Парад смерти

    Abyssus abyssum invocat

Коралловые рифы обросли голгофой. —
Здесь звёздные цикады шелестят сверхновой,
опалы прорастают в небосвод — верхних вод,
гурьбой преодолевая сей бессмертный род.
На порыдание отправлены мессии
в цемент, в эпоху предпоследней истерии,
дрожать и поклоняться идолам фортуны,
к тому ж, — чураться тираний и диктатуры.
Памятники жертвам — то застывшие миры,
чучела пришельцев и последствия войны,
мы называем «этим» гордость сотворенья,
глупо! — второго не случится воскресенья.
Зачем, зачем обманывать себя притворством?
Столь ханжеским и недалёким духоборством?
Привратники сбегут со службы. Застынет гарь.
Резко остановится железный календарь.
Падут врата морали, иждивенцы хлынут,
подтверждая право жить, мрачный палий скинут
и оживут, не ведая печали судеб,
воспринимая слитность как един-рассудок.
И грезится в дождях писание Ла-Вея,
никак не Евангелье Левия Матфея,
то приторное и безжизненно-степное
стенанье агнца и дыханье гробовое.
Не фуцианство учредитель сферы Гадес,
несущей, в принципе, усопшим прочу радость;
о, владыка Преисподни — автор многих строк,
в былинках — не описать вернее — это рок…
Парад смерти — парад смерти среди чёрных плит,
те, кто был хозяином бессовестно зарыт,
восстанут и пойдут — туда, где сфера Ада
не найдёт приманки и, вообще, — отрады
ходячим мертвецам — подлунным пилигримам,
гордящимся свеченьем — возрожденьем Рима!
Чума, не досчитается костей белёсых,
ибо фортуны больше не пройдут колёса,
только порушат этот мир окрест об скалы,
затем, что жадный Хронос пожирает кланы
соития людей. О, Боги! Парад смерти
уж скоротечно близится — к набрякшей Тверди.
И города пытаются рвануться с места
в селение главы эфирного уезда:
Содомы оставляют за собой, — напалмы,
стихий чудовищно-огромные казармы,
весь воздух опаляющие дивной дрёмой,
как цикла данностью, неведомо влекомой
к деннице мира новоявленно-золотой,
так знай, пиит, Парад смерти был возглавлен — мной!
И осуществился пламенных лучей приход,
легион значительно продвинулся вперёд, —
окутан звёздами и бесподобным серебром,
а триста старших курий предстали пред Творцом,
пылала дикая — первозданная луна,
враги уснули тихо — Господь и Сатана,
последние наследники абсурда крови;
снова Ватерлоо, Крестовые походы
всяк не дают остаться нам в земле пригожей,
в одной тюрьме — и святотатцам, и святошам.
Днесь никто из нас не верит ветхим чудесам,
а, потухшие глаза вздымая к Небесам,
мы, мёртвые, воем, аль неистово поём
и мать с отцом в подсознании своём — зовём,
не откликаются они, просто крепко спят,
их райский саван обширной скорбью не объят.
Эй, ответь, солдат, за что ты вновь почтёшь — умрёшь,
да, кого ты дланью за меня теперь убьёшь?..
Ты не ответишь мне не по причине страха,
страстей, любви, мечтаний и строенья праха,
нет, несчастный, век не разомкнуть тебе уста,
и нутро твоё — это сплошная пустота,
потери, горе, присущие живым со дня
сотворения и до вечерь небытия.
А вот единственная цель Парада смерти —
оставить тяжкий след на стонущей планете,
не обрести какое-то Христа прощенье,
исполнить лишь — немилосердное крещенье.
Эй, неужто рано мы пришли, покойники?
Личи, призывайте некромантов в хвойниках,
сатанисты, ведите бесов за просёлок,
волкодлаки, несите темновитов волок,
давайте, твари, призывайте нечисть, гулей,
монстров из глубин, мракобесье образуйте
и берите сотни тысяч — лучших из бойцов,
да оглохнет Эмпирей от звонких голосов!
Вот так! — тремор Поднебесья изрубил всю зарь
после — мы легко пробили жертвенный алтарь,
распались ангелы на мелькнущие стаи,
и собирались с тёплых крыльев урожаи,
пока и Он не пал, как первый ангел, первый
сын, уповавший на Отца, но — павший фертом
на эту Землю, не молясь, а проклиная
всё бытие и предрешённость мирозданья…
Мы все — бойцы провинций Рима и Эллады,
люди несчастные — служивые — солдаты!
Обидно нам, но слово честь — страной забыто
и, по крайней мере, — подкупностью разбито.
Об этом дне мы все мечтали и считали
