Ночь и Седьмая

Третий рассказ трилогии, фэнтези,
с благодарностью гештальт-терапевту четвёртой ступени Н.В.

(!рассказ содержит непристойные описания!).

Вторая редакция.




                Ночь и Седьмая.



                - Маниак -


Он отделился от батареи со скрежетом и рёвом. Ночь вошла уже в полную силу, и, был слышен посвист смертельных лезвий в проводах за окном*. Это было его время! Глубокая, самая тёмная, чёрная ночь, когда сущности страха уже давно добросовестно разукрашивали стены своими жуткими тенями. Он был чернее темноты вокруг. Отрывая кряжистые конечности от батареи под подоконником, он сразу же вырос до потолка, и, ему пришлось нагнуть прямоугольную, с острыми наростами, башку, похожую на корявый, разлапистый пень. Звали его - Маниак.

   - О-хо-хо-хо! - загоготал Маниак, разминая затёкшие в батарее конечности. Первым делом от отрастил себе огромный половой член, и, пошёл вперёд, сквозь темноту, потрясая чёрным эрегированным могучим фаллосом, и, яростно размахивая им во все стороны.

   - О-хо-хо-хо! Р-рразоррву! - ревел он, проходясь по комнатам, сотрясая голосом промежуток пространств.
   Извратившаяся похоть, и подавленная ярость составляли эту тёмную ночную сущность. Обойдя квартиру, Маниак сбросил эрекцию, разбрызгивая по стенам свою ярость, и сформировал себе огромную вагину вместо члена. Прошёлся с вагиной, кривляясь, и разводя в стороны ноги... Он менял очертания, разгуливая по ночной квартире, ревел, и гоготал, и хохотал, размахивая лапищами, у него были не руки, а настоящие чёрные кряжистые лапищи, а ноги меняли очертания, в зависимости от позы, и, были иногда прямыми столбообразными ножищами с огромными ступнями, а иногда - выгнутыми назад, и с копытами. Маниак пригибался, под потолком, который был ему низок, и расхаживал, разминаясь.

   Хорошенько размявшись, подошёл к одной из хозяек квартиры. Их было две. Старая,и помоложе. Старуха его игнорировала, а молодая - слушала. Женщина беспокойно ворочалась на своей кровати. Она давно не лежала в психиатрической клинике, как раз прошло пол-года с её последней выписки.
   Маниак присел на край кровати, наклонился к спящей женщине, и загулел ей прямо в ухо, сложив трубочкой чёрный рот:

   - У-ууу! Голову оторву!!! - и всякие другие памятные измышления похоти во тьме, замешанные на дикой ярости (голову оторвать, за непослушание, женщине обещала в детстве мама).

   Бедная женщина проснулась, закричала в темноте, и, села на кровати, обхватив руками голову. Она хорошо его слышала, потому что Маниак питался её яростью. Многолетнее насилие, сначала авторитарной матери, а потом - сверстников с улицы, мужа-алкоголика, и, наконец, психиатров в больнице, вызвали в её душе очаг ярости, горевший неугасимым огнём. И, маниак, маленькой чёрной пиявочкой, много лет назад присосавшийся к этому источнику энергии, разрушающей женщину, и, питательной - для него, вырос уже выше потолка, и, из ярости в ярость, передавал ей слова, которые её очень пугали.

   - Ножом! По-горлу! - гремел он у неё над головой, впитывая в себя мощную струю её яростного потока, когда она, чтобы не чувствовать, и не слышать этого, пила дополнительные психотропные таблетки, всегда лежавшие наготове на её тумбочке, дрожащими руками наливая воду в стакан из графина...

   Если бы она могла признавать свою ярость, слова Маниака не имели бы такой власти над ней. Не назывались бы "навязчивости" или "голоса". Это была бы просто ярость, клокотавшая в её душе, по отношению к тем, кто обращался с ней жестоко.
   Но, женщина думала, и, искренне верила, что она на них совсем не злится... И, страдала от этого гулкого голоса в голове. Таблетки, управлявшие её сознанием, быстро сработали, и, она отключилась. Маниак ещё постоял над ней, потрясая фаллосом, и пошёл разгуливать по спяшему дому.

