Моя Россия - продолжение 17

Зима 19 года подходила к концу, а лютая стужа не отступала. Купленные дрова кончились. Пару дней еще топили прожорливую буржуйку расколотыми табуретами, стульями, стеллажными полками, потом - наличниками дверей, когда все топливо иссякло и топить стало нечем, температура в спальной опустилась ниже нуля. От выдыхаемого воздуха стекла окон начали покрываться толстым инеем, с внутренней стороны окоемов дуло холодом так, что зуб на зуб не попадал.

Сестры спали в одной кровати, обнявшись, как в детстве, это уже слабо способствовало сохранению тепла в теле, молодые кости все равно ломило от боли, черные оледенелые "сухари" и замерзшая каша не приносили прежней радости утоления голода. Примерно так же обстояли дела и у остальных неимущих москвичей. Звук топоров в городе не умолкал ни ночью, ни днем. Кусты сирени и столетние сосны в ближайшем парке вырубили до единого, несмотря на запрет и частые ночные перестрелки… Все шло в топку и на продажу. Телеграфные столбы, деревянные заборы, парапеты и перекинутые через каналы мостики давно посносили, а пару пустующих особняков потихоньку, озираясь, разбирали на дрова голодные и оборванные переселенцы. За ними очередь, не меньше чем за хлебом. Марфа, одевшись поскромнее, выкатила на улицу старые санки и тоже пристроилась в общий ряд. Что ей оставалось? Голод не тетка, пирожка не поднесет, но и холод не дядька, любовью не согреет. Дожить бы как-нибудь до весеннего тепла и до первой крапивы…

За четвертинку черняги ей нагрузили сани обрубками стропил и кровельных досок, еле унесла. Дома, ручной пилой заготовила поленьев на два дня, на больше её не хватило. Научилась пилить по наименьшему сопротивлению, заодно согрелась. С непривычки, правда, натерла и кровавые мозоли, - ничего страшного, до свадьбы заживет!

Первым делом затопила печурку и вскипятила воду для елового чая, потом сварила пару замерзших картофелин и утолила ими голод. Это ей вернуло затраченные силы. На остатке углей испекла гороховых лепёшек, так как хлебом пришлось расплатиться за дровишки. Ну всё, дело сделано. Вечером сварит суп, пока же, нужно пойти отоварить хлебную карточку сестры и почитать еще расклеенных по подъездам объявлений о найме.

Нашла один обнадеживающий адрес в Лефортове: Первому Красноармейскому Коммунистическому госпиталю срочно были нужны сёстры милосердия со знанием анатомии и навыками перевязок магистральных артерий. Перевязки она не делала, зато строение и физиологию человека им очень хорошо преподавали на женских курсах, попробует, может возьмут. 

До высокого здания в стиле ампир на Госпитальной улице она добралась быстро, так как хорошо знала этот район Москвы ещё со времен студенчества. Здесь, на безлюдной набережной левого берега Яузы, осенью 1913 года, она и встретилась со своим неотразимым Муркиным…


- Здравствуйте, пани! Почему одни, а не с супругом, в такую темень гуляете?..

- Нет у меня никакого супруга… Чего пристали?!

- Яка Ви суровы!.. Я просто подумал о вашей безопасности… Здешние босяки часто разбойничают, обирают прохожих, а Вы вот, в гордом одиночестве разгуливаете…

- Ну и ограбили бы, Вам то что?.. - уже не столь грозно ответила миловидному щеголю Марфа. 

- Мне не хочется, чтобы Вы от них пострадали… Ваши глаза слишком красивы для слез… к тому же, вечер у меня свободен, я бы мог Вас проводить до дому…

- Мне туда не надобно…

- Тогда позвольте Вас пригласить на спиритический сеанс медиума Кэти Мэй…
   
- !..

- Не бойтесь, мое имя - Константин Иванович Муркин, инженер, холост, бездетен, не пьющий, не гулящий, малорос…

- И что из этого правда?

- Всё! Абсолютно всё. Даже то, что Вы мне дуже сподобались*…


                (продолжение по ссылке)

http://www.stihi.ru/2017/10/30/5188



* очень понравились (укр.)