Дымов: Это шутка? Не вполне ясно. (замолкает)
Двухсекундная пауза.
Аверченко (потирает лицо и шею): Что-то здесь душновато. (встаёт) Надо бы форточку открыть. (уходит за кулисы вправо)
Дымов (ехидно): Ага! Провентилируй помещение, чтоб форточником сдуло ценности!
Тэффи (улыбается): Можно подумать, на вас сорок пять карат рубина! (смеётся) Или может ваши карманные часы из чистого золота?
Дымов (вежливо улыбается): Смешно.
Свет гаснет.


Сцена 6: «Сентиментальный роман»
На сцене луч света освещает Молодого Человека.
Молодой человек: Я влюбился в одну девушку. А девушка тоже в меня влюбилась. Такие совпадения иногда случаются. Мне пришла в голову оригинальная мысль: объясниться с девушкой и предложить ей руку и сердце. Но где проделать это? Мелькала у меня мысль пригласить девушку к себе, но она была застенчива. И вдруг меня осенило: «Пойду к ней!»

Включается общий свет. На сцене Молодой Человек и Марья Петровна.
Молодой Человек (сладким голосом): Можно вас навестить, Марья Петровна?
Марья Петровна: Мм... пожалуйста. Но у меня тесно.
Молодой Человек: В тесноте, да не в обиде.
Марья Петровна: Ну что ж... приходите.
Молодой Человек: Ей-богу, приду! Посидим, помечтаем. Вы мне поиграете.
Марья Петровна: На чем?!
Молодой Человек: Разве у вас нет инструмента?
Марья Петровна: Есть. Для открывания сардинок.
Молодой Человек (печально кивает): Да. На этом не сыграешь. Ну, все равно приду.
Луч света выделяет Молодого человека. Он идёт к левому краю сцены.

Молодой человек: И пришёл я на следующий день к девушке в гости. Взволнованый и взбудораженный, надавил я пальцем пустой кружочек, оставшийся от бывшего звонка, стукнул ногой в дверь и кашлянул — одним словом, проделал все, что делают люди в наш век пара и электричества — чтобы им открыли дверь.
Молодой Человек останавливается с левой стороны сцены. В луч света входит неизвестный господин.
Неизвестный Господин (сонным голосом): Что вам угодно?
Молодой Человек: Дома Марья Петровна?
Неизвестный Господин: Которая? Их в квартире четыре штуки.
Молодой Человек: В комнате номер три.
Неизвестный Господин: В комнате три их две.
Молодой Человек: Мне ту, что рыженькая. В сером пальто ходит.
Неизвестный Господин: Дома. А вы чего ходите в такое время, когда люди спят?
Молодой Человек (изумлённо): Помилуйте, всего 7 часов вечера.
Неизвестный Господин: Ничего не доказывает. У нас три очереди на сон. Всегда кто-нибудь да спит. Идите уж.
Молодой Человек входит идёт к центру сцены. Включается общий свет. Перед ним лежит Мужчина Под Шубой. Слева на стуле сидит Старик С Папиросами. Дальше сидит на полу Остряк Из Угла. Возле стола  - Старая Дева. Перед столом, на чемодане, располагается Марья Петровна.
Молодой Человек (Марье Петровне, переступая через Старика Под Шубой): Что это? У вас суаре? Вы, может быть, именинница? Недобрая! Неужели скрыли?
Марья Петровна: Какое там суаре? Это жильцы.
Молодой Человек: А где же ваша комната?
Марья Петровна: Вот.
Молодой Человек: А они чего тут?
Марья Петровна: Они тут живут.
Молодой Человек: В вашей комнате?
Марья Петровна: Трудно разобрать — кто в чьей: они ли в моей, я ли — в их. Садитесь на пол.
Молодой Человек садится на пол рядом с Марьей Петровной.
Молодой Человек: Где же вы спите?
Марья Петровна: На этих чемоданах.
Молодой Человек: Но... тут же мужчины?!
Марья Петровна: Они отворачиваются.
Молодой Человек: Марья Петровна! Я хотел с вами серьезно поговорить...
Мужчина Под Шубой: Что слышно на фронте, Молодой Человек?
Молодой Человек: Не знаю. Я вот хотел поговорить с Марией Петровной по одному интересному вопросу.
Старик С Папиросами: Послушаем! Люблю интересные вопросы.
Молодой Человек (в отчаянии): Но это... дело интимное!
Мужчина Под Шубой: Что ж, что интимное. Мы тут все свои. Только... виноват! Вы своей левой ногой залезли в мою площадь пола. Если бы вы у меня были в гостях — другое дело.
Молодой Человек (шепчет): Послушайте... Марья Петровна. (подбирает ноги) Я должен вам...
Старая Дева (угрюмо): В обществе шептаться неприлично.
Остряк Из Угла: Отчего говорят: «не при лично»? Будто переть нужно поручать своему знакомому.
Молодой Человек: Марья Петровна! Марья Петровна! Хотя я сам происхожу из небогатой семьи...
Старик С Папиросами: А ваша семья имеет отдельную комнату?
Молодой Человек встаёт на ноги, пробегает по сцене, лавируя между всеми жильцами, перескакивает через Мужчину Под Шубой и становится на колени.
Молодой Человек (скороговоркой): Марья Петровна. Я вас люблю надеюсь что и вы тоже прошу вашей руки о не отказывайте молю осчастливьте а то я покончу с собой!
Старик С Папиросами/Мужчина Под Шубой: Несогласны, несогласны! Знаем мы эти штуки!!
Молодой Человек (с достоинством): Позвольте! (поднимается с колен) Что значит «эти штуки»?
Мужчина Под Шубой: Насквозь вижу вас! Просто вы хотите этим способом втиснуться в комнату седьмым! Дудки-с! Нет моего согласия на этот брак!
Марья Петровна (молящее): Господа! (простирает руки к жильцам) Мы тут в уголку будем жить потихонечку... Я его за этим чемоданом положу — его никто и не увидит. О, добрые люди! Дайте согласие на этот брак!
Мужчина Под Шубой (орёт): К черту! Он уже и сейчас въехал ногами в плацдарм Степана Ивановича! А тогда за чемоданом он будет въезжать головой в мое расположение. Нет нашего благословения!
Молодой Человек (удивлёно): Однако. С чего вы взяли, что я буду жить здесь! У меня есть своя комната, и я заберу от вас даже Марью Петровну.
Дикий вопль радости исторгся из всех грудей.
Мужчина Под Шубой (ласково трепет лодыжку Молодого Человека): Милый, чудный молодой человек! Желаем вам счастья!
Старик С Папиросами (суёт в рот Молодому Человеку папиросу): Господа, благословим же их скорее, пока они не раздумали! Дайте, я вас поцелую, шельмец!
Старая Дева (трепет за рукав): Ах, какая чудная пара!
Остряк Из Угла: Знаете, вы бы сегодня и свадьбу справили, а? Чего там!