   Ночные сущности, Кош и Гош, добросовестно рисовали ужасы на стенах, соревнуясь, кто больше и страшнее. Депресс Горюн (из дневных) - забылся под потолком. Стонала у плинтуса растёкшаяся Химера. Её забвение было чутким. Маниак временами обижал её. Пинал копытом, сталкивал с подоконника. Тогда бедняжка, полусформировавшись наспех, кричала в ночи, призывая Депресса, протягивая к нему руки. Депресс втягивал её в себя, и, до утра, они сливались в одно целое под потолком. С Депрессом не связывался даже Маниак.

   
   Ночная сущность, тёмный сексуальный маньяк, уже долгое время сводил с ума одну из хозяек этой квартиры. Когда она ложилась в психиатрическую клинику, напуганная его увещеваниями, и старая мать варила бульоны, и запекала курочку, чтобы навестить свою больную дочь, которую "лечит надёжный врач", он прекрасно знал, что скоро подрастёт, потому что, вернётся она оттуда с ещё большей яростью внутри, подавленной таблетками, напитавшись которою, его похоть и творила все свои безобразия, какие только могут придти в темноте яростной сущности. Маниак продрался сквозь кирпичную стену дома на улицу. Вылезая, зыркнул на подоконник (не пнуть ли Химеру) но, не увидев её там, махнул только лапищей, и, вышел на дорогу, стоя на выгнутых назад ножищах с копытами, и, колыхая бёдрами, формируя то член, то чёрную зияюшую вагину, вывернутую наружу, и темнеющую бездонной пустотой. Наконец-то он мог расправиться во весь свой рост!

   То, с каким органом Маниак пойдёт безобразничать, зависело от того, какой попадётся ночной прохожий. Вот, вдалеке, послышался торопливый перестук женских каблучков, и, он ринулся на звук, потрясая огромным, чёрным пупырчатым толстым членом, в состоянии мощной эрекции, топая в промежутке копытами, и размахивая лапищами... Догнав спешащую домой девушку, пристроился к ней сзади, и, проник черным членом ей во-внутрь. Шарахнулись в стороны создания её микромрака, почувствовав вторжение, а незнакомка ещё больше ускорила шаг, кожей ощутив тупой удар ниже спины.
   Пока она бежала до подъезда, Маниак, в промежутке пространств, вцепившись ей в волосы лапищами, висел у неё на спине, делая компульсивные поступательные движения, изображая половой акт. Слез он со своей жертвы только возле её квартиры,
потому что, по сущностным промежутковым договорённостям, не мог заходить в чужие обиталища. Да и... Нарваться можно в чужом доме не только на собратьев, а и на кое-что похуже. Если они держат у себя окна Света, может и подрезать... Тогда сиди три дня в батарее, с трудом добравшись до родного дома, зализывая раны...

   Поэтому, ну их, чужие квартиры. В своей то знаешь, где пригнуться. Есть у них в кухне одно маленькое окошко... Но, спасибо Депрессу, он всё пространство перекрывает по-ночам, и свет оттуда еле сочится.

   Маниак застучал в грудь, как в барабан, кулачищами, и громко захохотал.

   - Охо-хо-хо! Хо-хохо! О! Хо!Хо! - раскатисто раздавался в промежутке смех чёрной сущности в ночи.

   В соседней квартире заскрежетал в замке ключ. Маниак насторожился. Кто там ещё идёт к нему на поживу?

   Дверь открылась, и вышел молодой мужчина, поспешно повернул ключ в замке, и вызвал лифт. Лифт в доме был как раз такой, как нравилось Маниаку. С гулкой шахтой и двойными дверями при входе в кабину. Переформировав копыта в ножищи, а член в вагину, Маниак, крадучись, на цыпочках, скользнул вслед за парнем... Пока они ехали вниз, сидел в углу, на полу лифта, и злобно шипел, сотрясая промежуток, так, чтобы в материю проходила тончайшая вибрация воздуха. Парень зябко поёжился, почувствовав себя неуютно. Маниак поднялся во весь рост, и, выйдя вперёд, когда лифт доехал до первого этажа, закрутил чёрную спираль внутри сформированной вагины.

   - У-ууу!!! Поглощу-уу!!!

