Отцовское послевоенное детство

Поглядев на двухлетнего сына душой содрогалась
В затемнённом жилье оставляя на несколько дней.
Голова больше тела, как колокол, долу склонялась -
У ребёнка рахит с каждым днём проявлялся сильней.

Измождённой сухою рукой мать его пеленала.
Их с сестрёнкой закрыв, шла траншеи копать под Москвой.
И сестра ему в тряпочке колотый сахар давала -
Той посылкою с фронта, отец, ты остался живой...

Ты родился, отец, в те лихие и страшные годы,
Что теперь и представить себе, и подумать нельзя.
Зазвенели ручьи и кораблики стали на воду,
Но по-старчески горестно детские смотрят глаза

С фотокарточки школьной. Листаю страницы альбома.
Крепкой нитью стянув связь моих и отцовских времён,
Там всё та же сирень в Барашах, возле старого дома,
Каждый май зажигает свой вечный душистый огонь.

А мальчишка взрослел, был в очках он, сутулый, чубатый;
В Третьяковке бывал, не купив себе на день обед,
У Раневской пил чай, с Окуджавой бродил по Арбату.
Ни Арбата того, ни Таганки давно уже нет.

На полотнах Саврасова, Шишкина и Левитана
Красота русских мест вдохновляла его и звала.
И, вдохнув воздух Старой Москвы в предвечернем тумане,
Он грустил, что не слышит в Андронниках колокола.

Февраль 2016 год.