Молодой Человек встаёт и в луче света идёт к левому краю сцены. Возле края его догоняет Старик С Папиросами.
Старик С Папиросами: Слушайте. Обратите внимание на другую девушку. Она хоть и не молодая, но замечательная — ручаюсь вам. Человек изумительного сердца! Нет ли у вас для нее какого-нибудь подходящего приятеля?.. Она сделает счастье любому человеку, да и мы бы заодно избавились от этой старой ведьмы, прах ее побери!

Сцена 7.
Дымов забивает трубку возле пианино, Тэффи кушает конфеты, Аверченко пишет. Входит Саша Чёрный.
Чёрный (стоя возле вешалки): Самый лёгкий способ посеять панику среди населения – войти и взволнованным голосом сказать: «Только без паники!» (снимает пальто)
Аверченко: Александр, это уже плоды? (улыбается)
Чёрный (пожимает руку Дымову): Картофельные письма взойдут не скоро. (берёт карты и начинает тасовать) В «девяточку» на стихи? (садится на диван) Маленькими ставками иногда бывает полезно.
Аверченко (встаёт): Александр, Вы – дьявол-искуситель, (подходит к Чёрному) и это факт! (улыбается) Я, может быть, и окажу партию, но (садится на диван рядом) после того, как узнаю о судьбе стихотворения.
Чёрный (кладёт бутылку на колени): Семьдесят два процента, Аркадий (улыбается) Мне надо всего двадцать восемь. (достаёт записную книжку)
Дымов (удивляясь происходящему): Вот это наглость! Я знаю, что совместная перекопка огорода сближает! Но (запинается) Но-но даже я (показывает на себя пальцем) называю Аркадия Тимофеевича по имени-отчеству!
Аверченко (улыбается, смотрит на Чёрного): Иосиф Исидорович, верно, решил, что мы всерьёз письмами засевали землю. (смеётся он и Чёрный) Ладно, не это важно. (встаёт) Александр, скажите, когда парус причалит к флотилии. (садится за стол)
Тэффи: Ничего не понимаю: я пришла в квартиру на Невском? Или это общество кабацкое?
Дымов: Признаться, я немного шокирован…
Чёрный (отрываясь от записной книжки): Знаете, как в народе говорят? К незнакомому человеку, пришедшему в гости с бутылкой водки, относятся менее подозрительно, чем к знакомому, который пришел с пустыми руками.
Дымов (бьёт по клавишам): Я не намерен больше это терпеть!..
Аверченко (Дымову): Возьмите себя в руки, пока кто-то не сделал это за Вас. (смотрит на Чёрного) Александр, может быть вернётесь к созданию?
Чёрный (задумчиво смотрит вверх): Да, я пытаюсь, Аркадий. (Дымову) Я, помнится, говорил, что благодаря общению человек получает не только множество информации, но и по морде.
Дымов (с усмешкой): Нет, ну вы только посмотрите! Называется водка «Мона Лиза» - 200 грамм и ваша улыбка такая же загадочная.
Аверченко (улыбается): И они сердечно обменялись любезностями.
Возникает двухсекундная пауза.
Тэффи (в нетерпении): Уже я бы придумала за это время миниатюру.
Чёрный: Неделю назад я сочинил два стихотворения.
Дымов (деловито): И два дня назад одно из стихотворений ушло ко мне.
Тэффи (смотрит на Чёрного): Признаться, я никогда не ожидала от Вас такого!
Чёрный (листает записную книжку): Я сам не ожидал. Лучше послушайте!..

Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я – бесценных слов мот и транжир…

Аверченко (смеётся): Александр, ни для кого не секрет, что Маяковский преклоняется перед Вашим творчеством, даже читает Ваши стихи много чаще своих. Всё, что Вами написано, он знает наизусть.
Дымов (удивлённо): Правда что ли?
Тэффи (Дымову, с усмешкой): Только ленивый не знает!
Чёрный (смотрит в блокнот): Ладно, придумаю в процессе. (закрывает записную книжку и убирает во внутренний карман пиджака) Вот моё. (встаёт)

Бессмертье? Вам, двуногие кроты,
Не стоящие дня земного срока?
Пожалуй, ящерицы, жабы и глисты
Того же захотят, обидевшись глубоко...
Мещане с крылышками! Пряники и рай!
Полвека жрали — и в награду вечность...
Торг не дурён. «Помилуй и подай!»
Подай рабам патент на бесконечность.
Тюремщики своей земной тюрьмы,
Грызущие друг друга в каждой щели,
Украли у пророков их псалмы,
Чтоб бормотать их в храмах раз в неделю...
Нам, зрячим, — бесконечная печаль,
А им, слепым, — бенгальские надежны,
Сусальная сияющая даль,
Гарантированные брачные одежды!..
Не клянчите! Господь и мудр, и строг, —
Земные дни бездарны и убоги,
(возникает двухсекундная пауза, Чёрный смотрит по очереди на каждого)
Не пустит вас Господь и на порог,
Сгниете все, как падаль, у дороги.

Всё это время Аверченко, Тэффи и Дымов неотрываясь смотрят на Чёрного.
Дымов: День сдачи номера в печать. (улыбается)
Чёрный: Проигрывать иногда полезно.
Аверченко: Вот и те строки! (улыбается) Парус причалил. Легче, чем казалось с утра.
Чёрный быстро подходит к столу, садится на стул, берёт ручку и лист и начинает записывать.


Сцена 8: «Четверо»
Голос за сценой: В купе второго класса курьерского поезда ехало трое: чиновник казенной палаты Четвероруков, его молодая жена - Симочка и представитель фирмы Эванс и Крумбель - Василий Абрамович Сандомирский. На одной из остановок к ним в купе подсел незнакомец, вынув газету и погрузился в чтение.

