В День народного единства
Посреди деревенской улицы беседовали четверо.
Первым собеседником был Миха, то есть Михаил Илларионович Старцев, худой, костлявый с непробритым подбородком, с широким носом и быстрыми глазами, по прозвищу «Сухой сучок», заводила всевозможных бесед, споров, любитель пошутить, побалагурить.
Миха пенсионер районного масштаба, в прошлом механизатор широкого профиля, многажды награжденный и премированный администрацией здешнего колхоза и района. Миха даже имеет значок победителя всероссийского социалистического соревнования, который не снимает с простецкого рабочего пиджака и на людях и на дворе, управляясь с подворьем и огородом. Вот, мол, смотрите, люди, каковым я был! Не чета сегодняшней мелочи! Были, мол, люди в наше время! И я среди них!
Вторым собеседником был бывший партийный вожак колхоза Прован Григорьевич Кармалей, тоже пенсионер, толстый с изрядным брюшком, в непременной шляпе, с въедливым взглядом черных глаз, обвинительно смотрящих на собеседника из-под лохматых бровей. Деревня щедра на прозвища. Было оно и у Прована Григорьевича. Его давно за глаза называли Бармалеем, но это уважительно-саркастическое прозвище в настоящее время употреблялось редко из-за того, что, компартия в селе перестала существовать и он, оторванный от любимого дела, стал редко выходить на люди.
Третий собеседник Валентин Иванович Прохоров, считавшийся в деревне умником. Уж, не знаю, уважительно ли иронически ли его так называли, но прозвище это приклеилось к нему после его возвращения с «северов», куда Валентин Иванович уезжал, чтобы заработать хорошую пенсию. Проработав в Норильске пять лет, он, как говаривали про него в деревне, «нахватался верхушек» и теперь «умничал» перед односельчанами.
Вернувшись в родное село, он стал тут чужим. Внешностью он ничем не отличался от односельчан, однако все стали считать, что он подстраивается под своего. Лицо и в самом деле у него выглядело умным, чистым, без особых примет. Каждый при первой же встрече с ним мог сказать: «Я его где-то встречал». Глаза у него были серые с прищуром. Взгляд выражал доброжелательность.
Валентин Иванович, выйдя на пенсию, мог остаться в городе на постоянное жительство, но предпочел вернуться в родное село, здраво рассудив, что пенсионеру, пока он ещё в силе, лучше жить в деревне – не прокиснешь, валяясь на диване. Земли возле дома много, обрабатывай, сколько сможешь, речка за огородом, лес в ста метрах, грибы, ягоды, рыбалка, воздух речной и полевой, дыши-не надышишься. Только вот жизнь в родном селе стала другой. Люди, как будто те же, но чувствовал Прохоров себя здесь, в родной деревне, уже не как дома.
Он сам стал другим, потому-то и стали относиться к нему односельчане с предвзятостью. Он чувствовал свое превосходство, видел, что его ровесники застряли в своем сознании во временах сталинщины и застоя.
Четвёртый собеседник «Матяня», то бишь Матвей Петрович Спивакин, ещё более сухой и длинный, нежели Старцев, спившийся бездельник, недавно перешагнувший пенсионный порог, в беседе участвовал больше мимикой.
Матяня стоял несколько в стороне и только кивал говорившему в знак согласия. Большая, не соответствующая тощему телу голова, была не покрытой и блестела потной лысиной. На лбу и висках тоже выступала испарина по причине глубокого похмелья. Жидкие полуседые волосы на затылке спадали на плечи.
Было четвертое ноября, день, объявленный современной властью днём согласия и примирения, переименованный потом в День народного единства. Деревенские пастухи уже закончили пастьбу, и соседи, выгнав скотину на вольный выпас, остановились посреди дороги и беседовали о том, о сём. О мокрой погоде, о закупочных ценах на мясо и молоко, о колхозе, который уже давно дышит на ладан, но еще держится.
