Согреть!

Вновь затихают сказочные трели.
Ликует Осень в грустную ду-ду.
Пришло на ум, как мы с тобою грели
лебяжьих птиц на зябнущем пруду.

Доверчивые клювы тихольнули
к дарёной ласке деликатных рук.
У инея в идиллии в плену ли,
на льделых камышей хрустальный звук

мы отзывались смехом и заботой.
Беря, казалось, лучшее в Ковчег.
Пред нами цепенел весь мир забортный.
И отступал с проталин гиблый мех

упорной, жестяной Зимы-царицы
и всех её песцов и верных слуг.
Я знаю, это царство повторится,
себя под ветром обнаружив вдруг.

Он рвал мой шарф на мелкие тряпицы.
Он источал арктический напев.
Тревога затаилась в птичьих лицах,
с ним встретившись над кончиками древ,

торчащих по примеру лысых палок,
безлистых, безнадёжных, штыковых.
Вот почему клич лебедей так жалок.
И вот зачем согреть так важно их.

***

Бездушен век прогресса и мазута.
Тревожно ожидание, как ртуть.
Ведь хочется при этом почему-то
всех уток пострадавших помянуть,

о полном списке скорьби беспокоясь
и чоткой хронологии при том.
Вот утка Стас, попавшая под поезд,
вот утка Влад, увязшая в бетон.

Вот утка Катерина Станиславна,
утрате коей меры не найду:
Катюшу сбил фланирующей плавно
австрийский дирижабль в седьмом году..

Безвременных кончин утиных жуток
пудовый том. И это первый лишь.
Хочу обнять и долго гладить уток.
И каждую просить:
- Прости, малыш!!!

***

Ручь-об'-ручь, лишь намерением грета
всех уток вызволять из мёрзлых шахт,
в январь со мной ты вышла, Генриетта,
в предместье славнограда Брудершафт.

Под инеем убойным индивея,
мы к Рейну проторяли пеший ход.
Была ты уткам сказошная Фея.
А я им - Детмазай и О'Майнгот.

И может быть, нам в редкостной минутке,
друг дружке глядя нежностно в глаза,
постыло забывались лёд и утки.
И много е хотелось рассказать.

Вдрук мотыльки нам исполняли трели,
и солнце нам казалось между туч.
Но мы хватали уток. Их и грели -
в нас гумманизм, очнувшись, был могуч.