Высота 776. 0. Последний бой

Это не исповедь, Боже помилуй!, часть биографии жизни моей!, стала впоследствии определимой не отпустив память про'житых дней. Смолоду, мы ощущением бравым, не соблюдаем манер и границ, учимся жить не довольствуясь малым, тешим друзей хваставством небылиц. Не получив воспитаний смиренно и полноценно любовь не познав, зло вымещаем на близких отменно, нужных советчиков вдрызг разогнав. Что будет дальше?, кого здесь волнует!, жить одним днём и раздразнивать ночь!, пылкие губы так страстно целуют!, гнать от себя мысли чуждые прочь. Не объяснить это пар'ное чувство; в грани над пропастью, твёрдо стоишь, смерть не страшна'!, мне без риска, так пусто!, машешь руками и словно паришь`! Вот и появится дань отчуждений, страсть - как костёр!, стоит только разжечь!, место тех самых проникновений, нужно хранить и надёжно стеречь...

    Рота шла вторые сутки через длинный перевал, вещи вымокли до нитки, дождь промозглый подгонял. Отдых краткий (что положен) игнорировали мы, каждый мыслью растревожен, дышат вслед боевики. Дождь сменился мокрым снегом, стала видимость к нулю, намело сугробом белым в ночь, где брали Высоту. В рюкзаках несли палатки, печки, воду, котелки, а обильные осадки усложняли суть пути. От февральской непогоды кости ныли на излом, скрежетом хрящи давили, где виднелся перелом. Не успел тетрадку спрятать!, сильно вымокла она!, где о службе нацарапать позаботилась рука. На гражданке пригодится, может, книжку напишу?!, в старости, когда не спится - для детей своих прочту! Есть надежда на удачу!, только, мизерная часть, получив в плечо отдачу - продолжаю вновь стрелять. Без потерь не обходилось с нашей правой стороны, боль с утраты не смирилась в мыслях длительной ходьбы. Гнали нас по следу духи, подгоняли без преград, мы отстреливались бегло, часто, кучно, наугад! С базой связь пропала напрочь, может, сломана была?, ждали мысленно вертушек и ответного огня. Только, в данном квадрате нет возможности им сесть, даже высадка некстати, через дебри - не пролезть. Мы разведкой шли к верховьям, взяли на себя удар, не мешало подлым чехам нам орать: Аллах-Акбар! Об одном мне вспоминалось и терзало неспроста: как немногое успелось и как жизнь, так коротка'! Ничего, прорвёмся может!, да сумею дембельнуть и вернусь домой я целым, чтобы весело гульнуть! Одинаковый наш возраст и намеченный удел, никогда не падал духом, трудности снести сумел. Вдруг, в овраге всех накрыло, разбросало по кустам, нас теперь немного стало, разнесло по запчастям, кто в живых ещё остался, смог отстреливаться сам, героически сражался и давал отпор врагам. Их была там сотня может, может больше, не понять, и неперезаряжая все хотели в нас стрелять, свежих духов в подкрепленье успевали накидать, мы от дикого сметенья продолжали отступать. Истекая густо кровью я с беспамятсва стрелял, злостью одержимо мною, после, в обморок упал...
   Облоко, слегка примяло и подняло до небес, уносило вверх над сопкой, где шумел остывший лес. А ребята уже ждали и шутили надо мной и смеялись с анекдотов, умиляясь чепухой. Я осматривал окрестность, но не мог понять, где был!, ветер мягкий дул легонько и загадочно манил. Все мы в чистенькой одежде, может, это банный день?!, небыло так чисто прежде!, стелится вопросов тень. Как попали мы в то место и когда?, - понять не смог, не получится словесно, выдавить, хотя бы слог. Им кричу - они не слышат, отмахнулись и пошли, шутят, улыбаясь дразнят, а зовут лишь издали. Поспевать пытаюсь, тщетно, не подняться..., высоко!!!, растянулась вся колонна, отшагала далеко. Слёзы покатились градом, не могу сдержать ручьи!!!, их вернуть пытался матом, но, опять они немы'. Горло распирает, душит, хочет вырваться душа, от обиды и стараний, что один остался я! Мгла накрыла мои веки, тяжелее придавив, ощущались раны в теле, крови начался прилив. Очутился где?, не понял, в яме - нету никого, я лежу и подыхаю, тело буд-то не моё.
Пропиталась до кровищи вся одежда от ноги, перетягивал верёвкой, сбросив с криком сапоги. Пулевое' под грудиной и сквозное в животе, развороченные миной, ноги - вмазанны к земле. Как ещё живым остался?!, слабо очень осознал, полз, карабкаться старался, если встал бы вдруг - упал... Пересёк густой валежник и скатившись по кустам оказался сразу между, тех врагов, что были нам. Никого в живых не встретил, кучи грязных, мокрых тел, в лужах кровяных' подтёков, извлекать с трудом сумел. Месиво в февральском снеге, кровь ручьями!, от бойцов, резали ножами чехи, кто остался без стволов. Перетаскивая наших - лица тряпкой протирал, собирая части тела - аккуратно складывал. Только двух не досчитался, может, в плен попали вдруг?, разложил ребят кучнее - получился - замкнут круг. Облегчение, истома, накрывает мне глаза и казалось, что я дома!, там ---  где Родина моя.

   Вот... , последней электричкой, мчусь, по скошенным полям!, огоньки мелькают ярко, по бревенчатым столбам. Ветер, лето разносящий, манит, мааанит!, взять с собой!, а гудок, в ночи' летящий, подбодрил, что я живой! Как же здорово, привольно!, дома ждут с войны меня и на сердце так спокойно!, рядом - все мои,   друзья...

 Чечня, Аргунское ущелье, Улус-Керт, Высота 776.0
  104-й Гвардейский парашютно-десантный полк, 76-я Псковская дивизия ВДВ.
Павший: ст.лейтенант 6-й роты Алексей Воробьёв.