На обочинах улицы лежал мокрый снег. Слякоть чувствовалась даже в воздухе. В конце октября похолодало, выпал снежок, но в ноябре вдруг потеплело. Снег сгоняло, превращая в воду, которую замёрзшая земля не впитывала. Слякоть расползалась всё шире, распространялась на луга и даже в лес. Уличная проезжая часть протаяла раньше всего, и на дороге было сухо. Вот и беседовали соседи на ней.
К бывшему магазинчику, ныне закрытому за неимением хозяина, подъехала легковушка. Собеседники расступились, пропуская автомобиль. Из машины вышли двое, мужчина и женщина. Они, молча и деловито, наклеили плакат, гласивший: «План Путина – победа России!»
На обратном пути агитаторы не остановились возле беседующих, снова принудив их расступиться. Беседующие не услышали от агитаторов ни единого призыва, но беседа самопроизвольно перекинулась на политику. Предстояли выборы в Государственную Думу.
---- Куда нас этот план заведёт!? – неопределённо предрек Миха. – Не буду я за него голосовать!
---- А за кого же? – поинтересовался Валентин Иванович.
---- Я буду голосовать за коммунистов.
---- А почему не за аграриев? Они в биллютене по списку первые.
---- Нет, я за коммунистов! – повторил Миха.
---- Почему же за коммунистов? – не отступился Прохоров.
---- При коммунистах мы жили лучше, - пояснил Миха.
Ему одобрительно закивали двое других участников разговора, Кармалей и Матяня.
---- Чем же лучше-то? – снова спросил Валентин Иванович.
Все трое посмотрели на него, как на несмышлёныша. В их взглядах было и удивление, и укор, и даже негодование за столь, глупый вопрос.
---- Да всем! – Дал «исчерпывающий» ответ бывший парторг. Его въедливые глаза просверлили Прохорова насквозь. – А ты, поди, за этих? – мотнул он вторым подбородком в сторону плаката.
---- Да, за Единую Россию, - подтвердил Валентин Иванович. – А что? Каждый может иметь собственное мнение. Сейчас это не возбраняется, - намекнул он на не очень отдалённые времена.
---- Ну да! Плюрализм, консенсус, демократия… - с сарказмом произнёс Кармалей. – Нахватались этих закавыристых терминов!
---- Нет, вы всё-таки поясните, чем при коммунистах было лучше?
---- Я же говорю – всем! – Кармалей настроился прочесть целую лекцию. Это было видно по его решительному шагу ближе к Прохорову. – Что тут объяснять!? Везде была работа. Поезжай куда хочешь – всюду устроишься. Зарплату платили. Колхоз терпел убытки, а колхозники жили не хуже чем в прибыльных. Квартиры давали. А теперь что?! Не заработал – не получишь. А ценовые ножницы! Чтобы купить комбайн, надо продать стадо коров!
Парторг мог продолжать ещё долго. Всё это Валентин Иванович слышал уже тысячу раз. Он сам прекрасно все знал и видел не хуже Кармалея, и от этого страдал. Прован Григорьевич был прав, но дух противоречия не позволял Прохорову соглашаться с парторгом.
«Умный» Прохоров прекрасно знал, что в прошлой жизни не всё было так хорошо, как пытается представить бывший парторг. Валентин Иванович не моложе парторга, прошел тот же путь по социализму, видел все его хорошие и плохие стороны, видел и последствия перехода от социализма к капитализму, но его взгляд на всё это отличался от взгляда бывшего партийного лидера колхоза.
---- Прован Григорьевич, не надо! – поднял руку Прохоров, останавливая Кармалея. – То, о чём ты говоришь, я сам вижу и помню. Я не за границей родился и прожил семьдесят лет не в раю, а в той же многострадальной, что и ты, и тоже более двадцати лет был коммунистом.