Симочка (зевая): Нам еще ехать пять часов. Пять часов отчаянной скуки!
Четвероруков (наставнически): Езда на железных дорогах однообразна, чем и утомляет пассажиров.
Сандомирский: И железные дороги невыносимо дорого стоят. Вы подумайте: какой-нибудь билет стоит двенадцать рублей. Уже я не говорю о плацкарте!
Симочка (шаркнув по полу ботинком): Главное, что скучно!
Весельчак (со смехом): Вам скучно? Я знаю, отчего происходит скука... От того, что все вы не те, которыми притворяетесь, а это ужасно скучно.
Сандомирский (обиженно): То есть, как мы не те? Мы вовсе те. Я, как человек интеллигентный...
Весельчак (с улыбкой, прерывая Сандомирского): Мы все не те, которыми притворяемся. Вот вы - кто вы такой?
Сандомирский: Я? Я представитель фирмы Эванс и Крумбель, сукна, трико и бумазеи.
Весельчак: Ах-ха-ха-ха! Так я и знал, что вы придумаете самое нелепое! Ну, зачем же вы лжете себе и другим? Ведь вы кардинал при папском дворе в Ватикане и нарочно прячетесь под личиной какого-то Крумбеля!
Сандомирский (испуганно и удивлённо): Ватикан? Я Ватикан?
Весельчак: Не Ватикан, а кардинал! Не притворяйтесь дураком. Я знаю, что вы одна из умнейших и хитрейших личностей современности! Я слышал кое-что о вас!
Сандомирский: Извините. Но эти шутки мне не надо!
Весельчак (серьёзно): Джузеппе! (кладёт обе руки на плечи Сандомирскому) Ты меня не обманешь! (Сандомирский убирает руки) Вместо глупых разговоров я бы хотел послушать от тебя что-нибудь о Ватикане, о тамошних порядках и о твоих успехах (кладёт руку на плечо Сандомирскому) среди набожных знатных итальянок...
Сандомирский (скидывает руку Весельчака): Пустите меня! Что это такое?!
Весельчак: Тссс! (закрывает рот Сандомирского ладонью) Не надо кричать. Здесь дама.
Весельчак откидывается на спинку стула и резко вытащил револьвер. Симочка вскрикивает,Четвероруков дрожит и хватается за плечо Симочки.
Весельчак (наводит ствол на Сандомирского): Джузеппе! Я человек предобрый, но если около меня сидит притворщик, я этого не переношу!
Весельчак: Господа! Я вам ничего дурного не делаю. Будьте спокойны. Я только требую от этого человека, чтобы он признался - кто он такой?
Сандомирский: Я Сандомирский!
Весельчак (яростно кричит): Лжешь, Джузеппе! Ты кардинал. (тычет револьвер в лицо Сандомирского)
Четвероруков (Сандомирскому): Вы видите, с кем вы имеете дело... Скажите ему, что вы кардинал. Что вам стоит?
Сандомирский (Четверорукову): Я же не кардинал!!
Четвероруков (Весельчаку): Он стесняется сказать вам, что он кардинал. Но, вероятно, он кардинал.
Весельчак: Не правда ли?! Вы не находите, что в его лице есть что-то кардинальное?
Четвероруков: Есть! Но... стоит ли вам так волноваться из-за этого?..
Весельчак (поигрывая револьвером): Пусть он скажет!
Сандомирский: Ну, хорошо! Хорошо! Я кардинал.
Весельчак: Видите. Я вам говорил... Все люди не те, кем они кажутся! Благословите меня, ваше преподобие!
Сандомирский водит руками над лбом Весельчака, Четвероруков и Симочка смеются.
Сандомирский (обиженно): При чем тут смех? (встаёт) Позвольте мне, господин, на минутку выйти.
Весельчак: Нет, я вас не пущу. Я хочу, чтобы вы нам рассказали о какой-нибудь забавной интрижке с вашими прихожанками.
Сандомирский (садится): Какие прихожанки? Какая может быть интриж...
Весельчак касается стволом щеки Сандомирского.
Сандомирский (соглашаясь): Ну, были интрижки... Стоит об этом говорить?..
Весельчак (бешено): Говорите!!
Сандомирский: Уберите ваш пистолет - тогда расскажу. (Весельчак поднимает ствол к потолку) Ну, что вам рассказать... Однажды в меня влюбилась одна итальянская дама...
Весельчак: Графиня?
Сандомирский (кивает): Ну, графиня. Вася, говорит, я тебя так люблю, что ужас. Целовались.
Весельчак: Нет, вы подробнее... Где вы с ней встретились и как впервые возникло в вас это чувство?..
Сандомирский на две секунды замолкает, почёсывает лоб и смотрит на чету Четвероруковых.
Сандомирский: Она была на балу. Такое белое платье с розами. Нас познакомил посланник какой-то. Я говорю: "Ой, графиня, какая вы хорошень..!"
Весельчак (сурово перебивает): Что вы путаете! Разве можно вам, духовному лицу, быть на балу?
Сандомирский: Ну, какой это бал! Маленькая домашняя вечеринка. Она мне говорит: "Джузеппе, я несчастна! Я хотела бы перед вами причаститься"
Весельчак (заботливо): Исповедаться?
Сандомирский (соглашается): Ну, исповедаться. Хорошо, говорю я. Приезжайте. А она приехала и говорит: "Джузеппе, извините меня, но я вас люблю".
Весельчак (бесцеремонно): Ужасно глупый роман! Ваши соседи выслушали его без всякого интереса! Если у папы все такие кардиналы, я ему не завидую! (переводит взгляд на Четверорукова и вежливо) Я не понимаю, как вы можете оставлять вашу жену скучающей, когда у вас есть такой прекрасный дар...
Четвероруков (робко и испуганно): Ка... кой д-дар?
Весельчак: Господи! Да пение же! Ведь вы хитрец! Думаете, если около вас висит форменная фуражка, так уж никто и не догадается, что вы знаменитый баритон, пожинавший такие лавры в столицах?..
Четвероруков: Вы ошиблись. Я чиновник Четвероруков, а это моя жена Симочка...
Весельчак: Кардинал! (переводит дуло револьвера на Четверорукова) Как ты думаешь, кто он: чиновник или знаменитый баритон?
Сандомирский злорадно смотрит на Четверорукова.
Сандомирский (пожимает плечами): Наверное, баритон!
Весельчак: Видите! Устами кардиналов глаголет истина. Спойте что-нибудь, маэстро! Я вас умоляю.
Четвероруков: Я не умею! Уверяю вас, у меня голос противный, скрипучий!
Весельчак: Ах-хах-ха! Скромность истинного таланта! Прошу вас - пойте!
Четвероруков: Уверяю вас...
Весельчак (стиснув зубы и кипя яростью): Пойте! Пойте, черт возьми!!!
Четвероруков:
 
