Шахтёр и калаш

Drang nach Osten (Марш на Восток)
(поэма)

Он учился в обычной  школе,
Пацаном был  вполне обычным,
Он не ведал шахтерских штолен,
И считал себя эротичным.

У Петра было всё и сразу:
Мать, отец и глухая бабка,
Две сестры, человечий разум,
На макушке отцова шапка.

В тайнике от сестер – заначка,
А от матери – две чекушки,
Для утехи была казачка
И еще две ее подружки.

На работу? Не вышел рылом
(Не махать же кайлом задаром),
Желторотый – не желтокрылый
Всё еще впереди. Не старый.

Попивая с друзьями брагу,
Он бахвалился, мол, всё вечно,
И не ведал ни зла, ни страху,
Для казачки купив колечко.

Парень бравый на всё селенье
Да куда там село – деревня!
Мать боролась с сыновней ленью,
А отец в сына сильно верил.

*

А восточнее, ближе к морю,
Жил шахтер без лихих амбиций,
Знал крутые откосы штолен,
Узнавал мужиков по лицам.

По чумазым от угля лицам
Да по робам и по газетам,
Смена вечностью в шахте длится,
Ни столовой здесь, ни клозета.

Только крысы гуляют смело,
Не боясь коногонок ярких,
Вон одна тормозочек съела,
А другой  черствый хлеб – подарком.

А над штольнями солнце светит,
А под солнцем густые травы,
А под солнцем гуляют дети -
Не один и не два – орава!

Самолет оставляет в небе
Две дуги серебристой пыли,
Все живут без забот о хлебе,
Злые дни уж прошли. Но были…

Отстояли когда-то деды
Хлеб, жнивье и свои границы,
От святой боевой победы
По сей день исчисленье длится.

Обелиски стоят повсюду,
Память чтят поколенья наши.
Что казалось бы надо люду,
Если жизни полная чаша?

А кому-то надо и надо:
Дом, прописку, деньжат побольше,
Кто-то едет к друзьям в Канаду,
Кто-то ближе – обычно в Польшу.

Толстосумам давно открыты
Двери, окна, шлагбаум белый,
Маловато им здесь корыта,
Там всё слаще – ведь в этом дело.

А шахтерам не до америк
Уголь рубят – летит порода,
Не для них приоткрыты двери
И безвиз не для шахты продан.

*

Колесо завертелось разом:
Крики, лозунги, чай, печеньки.
Как инфекция, как зараза
Охватила все деревеньки.

И поехали в Киев, чтобы
«Оселедцы-чубы»  прославить,
Позабыв о своих зазнобах,
Новых встретить и жизнь исправить.

Шины жгут, пьют за чаркой чарку,
Славят евро и доллар славят,
А с трибуны орут овчарки
О славянской в «укре» подставе.

Мало слов – переходят к делу:
Цепи, прутья да автоматы.
Где же авторы беспредела?
Где хозяева казематов?

А они у границ притихли
В ожидании новых правил,
Не вихры им нужны, а вихри,
Что враждебнее равноправий.

*

День за днем, час идет за часом,
Танки прут по земле донбасской,
Им по-братски бы здесь встречаться,
Но на лицах чернеют маски.

Берцы топчут поля ковыльи,
Траки мнут под себя планету,
И ветра по лугам завыли:
«Нет здесь мира. Здесь мира неетуу».

Раздвигаются в страхе тучи,
Пропуская ряд вертолетов,
Гул могучий и страх могучий,
И по городу вдруг прилеты!

Люди в панике – по подвалам,
Дети в страхе - по тротуарам,
Но смертей оказалось мало -
Надо много, да чтоб не даром.

Надо кровью залить державу,
Надо страхом заполнить души,
Чтобы мать детей не рожала,
Да чтоб люд научился слушать.

А еще бы стереть со свету
Всех нахлебников желтоорых,
Кандалы бы всем, как браслеты,
И оставить не тех, которых

Уважают за смелость слова,
Уважают за дело мысли.
Пулю в лоб – значит, отштампован,
В казематы, - чтоб крысы сгрызли.

*
Завертелась война лихая,
Подрывается жизнь на мине,
А чубатые шахту хают
И кричат «славаукраине».

Не доев, не допив, стреляют
В наше детство и бабство наше,
Стекловатой бы всем земля им,
Стекловатой гробы без башен.