---- А рассуждаешь как капиталист…
Прован Григорьевич имел право так сказать. Все в деревне знали, что Прохоров пропагандирует радикальные взгляды, раньше ратовал за перестройку, пописывает в районку, балуется стишками, играет на баяне, ездит летом на велосипеде, зимою бегает на лыжах. Один он такой в деревне!
---- Не как капиталист, а как здравомыслящий гражданин, - парировал Валентин Иванович.
---- То-то вы здраво и намыслили такую вот жизнь, что колхоз гибнет, зарплаты нет. И нет просвета впереди…
И опять Миха и Матяня согласно закивали головами.
---- Сколько на нашей улице пустых домов?! – бил фактами парторг. – Я насчитал пятнадцать! И какие дома! Добротные! Старинные! Крестьянские! Построенные на века! Теперь гниют, разваливаются. Колхоз, вон, не сегодня-завтра развалится. Огороды, поля зарастают!
И опять Прован Григорьевич был прав.
---- Перечислять сегодняшние беды села можно долго, - согласился Прохоров. – Но разве они исходят от Единой России?
---- А от кого же ещё?! – возмутился Старцев. Он был на сто процентов согласен с парторгом, хотя в компартии никогда не состоял, и вступать в неё не намеревался.
--- А помните, когда они начались?
Собеседники промолчали, и Прохоров продолжал:
---- Я думаю, помните, с крушения той самой «хорошей» жизни, о которой вы так ностальгируете. Социализм лопнул, распалась страна СССР.
---- Не надо было перестройку затевать! Это Горбачев виноват! Ельцин развал закончил. – Старцев резко взмахнул хворостиной. – Вот и покатилось всё под откос…
Прохоров внимательно всмотрелся в лицо механизатора. Оно было злым.
---- Помните, наверное, пустые полки магазинов, очереди. Деньги у людей были, а покупать было нечего. Всё приходилось «доставать». А вспомните более раннее время. По Сталину плакали как по отцу родному, а как при нем колхозники жили? Паспортов не имели, уехать из деревни не могли. Крепостное право по сути было. А работали как, и за что? За палочку в табеле, а что эта палочка даст колхознику по осени, было неизвестно. Уполномоченного боялись больше, чем председателя колхоза. Рта с критическим словом нельзя было раскрыть.
---- Не надо Сталина пинать! – загорелся негодованием Старцев. – Сталин войну выиграл. При Сталине уценки были. А теперь… - Он опять взмахнул хворостиной, сшиб пожелтевший лист лопуха, росшего на обочине.
---- Будто он один войну выиграл, - стараясь придать голосу миролюбие, возразил Прохоров. – Народ выиграл, такие маршалы как Жуков. Если бы Сталин не свирепствовал, война далась бы нам меньшей кровью. Сколько умных и безвинных сгноил он в гулагах!
---- Да больше всё под его марку сажали-то, - уже оборонялся Старцев. – Сколько было вредителей!
---- Что вспоминать старое, - уже без напора произнёс Кармалей. – Да, работали много, зато жили дружней.
И опять все были согласны с ним, в том числе и Прохоров.
---- Весело жили! – настроился на мажорный лад Старцев. – Помнишь, Митяня, какой «топтогон» был в конце нашей улицы? Лавки вдоль заборов, гармошка, Пыль выколачивали из поляны каблуками. Песни, пляски, танцы, лапта! Взрослые в игру включались…
Матяня только головой мотнул. Ему не хотелось продолжения политического разговора. Ему хотелось другого. Сегодня он был приодет, и на него можно было смотреть без боли. На нем было осеннее пальто-маломерка, явно с чужого плеча, но довольно чистое, войлочные сапоги, тоже не рваные. Он откуда-то шел, не то из сельсовета не то из колхозной конторы. «Наверное, сестра подарила», - подумал Прохоров. Она жила в районном селе.