По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.

Весельчак (с упоением): Хорошо поете! Тысяч шесть получаете? Наверное, больше! Знаете, что там ни говори, а музыка смягчает нравы. Не правда ли, кардинал?
Сандомирский: Еще как!
Весельчак: Вот видите, господа! Едва вы перестали притворяться, стали сами собою, как настроение ваше улучшилось и скуки как ни бывало. Ведь вы не скучаете?
Сандомирский (вздыхает): Какая тут скука! Сплошное веселье.
Весельчак: Я очень рад. (переводит взгляд на Симочку) Я замечаю, сударыня, что и ваше личико изменило свое выражение. Самое ужасное в жизни, господа, это фальшь, притворство. И если смело, энергично за это взяться - все фальшивое и притворное рассеется. Ведь вы раньше считали, вероятно, этого господина коммивояжером, а вашего мужа чиновником. Считали, может быть, всю жизнь... А я в два приема снял с них личину. Один оказался кардиналом, другой - баритоном. Не правда ли, кардинал?
Сандомирский (печально): Вы говорите, как какая-нибудь книга.
Весельчак: И самое ужасное, что ложь во всем. Она окружает нас с пеленок, сопровождает на каждом шагу, мы ею дышим, носим ее на своем лице, на теле. Вот, сударыня, вы одеты в самые разные наряды. Я ненавижу все лживое, обманчивое. Сударыня! Осмелюсь почтительнейше попросить вас - снимите платье! Оно скрывает прекраснейшее, что есть в природе - тело! (галантно направляет револьвер на Четверорукова) Будьте добры раздеться... (смотрит на Четверорукова) Ведь ваш супруг ничего не будет иметь против этого?..
Четвероруков (смотрит на револьвер): Я... ниччего... Я сам любблю красоту. Немножко раздеться можно, хе...хе...
Симочка (вскочив и истерически смеясь): Я тоже люблю красоту и ненавижу трусость. Я для вас разденусь! Прикажите только вашему кардиналу отвернуться.
Весельчак (строго): Кардинал! Вам, как духовному лицу, нельзя смотреть на сцену сцен. Закройтесь газетой!
Четвероруков: Симочка... Ты... немножко.
Симочка: Отстань, без тебя знаю!
Симочка начинает снимать одежду.
Симочка (улыбается): Не правда ли, я интересная? Если вы желаете меня поцеловать, можете попросить разрешения у мужа он, вероятно, позволит.
Весельчак: Баритон! Разреши мне почтительнейше прикоснуться к одной из лучших женщин, которых я знал. Многие считают меня ненормальным, но я разбираюсь в людях! (встаёт)
Четвероруков, молча, с прыгающей нижней челюстью и ужасом в глазах, смотрит на Весельчака.
Весельчак: Сударыня! Он, очевидно, ничего не имеет против. Я почтительнейше поцелую вашу руку...
Симочка (с болезненной улыбкой): Зачем же руку? Мы просто поцелуемся! Ведь я вам нравлюсь?
Весельчак (окинув Симочку взглядом): Я буду счастлив!
Симочка обняла Весельчака и они поцеловались.

