О Любви. После праздника

  Вчера отпраздновали  День работников агропромышленного комплекса и перерабатывающей промышленности, а если просто – День колхозника. Высокое начальство отмечает этот день в октябре, а в нашей области в ноябре, когда «мухи белые» полетят и когда, наконец-то, закончатся все работы в поле.  Отметили праздник, как надо, широко, как русская душа требует, но без мордобоя, чин – чинарём. И водки хватило и закуски. Гуляли долго. Разошлись затемно.
  А сегодня наступила звенящая тишина. Как вымерло село. Выходные.  Ни машина не прогудит, ни трактор не прогромыхает. Только по селу и на ферме замычат коровы. Просятся, родимые, погулять, попастись на воле. Не-е-т, кормилицы, стоять вам теперь в тёплых сараях и на ферме привязанными, аж  до самого апреля, а то и до мая, смотря, какая весна будет.
  Тишину наступающего дня растревожил стук в дверь Галиного маленького домика, прямо напротив конторы.
- Да кто там?! – в «сердцах» отозвалась Галя, только что уложив, маленькую дочку в кроватку. – Сейчас я кому-то «всыплю по первое число». Да заходите же, открыто.
Но никто не заходит. И молодая, красивая женщина, вытирая руки полотенцем, торопится выйти на крыльцо сама, чтобы не повторился громкий стук в дверь, да не разбудил Оксанку.
- Лёха, ты-ы-и-и…?
Всплеснула Галя руками, глядя на Лёху, стоящего перед ней, с сумашедшими, вытаращенными глазами. С его новенькой куртки стекает грязная вода, лицо и руки в грязных подтёках. Он пытается что-то сказать, но только открывает рот, как рыба и ни какого звука. За него красноречиво говорит правая рука, хватательными движениями показывая – дай выпить.
- Проходи.
«В таком отчаянном состоянии человека не бросишь же», - думает Галя, хотя, минутой раньше хотела «наладить»  непрошенного  гостя.
- Здесь куртку оставь.
Лёха послушно снимает куртку и, завернув грязную часть внутрь, определяет в углу сеней и проходит в дом.
  Весь дом то одна сплошная комната, перегороженная дощатой перегородкой и печкой-стояком с газовым котлом. Галя делает знак Лёхе, мол, тихо и, достав из холодильника бутылку водки, наливает в гранёный стакан, уже стоящий вместе с закуской на столе, ровно половину. Лёха жалостливо смотрит на бутылку, «эх, маловато будет» и залпом выпивает водку. К нему понемногу возвращается возможность говорить.
-Я чуть с ума не сошёл щас.
Выдыхает он и, схватив бутылку, наливает себе ещё.
- Ты прости, Анатольна. – виновато говорит он и опрокидывает содержимое стакана в рот, закусив кусочком хлеба с салом.
Придя в себя Лёха начинает  говорить.
- Вчера праздновали. Сегодня похмелиться надо. Договорились встретиться у Соли, у Сашки значит. Шел, как человек.
Лёха, отодвинув табурет, показывает на себя. Во всем новом одет.
- Иду мимо конторы. А ты знаешь, там лужа,  здоровенная.  Подскользнулся и упал. И прямо в лужу. Глаза открываю, а он на меня смотрит.
- Кто смотрит? Откуда?
- Да оттуда, из лужи.
- Как из лужи? - удивлённо  спрашивает Галя.
- Да так. Я мордой  в лужу гляжу, а он оттуда на меня и, гад, не моргнёт. Я думал с ума схожу. Думаю, может, кто утонул, после вчерашнего?  Даже руками, вот так пощупал рядом.
- И что?
- Мелко. Никто не утонул. А он смотрит!
- Да кто смотрит то?
- Он! Глаз!
- Лёха, хватит заливать! Скажи, выпить просто захотелось.
- Да ты что…
Обиженно говорит Лёха и, срываясь с табурета, бежит в сени. Через минуту он возвращается.
- Вот, гляди.
Он разжимает ладонь. На ладони лежит глаз. Ну не натуральный, конечно, искусственный.
- Может дядя Толя потерял? – присматривается Галя. – Он уже три раза свой глаз терял, даже в колодец.
- Не было его вчера здесь. Точно знаю.
- Ну, тогда Илья Ильич, больше некому.
- Наверное. Пойду, отдам.
Лёха одевается и на крыльце, обернувшись, говорит Гале.
- Ты, эта… Спасибо, короче. Не дала помереть со страху. Пойду я, верну. – Машет он рукой, с зажатым в ладони глазом.
  Подойдя к двери Ильи Ильича, Лёха  услышал, какие страсти кипят там из-за потерянного глаза.
- Алкаш, где ты его потерял?  Гад, всё село мне на карачках проползёшь, пока не найдёшь! Такие деньги отвалили.
Слышны хлопающие звуки, как будто подушку выбивают. «Лупит. Полотенцем. Это не страшно», – со знанием дела определяет Лёха. И слабые оправдания хозяина.
- Натуленька, так вместе гуляли.
- Не надо было ,нажираться до смерти! Всё тебе, козлу безрогому, мало.
- Да здесь он, здесь где нибудь. Пойду, поищу, Ягодка моя.
Дверь открывается и на крыльцо выходит встрёпанный Илья Ильич, как воробей после драки. Лёха, ещё не совсем отошедший от пережитого, молча протягивает ладонь и разжимает пальцы. Ильич берёт глаз, благодарно моргает единственным глазом и молча кивает головой, боясь накликать на себя гнев своей Ягодки. Они жмут друг другу руки и расходятся.
- Вот, Натуленька, я же говорил, здесь он, на веранде закатился, Ягодка моя.
Доносится вслед до ушей Лёхи. Вот оно как. Спас человека от неприятностей. С чувством выполненного долга Лёха, облегченно вздохнув, направляется к Сашке. Опохмелиться то надо. Самое время. Вот так погуляли.


  Мои девчонки смеются, когда читаю им рассказ.
- А это, правда, было? – спрашивает Надя.
- Правда, - говорю я. – Даже то, что Лёха не мог говорить, а только сжимал и разжимал ладонь, как будто стакан искал.
- А я бы, на месте Натуленьки, жару поддала бы,- вторит Лёлька.- Я бы ему так сказала, чтобы на всю жизнь запомнил. Я бы ему…
Она продолжает цветасто, фраза за фразой, выстраивать свой то ли монолог, то ли диалог с моим героем. Красиво ругается. Одно слово – талант! Я так не могу. Не дано. Но, остаётся ощущение  от потока её  придуманной ругани, ну если бы она, ну в лёгкую, полотенцем , отходила мужика. Не от того, что сама злилась, а от того, что больше переживала за него и от бессилия помочь ему. Сейчас так не ругаются. Сейчас больше злятся.
  Я ловлю себя на мысли, что во всех смешных и грустных моих героях сквозит доброта. И любовь, которая  является и смыслом жизни, и защитой, и оружием.