---- На работу в поле или на дойку ехали с песнями, с работы с песнями, - продолжал Миха. – Избы не замыкали, воров и пьяниц не было…
Миха перегибал, но в данный момент это было полезно. При упоминании о пьяницах, все обратили внимание на Матяню. Он при этом вжал голову в плечи.
- ---Это куда ты сегодня ходил такой принаряженный? – поинтересовался Прохоров. Было как-то непривычно видеть Матяню в чистом одеянии. Чаще он ходил в рваной фуфайке, грязном пиджаке, надетом на голое тело. Возможно, что и сейчас под пальто было всё грязное, но наружно выглядел он сносно.
Валентин Иванович был рад сменить тему разговора. Ностальгия по былому – болезнь всех пожилых. Болел ею и Прохоров, но молчал, понимая, что возврата нет.
---- Ходил в контору, - ответил Матяня. – Пай надо выкупать уплатить по сто рублей за центнер и выписать. Только куда мне зерно? Кого кормить? Купите кто-нибудь, - предложил Матяня и заискивающе оглядел всех.
---- Ну, я бы, например, купил, - сказал Прохоров.
Матяня обрадовался:
---- Давай деньги. Я заплачу подоходный и выпишу, а квитанцию тебе принесу.
---- Нет Матвей Петрович, так дело не пойдёт. Будет товар – будут и деньги. Тебе их отдай заранее, ты загуляешь, и поминай, как тебя звали. Что с тебя потом возьмёшь?!
И действительно с Матяни взять было нечего. Жил Матяня в большом родительском доме. Как-то так получилось, что в один год ушел из жизни отец, потом мать. От родителей Матяне досталось ещё крепкое подворье с разной живностью.
Но Матяня без родительского надзора быстро опустился, размотал хозяйство и пил всё, что горело и содержало алкоголь в любых дозах и составах. Женился он трижды, но женщины уходили, не выдерживая его загулов. Детей у Матяни не родилось.
По государственным меркам Матяня считался обеспеченным человеком, имел имущественный пай в колхозе, земельный надел, а потому не был поставлен на учет в бирже труда, перебивался случайными заработками, где забор починит, где картошку поможет посадить-выкопать, зимой снег уберёт, дров наколет. Благо бабушек-одиночек в деревне много. Бабушки и накормят и на выпивку дадут. Чем жил Матяня между заработками для всех нормальных людей загадка.
---- Боитесь? Да я сейчас же вот пойду, заплачу и выпишу
---- Ты на пенсию-то оформился? Тебе же ещё в апреле шестьдесят стукнуло, - напомнил Матяне Прохоров.
---- Некогда! – оправдался Матяня.
---- Ну как же! У тебя скота полон двор и детишек – семеро по лавкам, - иронизировал Валентин Иванович
---- Не на что в район съездить. Бумаги надо оформлять.
---- А на выпивку находишь…
Заставить Матяню стать человеком, каким он был при живых родителях, уже невозможно. Воспитательные слова отскакивали от него как гутаперчевые мячи от лапты. На все увещевания и призывы к совести он отвечал улыбкой, виноватым взглядом и обещаниями. И Кармалей со Старцевым вернулись к разговору о политике, надеясь сагитировать за компартию хотя бы Матяню.
---- Ты голосовать-то ходишь? – поинтересовался Кармалей.
--- Хожу.
---- А за кого голосуешь?
Матяня потупился, как скверный ученик у доски.
---- За кого? – подступил к Матяне и Старцев.
Но Матяня вдруг проявил упорство и не ответил.
---- Ну, если не покупаете зерно, может опохмелиться дадите? Выкуплю пай и расплачусь.
Матяня умоляюще, по собачьи, заглянул в глаза Прохорову. Купить зерно мог только Валентин Иванович. У него не было пая в колхозе. Он свою землю потерял, работая на севере. От приватизации госсобственности у него был ваучер, но и его потерял, вложив в сомнительный фонд, который развалился, вернув ему вместо, обещанной Чубайсом «Волги» всего пару сотен девальвировавших рублей. Зерна ему в колхозе не причиталось, а скотину-то кормить надо.