Весельчак: Вы, кардинал, и вы, баритон! Поезд стоит здесь пять минут. Эти пять минут я тоже буду стоять на перроне с револьвером в кармане. Если кто-нибудь из вас выйдет – я его застрелю. Хорошо?
Сандомирский: Идите уж себе!
Весельчак выходит, Симочка, Четвероруков и Сандомирский облегчённо выдыхают.

Спустя три секунды в купе входит проводник.
Проводник: Вам записка.
Четвероруков берёт записку, проводник выходит.
Четвероруков (читает записку): Сознайтесь, что мы не проскучали... Этот оригинальный, но действительный способ сокращать дорожное время имеет ещё то преимущество, что всякий показывает себя в натуральную величину. Нас было четверо: дурак, трус, мужественная женщина и я - весельчак, душа общества. Баритон! Поцелуйте от меня кардинала...

Сцена 9.
Тэффи сидит за столом, Дымов с Чёрным на диване играют в карты. Входит Аверченко. В руках – свёрнутые в трубку иллюстрации. Он в хорошем настроении, насвистывает какую-то песенку.
Аверченко: Наш музыкальный друг только что передал нам подарок!
Аверченко подходит к столу, сдвигает с него всё в сторону и разворачивает всё по очереди. Тэффи, Дымов и Чёрный подходят.
Аверченко: Вот это Блок в бешенстве! Полюбуйтесь!
Чёрный (потирает подбородок): На Брюсова больше похож, вам не кажется?
Аверченко прячет улыбку ладонью.
Аверченко (разворачивает следующую иллюстрацию): А это вся иерархия царевластия! Во всей своей красе! (смеётся)
Чёрный (задумчиво): Я бы добавил немного синего…
Аверченко (доброжелательно): Александр, эти иллюстрации настолько великолепны, что если Вы продолжите высказывать свои мысли по каждому поводу, то ваш милый редактор падёт замертво от припадка смеха. (смеётся, разворачивает следующую иллюстрацию) А вот это будет обложкой к журналу! (пытается остановить смех): Да, Ре-Ми действительно знает, что делает! (вытирает слезу смеха) Я даже подумать о таком не мог!
Чёрный (улыбается): А эта иллюстрация (вытаскивает последний лист) называется «Жизнь отнимает у людей слишком много времени»?
Тэффи: Я уже говорила, что Ре-Ми – гений?
Дымов (смеётся): Надежда Александровна, вообще-то эта фраза была для меня!
Чёрный (хлопает Дымова по плечу): Не следует такие вещи громко говорить, Иосиф Исидорович! Ссылки от Николая второго не боитесь за гениальность?
Аверченко (смотрит на Дымова): Ему, похоже, и частичный переезд в Штаты не страшен! (улыбается)
Тэффи (восхищённо): Ой! Это Григорий! (берёт иллюстрацию в руки)
Аверченко (смеётся): Да, на кого он только не рисовал! Кстати, вот Леонид Андреев! Нравится? (смеётся)
Раздаётся громкий стук сапогом в дверь. Все внутри замирают и переглядываются. Аверченко встаёт и подходит к двери.
Аверченко подходит к шторе за кулисы.
Аверченко (кричит весёлым голосом): Михаил Германович! (выходит на сцену вместе с Корнфельдом) признаться, вы нас немного напугали!
Корнфельд (с улыбкой): О, вижу все в сборе! Прекрасно, прекрасно!
Дымов (выдыхает): Корнфельд…
Корнфельд (пожимает руки Чёрному, Дымову, Ре-ми): И вы здесь? (целует руку Тэффи)
Тэффи: Я бы угостила вас конфетами, да вот беда, они закончились. (смеётся)
Корнфельд: Спасибо, (разворачивается к Аверченко) но кроме ваших материалов мне ничего не нужно.
Аверченко (подходит к столу): Хорошо. Разберёмся сначала с иллюстрациями! (Ре-Ми) Разворачивай.
Свет гаснет.


