Кто в мешке?

Евгений Скворцов,Лауреат второй степени в номинации "Холодный ветер одиночества"

                1
  В июльский полдень 99-го, при въезде в лесистый пригород, на остановке вышли молодой парень и тонконогая девушка. Автобус поворачивал в Нижнюю зону, а им — пересадка в Верхнюю.
  Они не спешили. Освежающий душу лес подступал к дороге и манил к отдыху.
  С удалением от людной трассы молодые люди оставили степенность и чопорность, и обрели стиль, в котором давно уже урывками общались друг с другом, но не упели до конца испытать его прелесть.
  Они резвились и играли, на бегу ловили друг друга, и заключали в объятия, перемежали догоняшки вольной борьбой.  Девушка весело проверяла силу дружеских рук, и друг в восторге поднимал её на руки, опьянённый молочным теплом девичьего тела.
  Девушка увлечённо оборонялась и атаковала, соревнуясь в инициативе и раскованности. В моменты, когда она в азарте борьбы с парнем упруго сплющивала о его грудь свою,  он скачущим сердцем осязал, как выразительно выступили и напряглись её соски.
  Пресытясь борьбой и бегом, парень и девушка медленно шли, не размыкая взаимно желанных обьятий.
  В редколесье, на месте сожженных вандалами трав и подлеска, ступни касались лишь низенькой осоки, а взгляд уходил вдаль меж оголённых снизу сосновых стволов.  Но путников влекло туда, где пышные папоротниковые полянки прячутся в густом, молодом березнике.
  Они остановились в высокой траве среди ветвистых акаций, вслушались в тихий щебет и шорохи леса. В вышине беззвучно клубились кучевые облака, жадно впитывая восходящие потоки энергии.
  Земля и небо замерли в напряженной истоме рвущихся друг к другу начал.
                2
  В это время до обострённого слуха лесных гуляк донёсся тихий, но разрывающий душу нечеловеческий стон.
  Скоро стало ясно, что планы райского отдыха пошли прахом.  Люди двинулись на голос, и увидели брошенный в кустах мешок.
  Парень нехотя развязал его, и брезгливо вызволил кошку с торчащими рёбрами и грязной, спутанной шерстью.
  Первым желанием было считать свой долг выполненным, и уйти подальше от неприятного места. Пусть, мол, кошка живёт охотой или ищет дорогу к людям.
  Но увидев состояние кошки, даже беспечные повесы догадались, что она недалеко уползёт.
  Девушка слышала, что появился в Городке приют для брошенных. 
  И парень был в ситуации, когда всякий хочет выглядеть лучше, чем есть.
  Долго или коротко, молодые люди с едва живой кошкой достигли края Городка, и встали у ограды перед одноэтажным строением. На дружный собачий лай дверь открыл рослый мужик.    
  — Кошек не берём. Собак девать некуда — отрезал Юрий, увидев ношу пришельцев.
   — И нам некуда.
   — Деньте, куда хотите. Я тут только рабочий. Но и хозяева её не возьмут.
   — Тогда мы оставим кошку за первым углом. Скажите спасибо, что тащили её из леса.
  Юрий поколебался:
  — Есть у нас один волонтёр… Вон, в дальнем вольере дед сутулый дерьмо убирает… Женька, иди сюда!
  Худой, затравленного вида старик, торопливо обтирая травой тонкие, астеничные пальцы, подошёл к говорящим.
  Вопрос был понятен без слов. Старик ничем не выдал досады по поводу новой заботы не потому, что не чувствовал её тяжести, а потому, что она слилась с привычной тяжестью доставшейся ему жизни.
  Увидя, что нашлось, на кого спихнуть кошку, приятная друг другу пара   улетела навсегда за горизонт событий, а сутулый дед впрягся в новое ярмо. 
  Кошка была крайне истощена, больна, не сразу реагировала на еду. Но когда, после осторожных попыток влить ей в рот воду из ложки, начала жадно лакать, Сутулый облегченно вздохнул.
  Как раз в такой степени истощения находилась его мать, когда он родился в 42-м году в тогдашнем Сталинске. Она работала на военном заводе в режиме трудового фронта. С голодом и переутомлением пришли болезни. «Туберкулёз костей, желез и кожи» — значился диагноз, когда мать, наконец, смогла побывать у врача. 
  Матери в каменном мешке военного города было всё-таки легче, чем брошенной кошке.  Хуже довелось отцу.