---- Вот привезёшь зерно или расходный ордер принесешь и с кладовщиком договоришься, чтобы мне выдал, тогда и деньги получишь.
Матяня был обескуражен, и уже собрался было оставить несговорчивых собеседников, но Старцев подступил к нему с вопросом о голосовании:
---- Так за кого ты будешь голосовать, Матяня? – В голосе бывшего механизатора звучала угроза.
Матяня был смирным человеком. Никогда не дрался, ни с кем не скандалил. Пил он чаще в одиночку. Называли его «тихушником». От неприятных ситуаций уклонялся. Но в этот раз решил использовать ситуацию в своих целях: уж очень хотелось опохмелиться.
---- А если я пообещаю проголосовать за них, - показал он на плакат, – что мне за это будет?
---- Кукишь с маслом! – пообещал Старцев, и показал Матяне костлявый, весь в жилах, кулак.
---- А если за коммунистов?
---- Ну, это другое дело. Я тебе бутылку поставлю.
---- Давай сейчас.
---- Ишь, ты, какой быстрый! Вот дело сделаешь, тогда и бутылка будет.
---- Ну, дай сейчас.
Матяня умолял, его трясло.
---- Иди отсюда! – угрожающе замахнулся прутом на него Миха, - а то я сейчас тебе подам только не сто грамм!
Получив жесткий отказ, Матяня поплелся вдоль улицы.
---- Зря ты не дал ему денег, - упрекнул Прохорова Кармалей. – Всё равно кого-нибудь найдёт и задаток получит.
Прохоров отмахнулся:
---- Лучше самому пойти в колхоз и выписать за полную стоимость, чем с ним связываться. Он не жалел алкашей, считал их самоубийцами.
---- Так почему ты собираешься голосовать за Единую Россию? – возобновил потухший было разговор о выборах, Прован Григорьевич.
---- Потому что это единственная дееспособная партия. Надёжная!
---- Неееет!!! – возразил Кармалей. – Коммунисты – вот это надежно! Это наше!
«Твоё», хотел сказать Прохоров, но сдержался. Он не позволял себе переходить на личности.
---- Они семьдесят лет рулили и в тупик зарулили. Я тоже верил по молодости в эту красивую сказку – коммунизм: «От каждого по способности, каждому по потребности!» - напомнил Валентин Иванович коммунистический лозунг. – Как это? Способности мои могут заканчиваться совковой лопатой, а потребности как у сегодняшнего олигарха. «Свобода, равенство, братство». «Фабрики – рабочим, земля – крестьянам, власть – народу». Да не было ничего такого при коммунистах! И от демократии мы были дальше, чем сейчас. Сейчас мы, хоть косвенно, через выборы, можем влиять на политику и власть. А при коммунистах были не выборы, а профанация. Что это за выборы один из одного? Один кандидат в биллютене, и тот назначен по разнарядке.
---- Нееееет! Раньше мы жили лучше. Выборы – это был праздник! Музыка, буфет, концерты… А теперь что? Черкнул галочку и вали домой! - не сдавался Старцев.
Прохоров рассердился:
---- А разве теперь мы живём хуже? Сколько было личных автомобилей в деревне? Разве что у тебя, Прован Григорьевич и у других руководителей. А сейчас во многих дворах они есть у рядовых колхозников. А тракторы?! Хочешь нормально жить – трудись. Сейчас никто не запрещает – держи скотины, сколько можешь, сажай картошку, сей хлеб. В район выедешь – возле общественных мест машину приткнуть некуда. Машин как муравьёв. Снуют по улицам. Стоянки все забиты. А в городах пробки, движение лавиной. Люди по две-три квартиры имеют, коттеджи строят. Многие не работают, а пособия получают…
---- Кто-то коттеджи строит, а кто-то сухой корочкой питается, - Выдал резюме Миха.