Сцена 10: "Благородная девушка"
Рассказчик: Самым серьезным человеком в свете я считаю своего друга Степана Фолиантова. Даже в имени его и фамилии - есть что-то солидное, несокрушимое...
Степан Фолиантов: Ну, конец, брат! Поздравь меня - я влюблен.
Рассказчик (недоверчиво): С ума ты сошел?
Степан Фолиантов: Ну, конечно! Я об этом же и говорю. Ах, какая женщина! Понимаешь: ручки, ножки и губки такие маленькие, что... что...
Рассказчик: Что их совсем не видно?
Степан Фолиантов: А?.. Ну, это ты уж хватил. Нет, их видно, но они просто крохотные. А глаза, наоборот, такие огромные, что...
Рассказчик: Что занимают территорию всего лица?!
Степан Фолиантов: А? Ну, ты скажешь тоже. Просто огромные глаза. И красивые до безобразия!.. Носик...
Рассказчик: Выпей вина и расскажи лучше о характере.
Степан Фолиантов: Характер? Ангельский. Бескорыстие? Дьявольское! Достаточно сказать, что, когда мы бываем в кафе, - она всегда платит свою треть. Идем в театры - она за билеты платит треть. Садимся на извозчика...
Рассказчик: Почему же такая странная дробь - треть?
Степан Фолиантов: А брат же с нами всегда.
Рассказчик: Чей?
Степан Фолиантов: Странный вопрос: её! Он ко мне очень привязался... Светлая личность! Бываем втроем. Ой, опоздал! Уж ждут.
Степан Фолиантов отбегает на несколько шагов и возвращается.

Рассказчик: На другой день он появился расстроенный.

Рассказчик: Выгнала. Вот тебе раз. За что?
Степан Фолиантов: Я сдуру предложил денег. У них ведь не густо. И брат кричал тоже. Обиделся. А говорят - город продажных женщин и торгующих женщинами мужчин.
Степан Фолиантов вынимает портрет прехорошенькой девушки и принимается жадно целовать его.
Рассказчик (глубоко растроганный просит): Дай и я поцелую.
Степан Фолиантов: На. Ты ее тоже полюбишь, когда узнаешь.
По очереди целуют портрет.
Рассказчик: Ты, наверное, грубо предложил ей деньги, - укоризненно сказал я. Вот она тебя и выгнала. А ты сделай как-нибудь деликатнее...
Степан Фолиантов: Ну? Как же?
Рассказчик: Выдай ей вексель на круглую сумму и объясни, что все мы, мол, под Богом ходим, что мало ли что может случиться и что, если ты умрешь, для тебя будет невыносимой мысль, что любимый человек бедствует. Сколько ты ей, дурья голова, предложил?
Степан Фолиантов: 500 рублей.
Рассказчик: Ну, вот и напиши на эту сумму. Да вложи в коробку с шоколадом. Все-таки вексель в шоколаде - это не грубые материальные деньги в кулаке.
Степан Фолиантов: А если совсем выгонит?
Рассказчик (с усмешкой): Не выгонит.
Степан Фолиантов встаёт и отбегает, затем возвращается.
Степан Фолиантов: Что было! Слезы, истерика. "Так ты, говорит, думаешь, что я тебя из-за денег люблю?! Уходи!" Два часа на коленках стоял. Сказал, что, если не возьмет, - пойду и утоплюсь. Она страшно испугалась, заплакала еще раз и взяла. Просила только брату не говорить.
Рассказчик: Вот видишь, как все хорошо.

Степан Фолиантов встаёт и уходит, затем возвращается.

Рассказчик: Через два дня.

Степан Фолиантов: Понимаешь. Все началось из-за того, что в театре она на кого-то посмотрела, а я приревновал... Вернулись к ней домой, я наговорил ей разных слов и, в конце концов, сказал, что она меня совершенно не любит. Она заплакала, потом спросила: "Значит, выходит, если я тебя не люблю, то встречаюсь с тобой только из-за материальных интересов?! Так смотри же!" Вскочила, вынула из шкатулки мой злополучный вексель, нарвала на клочки и бросила к моим ногам.
Рассказчик: Вот это женщина! Прямо-таки Настасья Филипповна! И что ж ты думаешь теперь делать?
Степан Фолиантов: Написал уже другой. Так или иначе - всучу ей.
Рассказчик: Встречусь с ней - в ножки поклонюсь.
Степан Фолиантов встаёт и снова садится.
Степан Фолиантов (радостно): Помирились! Уговорил принять новый. Ну, характер же! Порох. Это огонь, а не женщина! Теперь уже не я ее, а она меня приревновала!..
Рассказчик: Ну, и...
Степан Фолиантов: И порвала в клочья второй вексель!
Рассказчик: Третий дай!