   И, так преследовал его до самого места назначения. Но, там пришлось ретироваться. Молодой мужчина подрабатывал в храме ночным сторожем, и, сегодня, должен был передать ключи напарнику, но, не успел, закрутившись на основной своей работе. У дверей храма Маниак оторвался от своей жертвы. Не его это удовольствие, увёртываться от шарахающего со всех сторон Света. Да и конкуренция там... Внушительная.

   Прищурясь, Маниак огляделся по сторонам. И, даже подскочил от удовольствия! Вот он! Тот, кто ему нужен! Пьяненький мужичок брёл вдоль дороги, что-то бормоча себе под нос. Маниак просмотрел его путь через промежуток, и потёр лапищу об лапищу. Ага!!! Коллега... Ну, посмотрим, кто кого на ниве конкуренции. На пути у мужичка было неудачное нападение на припозднившуюся девчонку с целью сексуального насилия. Закрутив почернее свою воющую вагину (раскручивающаяся темнота создавала движение ветра), Маниак двинулся за мужичком, который шёл, сгорбившись, неся в руках пакет, и, приборматывал себе под нос что-то невнятно-непонятное. С подвыванием (У-ууу! уу!) накинулся он на свою жертву, поглощая человечка в промежутке бесконечностью чёрной вагины. Внутри у жертвы Маниака сидели микромраковские сущности. Вагина поглотила их всех. Турбулентно взвыла её труба, уходящая в черноту. И, мужичок, восприятие которого было обострено и истончено алкоголем и преступлением, услышал и увидел черноту, с завыванием сомкнувшуюся, замыкая над ним промежуток пространств. Он закричал... И пустился бежать... Но, Маниак не слезал с него. Победно бил себя в грудь, воя над поглощённым человечком. Так он гнал его до глухого тупика в конце улицы, где несчастный упал без сознания, и не мог больше слышать его воя, и видеть черноты... Только тогда Маниак оставил свою поверженную жертву. И, пошёл дальше, искать приключений.


   Припозднившиеся прохожие были его объектами. Всех он изнасиловал, поглотил, и надо всеми похотливо поглумился через промежуток. Ближе к рассвету вернулся Маниак к своему дому, в котором днём забывался в батарее, встал напротив входа в подъезд, и забил себя в широкую чёрную грудь, победно воя. А потом стал подпрыгивать и улюлюкать, перескакивая с лапищу на лапищу, хлопать в ладоши, двигаться кругами... И, его движения напоминали древнюю африканскую пляску.

   Уже совсем рассвело, а Маниак всё отплясывал перед подъездом.



                Мийка.



Если есть на гордыне Любовь,
То, в отдании, с пафосом цапли,
Вся моя голубая кровь,
До последней срифмованной капли.



   Вдруг, на его плечо легла рука. Лёгкая и твёрдая женская рука с узкой ладонью и длинными пальцами. Маниак, присевший на корточки в своём диком танце, вздрогнул и обернулся. По инерции, продолжая кривляться, сменяя член на вагину, и, в обратном порядке, Маниак притих и потупился, глядя - на неё.

   - Угомонись. Пора за батарею, - она смотрела строго, но без осуждения. И, он...
Могущественный Маниак, перенасиловавший пол-района через пространственный промежуток, понял, что время его закончилось. Она никогда не приходила не вовремя.
Её звали - Мийка. Она была взрослой. Не сущностью. Личностью. Окончательно сформированным, законченным, не меняющим очертания образом. Она была тридцатилетней женщиной.
   С красивой фигурой, безупречной осанкой, причёской, уложенной градуированным каре. Её очертание имело цвета. Волосы были золотисто-русыми, глаза зелёными. Одежда... Немного старомодная, но, безупречного стиля. Простая голубоватая блузка, и темно-серая юбка-татьянка, на плечах сейчас лежала тёмно-вишнёвая шаль, в которой она пол-ночи просидела в кафешке на другой стороне улицы (той самой,где Химера добывала себе кайфа, только, она искала там другое, Мийка смотрела на людей, и делала творческие зарисовки, на память, или в блокнот). Она была поэтом.
   Очень устала, и хотела домой. Когда Маниак скрылся, продираясь сквозь кирпичную кладку к своей батарее, она вошла в подъезд, и пошла вверх по лестнице.
   В хрустальных капельках её сережек с чуть слышным звоном отражались радужные блики отсвета от окон на площадках. Устало поднимаясь, в промежутке, на самой тонкой касательной грани с материей, Мийка шла по ступеням, рассматривая знакомые стены. Она помнила здесь каждую царапину, каждую ступеньку... Дойдя до квартиры, вошла по касательной в старую дверь.
   Кош и Гош скрылись уже в кухонной батарее, возле которой, полусформированная, с растрёпанными волосами, разметавшимися по плечам, поджав к груди колени, сидела, сжавшись в серый комочек, трясущаяся мелкой дрожью Химера. Частичка человеческой души... Ей было совсем плохо. Мийка подошла к ней, наклонилась, и погладила по голове. Химера вцепилась в её кофточку, жадно заглядывая в глаза:

   - Ты... Оттуда?

   - Да.
 
   - У тебя... Есть? - она бы почувствовала. Но, вдруг...

   - Нет.

   Химера ударила по стене кулачком.

   - Мне... Надо!

   Мийка села рядом и обняла её.
   
   - Тихо, тихо, тихо... Всё будет хорошо, - она сформировала чашку чая, и дала Химере, - ну, всё, всё, всё...

   Не отпуская руки с подрагивающего плеча трясущейся сущности, Мийка поднялась, и взглянула чуть вверх. Туда, где из маленького окошка, на стене, единственного такого в этом доме - струился Свет. Мийка посмотрела, прищурившись, на Него. Она столько лет противостояла Свету, что уже не боялась...

   - Может... Ты?... - задала вопрос, кивнув на Химеру. Она не могла ей помочь.

   - Частью. Ей надо. Быть частью. А она - оторвана, - пришёл ответ Света.

   Мийка пожала плечами. Она не понимала, зачем это, быть частью. Всегда была одна. Гордого духа. Противостояла. Свет не мог её обжечь. И не мог наполнить... Она иногда выражала Свет. Отражала и выражала в стихах. Сотрудничала... И уходила по касательной. Так и противостояли они много лет друг другу. Свет и Мийка. Она шла по-касательной. В промежутке. "Оторвана..." Ну, и что?.. Мийка встала на стул и тронула Депресса за растёкшуюся в забвении параболу:

   - Выходи, Горюн. Утро. Спасай...

   Оставив Химеру с Депрессом, Мийка прошла в комнату, и прилегла на диванчик, напротив кровати, на которой беспокойно досыпала свой последний перед очередной госпитализацией в психиатрическую больницу сон - молодая хозяйка квартиры. Как скучно!
   Мийка сбросила туфли (простые чёрные лодочки на невысокой шпильке), и вытянула усталые ноги. Прикрыла тыльной стороной ладони глаза. Ей надо было совсем немного времени на отдых. Скоро она встанет, и, опять пойдёт бродить по-городу, потом будет сидеть в каком-нибудь кафе, сформировав себе чашечку кофе, или тонкую сигарету...
   
   Идти по-касательной, отстукивая каблучками ритм. Смотреть на сущностных и на людей. На облака. Дома. Природу. Свет. Отголоски...  Деревья, дожди, зонты... Да, мало ли! Писать стихи. Она была Седьмою. Протестной гордой личностью. Мийка. Сформированной, взрослой. Поэтом. И, Богом. Своего Понимания.

   Сама себя сотворившая... Чужая сущностям, и чуждая Свету, презиравшая людей. Совсем одна, Мийка творила себя из впечатлений жизни и из горечи смерти. Она была свободным, утончённым и одиноким, красивым и гордым созданием, исходившим промежуток вдоль и поперёк, днём и ночью. Знала, когда и что сказать Маниаку и не боялась ночных картинок Коша с Гошем. Хотела, но ничем не могла помочь Химере и Депрессу Горюну. Записывала в свой блокнот образные впечатления бродяги Дрына, просматривая в промежутке его путь.
   Иногда ей казалось, что, заснув под утро, она растворится, растает, как хрустальный лёд. Но, каждый раз, Мийка просыпалась, и, выходила в свой неизменный вояж, а потом, также неизменно, скверами, тропинками, дворами и парками - возвращалась в эту старую квартиру, где поколениями жили Мать и Дочь.


                --------------------



*метафора заимствована из стихотворения "Один мой друг подбирает бездомных кошек", автор Дана Сидерос.






                ----------
                ---