Поляны Парламентского Холма. Из Сильвии Плат

Поляны Парламентского Холма *

Об этот лысый холм  год новый  край свой заостряет.
Безликий,  бледный,   как фарфоровое блюдо,
Небесный круг самим собою по привычке   занят.
Твоё отсутствие неощутимо;
Никто не скажет, в чём нуждаюсь я.

Пронзая небеса, сшивают чайки  речного русла муть
И этот травянистый гребень. От моря вдалеке, они бранятся,
То сядут, то взлетают в суете,  как на ветру бумажные клочки
Иль руки безнадежного больного.
А  тусклое светило ухитрилось высечь такие жестяные блёстки

Из примыкающих друг к другу водоёмов, что,
Переполнясь ими, жмурятся глаза. Как сахар город тает.
Из очень разных  маленьких девчушек в синих формах   крокодил
Глотать меня, похоже, начинает.   
Я - камень,  палка я.

Какое-то дитя заколку  розового пластика  роняет;
Никто из них того не замечает.
Их болтовни назойливой песочек как сквозь воронку утекает прочь.
Теперь безмолвие  является по следу тишины.   
Дыханье останавливает ветер,  как повязка.

Южней,  где  Кентиш Таун,**  пепельным пятном
Затянуты  и крыши, и деревья.
Быть может,  облаков иль  снега пелена.
Я полагаю, думать о тебе нет никакого смысла.
Уже твоя,  куклёнок,  хватка отпускает.

Могильный холм своей не изменяет тени даже в полдень:
Я, видишь ли, таким не обладаю постоянством, листочка призрак, призрак птички. 
Я обхожу кривых деревьев чащу. Я слишком счастлива. 
Нависли тёмными ветвями ортодоксы-кипарисы,
Укоренившись в ворохах своих потерь.

Твой плач стихает, будто плач москита.
Теряю  из виду тебя в твоих бессмысленных скитаньях,
Покуда  вереска блестит трава  и иссякают тонкие ручьи,
Текущие,  змеясь,  с крутого склона.
Задерживаясь в отпечатках каблуков,  булыжники ощупывая, стебли.

За ними поспешает мысль моя.
Пустеет день без образов своих,
Как чаша или комната.   Белеет лунный крюк,
Ни дать ни взять  на коже тонкий рубчик.
А в  детской  засветились  вдруг
 
Ночные синие растенья и голубоватый холм
С картинки, даренной сестре на  день рожденья.
Оранжевый помпон, египетский папирус
Горят.  И каждый зайцеухий
Синий кустик за окном

В индиговом сияет ореоле,
Как будто в пузыре из  целлофана.
Я замуж выхожу за ветошь прошлого  и старые проблемы.
В холодных сумерках не спят застылые и ветром продуваемые  чайки.
Я в полный света дом вхожу.

11 февраля 1961


* Поляны Парламентского Холма — часть Хэмпстедской Вересковой Пустоши на севере Лондона.  СП, представляя в передаче Би-Би-Си  это стихотворенье, написанное вскоре после случившегося у  нее выкидыша, повлекшего глубокую психологическую травму,  сказала: «Это монолог. Я представляю   ландшафт  Поляны Парламентских Холмов, увиденный  человеком,  переполненным  эмоциями такой силы, что они окрашивают и искажают пейзаж.   Рассказчица здесь оказывается   между старым и новым годом, между горем от потери ребенка  (выкидыш) и радостью, вызванной пониманием, что старший ребенок находится  в безопасности дома. Понемногу начальные образы  пустоты и безмолвия   уступают место образам  выздоровления и исцеления, когда женщина поворачивается,  неохотно и   с трудом,  от чувства тяжелой утраты  к жизненности и взыскующей части своего мира, которая все-таки выжила».

** Кентиш Таун (Kentish Town) -  округ в районе Камден на Севере Лондона

* * * * * * * *

Parliament Hill Fields
by Sylvia Plath

On this bald hill the new year hones its edge.
Faceless and pale as china
The round sky goes on minding its business.
Your absence is inconspicuous;
Nobody can tell what I lack.

Gulls have threaded the river's mud bed back
To this crest of grass. Inland, they argue,
Settling and stirring like blown paper
Or the hands of an invalid. The wan
Sun manages to strike such tin glints

From the linked ponds that my eyes wince
And brim; the city melts like sugar.
A crocodile of small girls
Knotting and stopping, ill-assorted, in blue uniforms,
Opens to swallow me. I'm a stone, a stick,

One child drops a barrette of pink plastic;
None of them seem to notice.
Their shrill, gravelly gossip's funneled off.
Now silence after silence offers itself.
The wind stops my breath like a bandage.

Southward, over Kentish Town, an ashen smudge
Swaddles roof and tree.
It could be a snowfield or a cloudbank.
I suppose it's pointless to think of you at all.
Already your doll grip lets go.

The tumulus, even at noon, guards its black shadow:
You know me less constant,
Ghost of a leaf, ghost of a bird.
I circle the writhen trees. I am too happy.
These faithful dark-boughed cypresses

Brood, rooted in their heaped losses.
Your cry fades like the cry of a gnat.
I lose sight of you on your blind journey,
While the heath grass glitters and the spindling rivulets
Unspool and spend themselves. My mind runs with them,

Pooling in heel-prints, fumbling pebble and stem.
The day empties its images
Like a cup or a room. The moon's crook whitens,
Thin as the skin seaming a scar.
Now, on the nursery wall,

The blue night plants, the little pale blue hill
In your sister's birthday picture start to glow.
The orange pompons, the Egyptian papyrus
Light up. Each rabbit-eared
Blue shrub behind the glass

Exhales an indigo nimbus,
A sort of cellophane balloon.
The old dregs, the old difficulties take me to wife.
Gulls stiffen to their chill vigil in the drafty half-light;
I enter the lit house.

11 February 1961