Рассказчик: С тех пор события приняли более или менее ритмичный характер... При малейшем поводе эта странная бескорыстная девушка выхватывала из шкатулки пошлейший документ моего друга и тут же в бешенстве ревности или незаслуженной обиды - разрывала его в мелкие клочья.
Друг прибегал ко мне, мы оба долго сидели, растроганные, а потом, как два упорных осла, решали, что это девушке не поможет: она все равно получит новый вексель...
Я помню точно: эта борьба великодуший случалась ровно шесть раз. Шесть векселей было подписано, шесть было выхвачено из шкатулки, шесть, в безумном порыве, было разорвано на глазах друга, шесть раз мы, растроганные, тихо плакали на груди друг у друга... А сегодня мой друг Фолиантов явился таким расстроенным, каким я его никогда не видел.

Рассказчик: Шестой изорвала?
Степан Фолиантов сидит молча, опустив голову.
Рассказчик: Что ж ты молчишь?.. Как поживает наш цветочек, наше ясное солнышко?..
Степан Фолиантов: Чтоб оно лопнуло, это твое солнышко! (стучит тростью по дивану, как по злейшему врагу)  Если бы эту кобылу повесили я с удовольствием дал бы намыленную веревку!..
Рассказчик: Послушай, Фолиантов... Есть такие границы, которые...
Степан Фолиантов: Нет! Нет никаких границ - понимаешь ты это?! За что я теперь должен платить три тысячи или садиться в тюрьму?! А?
Рассказчик: Опомнись, какие три тысячи?!
Степан Фолиантов: Да по векселям, которые я, по твоему же совету, на коленках преподносил этой жадной собаке!
Рассказчик: Постой, постой... Об остальном я пока не спрашиваю... Но у нее же был только один твой вексель?..
Степан Фолиантов: Черта с два! Все шесть - целехоньки.
Рассказчик: Да ведь она же их рвала?
Степан Фолиантов: Поддельные рвала! Этот ее альфонс и подделывал под мой почерк.
Рассказчик: Светлая личность?! Ее брат?!
Степан Фолиантов: Брат?! Такой же он ей брат, как ты мне падчерица! Полетел я к ней объясняться, а он выходит и говорит: "Если вы не оставите в покое мою жену и не прекратите преследовать ее своей любовью - я заявлю в полицию!" - "А мои векселя?!" - "Это ваши отношения - меня они не касаются. Если вы ей дали шесть векселей за проданную вам каустическую соду или подошвенную кожу - кому какое до этого дело? Ведь подпись на векселях ваша?" А?! как тебе это понравится? каустическая сода!!! подошвенная кожа?!!
Рассказчик: Признаться, во всей этой истории я не узнавал до сих пор города, и это меня втайне немного тревожило. Теперь я снова узнаю его неизменяемое вечное лицо, и это меня успокаивает.
Степан Фолиантов: То есть?!
Рассказчик: Раз девушка оказалась не девушкой, брат не братом, порванные векселя - не порванными и любовь - не любовью, а подошвенным товаром все в полном порядке... Приветствую тебя, старый изможденный развратный город-мошенник!
Степан Фолиантов: А как же векселя?..
Рассказчик: Есть деньги?
Степан Фолиантов: Последние три тысячи были. Кое-как наскребу.
Рассказчик: Плати. Там заранее рассчитано.

Сцена 11.
Аверченко сидит за столом, Тэффи сидит рядом в кресле.
Аверченко (произносит вслух): Галлы же и пришедшие с ними дванадесять языков влачат до сих пор жалкое существование под названием немцев, итальянцев, французов и так далее.
Тэффи: Год, в котором французы бежали из России, в честь чудесного избавления от них назван Двенадцатым.
Аверченко (с улыбкой смотрит на Тэффи): Составлено по заслуживающим и не заслуживающим доверия источникам.
Тэффи (кивает): Превосходно! Не забудьте, сверху лучше написать мою фамилию.
Аверченко (довольно и облегчённо выдыхает): Ещё один номер ушёл в печать. Самое время отдохнуть!
Тэффи: Верно, Аркадий Тимофеевич. Это была тяжёлая работа. Осип удивительным образом выкрутился.
Аверченко (потирает подбородок): Я никогда в нём не сомневался. Впрочем, как и в Саше. За ночь совместной работы мне удалось разглядеть всю ту многогранность его души. Он сложный человек. В этом его плюс.
Тэффи: Михаил Германович выглядел немного усталым, Вам не кажется?
Аверченко (потирает подбородок): Возможно. Однако поездки за границу не идут ему на пользу. (откидывается на спинку стула) Да. (потягивается) Ещё одна эпоха завершилась. Есть победители, есть победившие. (улыбается) А этот текст переживёт века. (встаёт) А сейчас я, с вашего позволения, пойду и попробую немного вздремнуть.
Тэффи: Желаю приятно отдохнуть!

Свет гаснет.
ЗАНАВЕС.

<2009>