---- Давайте не будем вдаваться в подробности, - миролюбиво предложил Валентин Иванович – Я не против коммунизма. Я против таких как Зюганов, против его программы, против той грязи какую он льёт на сегодняшнюю власть, на Единую Россию. Я против устава компартии, против её структуры.
---- Мудро говоришь! – остановил Прохорова Кармалей.
---- Да не мудро, а по существу. Я ратовал за перестройку, но не в государстве а в КПСС. Когда стало не опасно, я переработал её устав и отослал в ЦК, но ответа не получил. Видимо, там было уже не до меня.
Кармалей удивлённо уставился на Прохорова:
----Ты? Переработал Устав?
У бывшего партийного организатора такое не укладывалось в голове. Рядовой коммунист поднял руку на святая святых!
---- А что?! У нас же в партии коммунистов было равноправие…. Давайте не будем спорить, - опять предложил мировую Валентин Иванович. – Вы же раньше были молодые, воспринимали мир в более светлых тонах, нежели сейчас. Вот и кажется вам, что было лучше. Вспомните, какой сегодня день! День согласия и примирения, день единения. Праздник! Так сказать узаконенный прощеный день. Сегодня ругаться нельзя!
---- Наш праздник 7-е ноября! Как его праздновали! – Старцев опять настроился на воспоминания, но Валентин Иванович напомнил:
---- А в биллютенях-то будет одиннадцать партий
---- А ну их! – отмахнулся Миха. – В них по одному человеку в партии.
Прохоров немало удивился, услышав такое от Старцева. «Наслушался, видимо, радио и телевизора!»
---- Кто такие Патриоты России, Справедливая Россия, Яблоко? Они только голоса растаскивают. Бабочки-однодневки! – Продолжил намек Старцева Кармалей. Ельцин просил у народа Год. Явлинский просил 500 дней… Да нам нужно будет с такой властью 500 лет, чтобы нормальную жизнь в стране наладить! И все лезут к народу в слуги! – Кармалей не хотел признавать никого кроме КПРФ.
---- Вам, коммунистам, давали 70 лет, и вы, вернее мы, не сумели наладить, как ты говоришь, «нормальную» жизнь. – не удержался от реплики Прохоров. – Прости Прован Григорьевич. Голосуйте вы с Михаилом Илларионовичем за кого хотите, и я буду голосовать за кого хочу. Плюрализм и толерантность у нас сейчас… - и рассмеялся, помня, как не любил Прован Григорьевич такие иностранные термины, – хотите частушку?
---- Валяй! – разрешил Миха.
До тех пор, пока погано
Я живу со всей страной
Будет утверждать Зюганов
Что он мне отец родной.
И Кармалей и Старцев только поморщились.
Для богатых и красивых
Летом виллы и Мальдивы
Для тебя, простой народ
Дача, тяпка, огород.
---- Вот это верно! – в один голос воскликнули ратующие за коммунистов.
Валентин Иванович продекламировал ещё несколько злободневных частушек.
Слушая частушки, Старцев и Кармалей охотно смеялись.
---- Ну вот, - миролюбиво молвил бывший парторг. – Частушки в точку! Правду пишешь, а голосуешь за Единую Россию.
---- А пошли-ка домой праздновать, - сказал Миха и, размахивая хворостиной, зашагал к своему дому. – Бабушка поди уже и бутылочку на стол поставила…
«Мудрецы!» - думал он о Прохорове и Кармалее, не то упрекая, не то восхищаясь ими.
Ушел и Кармалей, обозвав Прохорова сдвинутым. А у Валентина Ивановича в голове крутилась частушка, которую он постеснялся спеть Кармалею и Старцеву:
У компартии России
Власть была, была и сила
А теперь на ней не лавры
В ней остались динозавры!
Свидетельство о публикации №117110403591