  Его подразделение разбомбили до единого целого человека в первые месяцы войны. Фронт откатился на восток,  немцы подбирали с земли полуживых, и грузили для отправки в лагерь. У отца был выбит глаз, искалечена правая рука,  другие увечья. В таком состоянии он выживал три года. Возможно, фашисты только потому не добили его сразу, что он не был кудрявым и чёрным, а имел прямые светлые волосы, и оставшийся глаз тоже «арийского» цвета.
  Лишь в начале 45-го товарищи привалили его к наружной стене барака, чтобы и он успел увидеть, как в лагерь входят войска победителей.
  Всё это мать узнала только после войны.  До этого на все её запросы приходил ответ: «пропал без вести». 
  Тяжелейшее состояние матери до и после рождения сына, суррогат вместо материнского молока, отсутствие белков и витаминов наградили его замедленным развитием и пожизненно гнилым здоровьем. 
  Как-то, года в три — четыре, он попытался побеседовать с незнакомой сверстницей, но запнулся на втором слове.
- Дурак! - презрительно определила девочка. Этот вердикт  он помнил всю жизнь, и много раз убеждался в его справедливости.
                3
  Страдалицу предстояло нести домой, где уже обитали двадцать кошек с нелёгким поведением и две побитые жизнью собаки. Все они появились там при разных, но столь же неодолимых обстоятельствах.
  Сутулому хватало хлопот и без общественного приюта. Никто, кроме единичных случаев, не помогал ему дома кормить, лечить и возить на не дешевую кастрацию бывших изгоев. И по характеру старик абсолютно не общительный. Но его приметила пассионарная личность Людмила, когда он, похожий на бомжа,  лазил по подвалам, пустырям и колодцам теплотрассы, выручая из беды и голода бездомных кошек и собак.
  Людмила и её муж Элогим убедили Сутулого, что сообща легче решать проблемы брошенных. А в память и душу нелюдимого неудачника слишком остро врезались бесчисленные эпизоды, когда он отчаянно хотел, и ничем не мог помочь куда более несчастным, чем он, бессловесным тварям…   
  ...И вид у щенка понурый,  и движения подсказывают: не погулять пустили питомца. И не ждет его уютный дом после долгой прогулки.
  Сутулый погладил щенка, покормил из пакетика, что с какого-то момента жизни всегда брал с собой для таких встреч. Думал: получит зверек передышку от голода, в следующий раз еще откуда-нибудь перепадет.
  А щенок так обрадовался людскому участию, что ушли сомнения: давно не ласкали его добрые руки. Сутулый ещё подумал. Веревочку отвязал, что была на щенячьей шее. Пусть хоть она не цепляется за кусты, не мешает щенку свою долю искать. А сам поспешил дальше. Он и на пенсии не был тогда.
  Но щенок пошёл за человеком. И отставать никакими судьбами не хочет.
 Взять его к себе — никакой возможности. Квартира давно переполнена. Позволить ему дойти до подъезда – он и останется там. И у соседей ещё один повод появится для травли зверолюбивого жильца.
  А в глазах у щенка такие любовь и доверие, что сердце сжалось у человека. Такой контраст с людскими встречами,  где столько изначального холода, гордыни, подозрения и коварства!
  Сутулый махал на щенка руками, топал ногой, резкими выкриками гнал его. А тот приотстанет с недоуменным видом: чем он мог так провиниться? И снова плетётся за странным другом. Всем нутром понимала скотина, всем тысячелетним знанием человека чувствовала, что не враг перед ней, что жалеет её по-настоящему, хоть и ужасно дергается по непонятной собачьему уму причине. А человек стал комья земли бросать, лишь бы разбивались они перед щенком. И палкой хлестал по земле, только бы щенка не задеть. И кричал таким злым голосом, что сам себе верил: никакой он не друг щенку.
 Тогда всё перевернулось в щенячьем мозгу. И трагической безысходностью перекрылись потрясающе выразительные глаза. Отстал щенок. И Сутулый поплелся прочь, как побитая собака. Пошёл, сжимаясь от стыда, проклиная свою нищету и ничтожество.
  А встречались ему и такие, кто ни умеет ни просить, ни искать, ни бороться.
...В другом районе, безнадёжно далеко от дома Сутулого, лежит в снегу большой белый щенок. Так давно он тут, что в яме из растопленного им снега почти скрылся. А теперь и позу изменить – проблема. Пока свернут калачиком – ещё терпимо. А раскроется, встанет – сразу пронзит его звериный холод. По беспородью своему щенок, видно, из крупных. Такого и в автобусе увезти, и прокормить непросто. А взгляд абсолютно детский, беспомощный. Послушно ждёт, когда, наконец, хозяин вернет его домой из  чужого и страшного места. Невдомек щенку, что предал и никогда не придёт за ним тот единственный, кого он знал, в кого верил, как в Бога. Всё смотрит глупый и верный щенок с мольбой и надеждой на идущих то ближе, то дальше людей. А люди идут и идут мимо. Чужие как волки. Равнодушные как смерть...