Но без башен их мозг убогий -
По кварталам палят, уроды,
Ни наш Бог и не ваши боги
Не видали такого сроду.

Чтобы брат да на брата зверски,
Чтобы в хлам да по терриконам,
Мезкий выгул и шаг их мерзкий
По таким не живут законам.

У фашистов железный трафик,
Нет святого в их головешках
График пыток – щадящий график,
Если сын - генеральский пешка.

Вой стоит над ионосферой,
Минометы трещат по людям,
Всяк неверующий – поверуй:
Не топор принесут на блюде.

Голова – жертвоприношенье,
Жизнь ребенка – ответ пред Богом,
Нет прощения, нет прощенья
Всем, кто выбрал войны дорогу!

А чубатый сидит в окопе,
Целит снайперской по детишкам,
Понимает – остался в жопе,
Заигрался чубатый слишком.

*
По степям да по бездорожью,
По «зеленке», по буеракам
Сотрясаются танки дрожью -
Их конец еще не оплакан.

Им еще по Дебале  бахать,
По Шахтерску, по Иловайску,
Каждый бой им еще не плаха,
Не парад по Донецку майский.

Впереди еще много боли
И потерь еще много очень,
Украинский солдат безволен,
А донбасский до боли точен.

*
Отмайданил Петро на славу
Взял калаш и пошел на брата
Был уверен в Державе слабой,
Убежден в силе невозвратной.

Истуканом встал у границы,
Словно малоприметный нэцке,
А  река на заре искрится,
Рубежом встала здесь донецким.

По шажочку, по сантиметру
Приближается враг к поселку,
А река посылает ветры,
Ветры дуют, но мало толку.

У природы своя задача –
Не пустить ни на шаг злодея,
Но горит у соседа дача,
И ряды тополей редеют.

Враг не ждал боевой ответки,
Враг готов был забрать всех в рабство,
Для чубатых был повод редкий:
Редким было смертей похабство.

Отправляя домой депеши,
Говорили – победа скоро,
По Донецку пройдется пешим,
А под танками рухнет город.

Минометы палят прицельно,
По садам, по музеям, паркам,
По хрущевкам и по панельным
Бьют наощупь. Ведь им не жалко.

Им сказали – бери и властвуй,
Им хватает на всё отваги,
Ими движет войны лукавство,
Желто-синим ликуют флаги.

У шахтера характер строгий:
Работяга привык  к лопате.
Оступились с  пути-дороги?
Вам землицы донецкой?
Нате!

Бой кровавый, резня да битва,
Пядь за пядью  политы кровью,
У шахтера своя молитва:
- По укропам,
По их сословью!

Отстояли солдаты город,
Не пустили врага в квартиры.
Каждый час, словно вечность, дорог,
А минута – как вечность мира.

Но до мира еще далече:
Враг стоит по краям «зеленки».
Нет врачей, что мозги излечат
И Петру и его Аленке.

Тишина на Донбассе зыбка
Каждый час по домам прилеты.
Украинство  теперь – ошибка,
Пулемёты жгут.
Пулемёты.

*
Он учился в обычной  школе,
Пацаном был  вполне обычным,
Он не ведал шахтерских штолен,
И считал себя эротичным.

У Петра было всё и сразу:
Мать, отец и глухая бабка,
Две сестры, человечий разум,
На макушке отцова шапка.

Он лежит у чужой деревни,
Прорастает чужой травою,
Молодым был, а словно древним,
С непокрытою головою.

Головы нет и нет ручищи,
Что калаш на весу держала,
Был простым: не грязней, не чище,
И не ныл (не любил он жалоб).

Мамку жаль и свою заначку.
Вот бы выпить за пай землицы,
За донбасскую за русачку,
Только Бог почему-то злится.

Не пускает ни в рай, ни в пекло,
Говорит, что земле не предан,
Что не правильно выбран вектор,
Что попрали победу дедов.

А ковыль колосится в поле,
Ждет наивных укропов молча,
Что не знают ни шахт, ни штолен,
И живут по законам волчьим.

*

И опять бьет арта по близким,
По родным и чужим дорогам ,
В небо тянутся обелиски.
Ты их видел?
А я потрогал…

Ощутил небывалый холод,
Преклонил до земли колени,
Каждый первый защитник молод,
Первый бой был для них последним.

Мне от боли давно не спится,
Не живется и не поется.
Словно в мареве, вдовьи лица,
Над ребенком, что не смеётся…

8 ноября 2017