поступок правильным — недаром догорали
у наших матерей — все восковые свечи,
мы вознеслись до титулов иных предтечей.
Я сел взамен — и вдруг узрел несправедливость,
пороки: злобу, желчь, гордыню и трусливость
моих друзей, ведомых лишь скупой обидой
и золой, будто запоздавшей панихидой.
Я сам был жалок и испуган властью черни,
я не владел никем, был тонким — эфемерным
замыслом Творца, а вы вдвойне — вы наги,
на рощах отгорелых — бренные бродяги!
Вас миллионы, братья, дрожите во стократ,
сим испепеляя победивший мир парад,
границу света и неверья жестяного,
знайте, кроме веры, нет ничего иного!
Чу, Творец погиб, а я? Разве я — достоин? —
одесную, иль ошую — мой нимб раздвоен!
Да и мантия из алых роз — черным черна
от нашей общей крови, и не горит звезда…
И ангелы лежат поодаль, так, стало быть,
я — тот новый, грешный Бог? А вы вольны забыть
со мной деяние дурное? Мы не сможем
сделать так — и похоронить всё безнадёжно!
«Убийцы!» — из тлена шепчут мёртвые всем нам!
«Убийцы! Палачи!» — слушать вам в сердцах орган!
«Убийцы! Убийцы! Убийцы! Звери Бездны!
Гули! Нам эти свойства хорошо известны!»
Так что ж, злой рок? Я бросить этот мир не в силах
и отвернуться от него. Мой взор — могила! —
совсем как встарь, — и только ал венец терновый,
вдруг, впотьмах, сам меня из всех на трон избравший!
Душно, белеет грудь, обнажённая рубцом,
я становлюсь к легиону нежити — лицом,
объявляя принадлежность к Царству, утая
одно происхожденье — углёва острия!
Как больно мне, не важно… Боже, мне так страшно,
Ты молчишь, прошу, ответь… вдалеке та башня,
утонувшая в рубинах, это… провиденье?
От кого?! Но я знаю, нет мне искупленья.
И худшее проклятье — быть Вторым — теневым,
отличным от Тебя, то есть куцым, несвятым.
Ещё — пытаться подражать неруктоворно,
из пучины мрети возобновляя волны.
И всё, что я могу — обратиться к Небесам,
яко доверить власть новоизбранным волхвам,
присно служить той добродетели природной
и вдохновлять на литургии все народы.
Я не раскрою мертвецам их преступленья,
придут иные времена. Но, поколенья,
что не вспомнят Господа Миров — последний бой,
знайте одно: Парад смерти был возглавлен — мной!..
Я дал надежду многим существам, я выбрал
путь и завершил, а из Книги Судеб вырвал
страницу, где фантом описывал томленье.
Пора. Пора. Мы скоро вспомним прегрешенье.
Но прежде хочется запечатлеть напротив
происходящее, ведь я и так бесплотен,
я хочу расслабиться на розах и шипах,
оледеневших грубо на пурпурных висках.
Уснём теперь, родные, мы позаботились
о людях и о любых манерах оттиска,
уснём с надеждой или без неё вообще,
мы уснём, уснём на темнолесия плюще,
книги и картины, бесцветные машины,
невспаханные — убелённые аршины,
холм, чудные ставни, гондолы, колоннады,
реки, участки и заборы, снегопады.
Мы уснём, умрём — останемся, но и уйдём,
опять, опять, куда-то — не надо, из времён
впредь не убежишь, товарищ, отдохни, присядь,
сыграй балладу о борьбе, ну, давай же ждать
здесь остальных, не поспевающих за нами,
но дорожащих голубыми огоньками.
Мы не проходим дальше — мерцает круг костра,
как нимб, но тут нет бессильных взмахов комара.
И уснули призраки, уснуло и слилось
копьё в седую дымку, что временем звалось.
Не слышно ангелов и прочих. А человек,
пожалуй, нет, не нашёл себе приют, ночлег.
Хмарь, но не тревожно видеть сны. И сны во сне.
А страдания скрепляют образы в луне,
там, сверху, тоже спят: не я, не Он, а Что-то,
не поддающееся мнению восхода.
Как мило — белый снег… укутал кроны древа
своим изяществом, красой. Нежданно слева
показался Ад, а справа — Рай. И уснули.
Нет Бездны. Нет мертвецов, вмиг пропали сути,
накопления Вселенной, — она распалась.
И ни капли космоса больше не осталось.
Свет — сужаются и смысл, и поток, и веки,
неимоверно-белый снег идёт в ковчеге,
но то не снег — загадка появленья — Вечность,
а итерация — с возлётом в Бесконечность.
Лишь я один — последний, в беседе с тишиной:
любимая, Парад смерти был возглавлен — мной!

Гончаров А.С.
2017