  Два года постройки приюта были временем невероятных надежд.
  Но в горестный день 22 июня, правда, 99 года, его основатели и первые спонсоры, Людмила и Элогим уехали в далёкую, для кого — одиозную, для кого — обетованную страну. Там жила и нуждалась в сыновней заботе тяжело больная мать Элогима. Туда раньше него, россиянина, уехали из Средней Азии все его родные, спасаясь от национальной резни.
  С теми, кто командовал приютом позже, отношения не сложились. В первое время после отъезда зачинателей Сутулый ещё продолжал там трудиться над общей мечтой. Но кошачье отделение так и осталось в мечтах. И когда в собачий приют подбросили кошку, Сутулому оставалось нести её домой.
  До остановки долгий пеший путь, и надо спешить: сгущалась дождевая туча. Когда старик обёртывал кошку лёгкой курткой и выходил за порог, страдалица забеспокоилась. Возможно, упаковка напоминала ей мешок, или новое удаление от какого ни есть дома страшило её.
— Не брошу тебя никогда! — шептал старик, стараясь самой нежной лаской возместить былые кошачьи муки и людскую подлость.
  Когда он входил в автобус, уже падали первые капли дождя.
  Гул транспорта испугал кошку. Она стала кричать, развеселив приблатнённых парней:
  — Эй, кошкодёр, куда кошку повёз?
  Старик сунул руку под обёртку, успокаивая кошку.
   Расфуфыренная кондукторша, учуяв запах кошки и стариковского пота, потребовала:  —  Выходи!   
  Сутулый с облегчением покинул враждебный автобус, и пошёл пешком. Дождь превратился в ливень. Дырявая обувь быстро наполнилась водой. Закрывая собой кошку от прямых потоков воды, Сутулый ещё более наклонился вперед.
  Чтобы лёгким казался путь, старик привычно мечтал. Мечтал о законе, который не бумажным пунктиком, а шкурным последствием помешал бы так беззаботно плодить и разбрасывать лишних котят и щенят. Но помнил мечтатель, какой безнадёгой оборачивались попытки донести, казалось, ясные и детально продуманные мысли о таком законе до тех, кто не круглый ноль в глазах законодателей. И чувствовал себя глубоко чужим среди далёкого от звериных бед счастливого большинства.
                4
  Через семь лет после после того как Сутулый оставил общественный приют, едва справляясь со своим домашнем ковчегом, он услышал, что переполненный приют сожгли вместе с закрытыми в нём собаками.
  В доме было четыре выхода на разные стороны. И был сторож. Но он не открыл вольеры, и не сразу догадался позвонить пожарным. И те лишь позаботились, чтобы огонь не ушёл дальше приюта. 
  В год, когда Людмила в далёкой стране узнала, какой смертью погибли приютсие собаки, она умерла от передозировки антидепрессанта.
  Приют вскоре отстроили в том же месте и тех же границах. Спонсором выступил куда более состоятельный, чем Элогим, предприниматель Б.
  Сутулый никогда не посещал отстроенный и вновь переполненный дом.  Только бывает поблизости, и чувствует себя, как собака на могиле любимого хозяина.
  Добровольно одинокие — очень разные в причинах своего одиночества.  Какая-то их часть — люди, невольно сделавшие своё жильё некомфортным, а круг интересов — скучным для потенциальных контактёров, ввиду избытка в нём никому не нужных животных и их проблем.
  Те, кому забота о зверье представляется лёгким хобби, по-своему объясняют социальное отшельничество таких, как Сутулый. Потерял, мол, человек всё, что мог потерять в нормальной человеческой жизни — вот и нашёл оставшуюся ему утеху.
  Только сам Сутулый знает цену своей добровольной каторги и причину звериной нелюдимости. И будь он завален всеми благами жизни, будь он всемогущим её властителем, он бы с той же болью за всех, кому больно, делал для них всё, что мог.   Он чувствует острее своих высокомерных собратьев по роду людскому. Поэтому он понимает тех аутсайдеров эволюции, кто наивны как малые дети, но острее двуногих снобов чувствуют боль, горе, страх, тоску, отчаяние, любовь и дружеское участие.
     Это понимание не зависит от того, что между ним и доминирующим менталитетом людского сообщества стоит глухая и беспощадная стена.