Стена скорби

   В те далёкие годы наркомом НКПС (сейчас РЖД и Метрополитен) был Лазарь Моисеевич Каганович, один из немногих большевиков, которые не стали менять свои фамилии и имена после вхождения во власть. Моя мама и многие родственники по отцовской линии работали в те годы на станции Лиски Воронежской области. Мой дядя Илларион(муж старшей сестры отца Евдокии) тоже работал ремонтником по обслуживанию подвижного состава. Обедать все приходили в вагончик, в котором, как и везде на транспорте, висел портрет Железного Сталинского наркома. Так и в ЦК и в народе называли тогда Кагановича. В один из очень холодных зимних дней мой дядя вошёл в вагончик, который располагался между ж/д путями, и где уже обедали его сослуживцы. Не умывшись, поскольку вода замёрзла, он сел за стол. Кто-то из обедавших сделал ему замечание по поводу сажи на лице в такой форме, что все засмеялись. Приняв участие в этой игре, мой дядя сказал: «Вон портрет Кагановича ничего не делает и тот мухами засижен, а я как-никак работаю». Той же ночью дядю арестовали по знаменитой статье 58-10.
   Вернулся мой дядя только в 1954 году больным, но не сломленным судьбой, и занялся разводить пчёл, в чём сильно преуспел. Я ел его мёд каждый раз, когда наша семья приезжала погостить летом в Лиски в 50-тые годы. В то время я и подумать не мог, что он 15 лет провёл в лагерях. Историю эту, как и многие другие, рассказывала мне моя мама уже гораздо позже, когда никого из участников той трагедии не было в живых.


Слабак, тот вскроет вену,
Или шагнёт в окно...
Пройти сквозь эту Стену
Не каждому дано.

Здесь наша боль и корни,
Родные имена.
У всенародной скорби
На всех Стена одна.

И не призвать к ответу
Ни судей, ни конвой...
Пройди сквозь Стену эту,
Она - перед тобой.

Из цикла "ВЕЛИКИЕ ТЕНИ"

        БЕЗ ВОПРОСОВ
http://www.stihi.ru/2010/11/21/877
         
               Памяти Николая Гумилёва,
            расстрелянного 26 августа 1921 года

Лишним было совсем не окно.
Не хватало совсем не света.
И звучало скорей не смешно,
а трагично - допрос поэта.

Золотой - он не весом мал.
Велика не масштабами Мекка.
Караул, говорят, устал.
Что поделаешь. Смена века.

Груз свинца - непомерный груз,
упаду головой на камень,
кровью собственной захлебнусь,
как захлёбывался стихами.

Из ума лишь никак нейдёт:
лёд в глазах, в зубах папироса...
Прочитают и пустят в расход.
Без вопросов.

Из цикла "ВЕЛИКИЕ ТЕНИ"

         О 20-ом ВЕКЕ
 http://www.stihi.ru/2010/11/28/2637   
          
            Памяти Павла Флоренского,
        расстрелянного 8 декабря 1937 года

Век серебряный, колокольчатый,
вот звонил только он не к добру.
Страх копили в подвалах сводчатых,
а чернили по серебру.

Раскололи колунной прозою,
то, что было людьми и страной,
даже век поменяли на бронзовый,
а топорик-то был стальной.

И вошло в этот мир невозможное,
песня стала кровавой межой.
Коль на горло собственной можно,
что ж тогда говорить о чужой?

И пошли щеголять рубахами
и рубить не с плеча, так с руки.
Становились поэтам плахою
их неизданные стихи.

Покаянье не нам ли завещано,
и не с нас ли седые века
будут вскармливать человечество
вновь грудным молоком стиха?