Курение убивает...

 
Оглядываясь назад мыслями в прошлое, Нил Митович вспоминал, покуривая сигарету, разные события из своей жизни. Он словно смотрел киноленту «хроника жизни Ушакова», в которой запечатлены яркие и не особо приятные эпизоды. Каждое утро наш герой выходил покурить на крыльцо офиса, что располагался на первом этаже жилого дома с видом на набережную и красивым собором на краю горизонта. Здесь он проработал свыше десяти лет, поднялся по карьерной лестнице на пару ступенек, не прилагая особых усилий к этому. Само слово карьера, ассоциировалось со словом карьер, на который они мальчишками бегали купаться, приехав туда на городском рейсовом автобусе и это были веселые денёчки. Раздумывая, как-то давно над однокоренными словами: карьера - карьер, не трудно было провести аналогию и выходило, что уже в детстве он сделал множество «взлётов» и «падений» своей «карьеры» на карьере. Работа, как раз и была тем карьером в который он каждый день спускался «искупаться» и снова поднимался уходя домой из офиса. Можно расти и вниз пуская корни и представлять, что растешь вверх. От этих мыслей Ушаков, взрослый, состоявшийся мужчина, как муж и отец двух детей, не испытывал никаких эмоций.
- Не жалеете себя! Нил Митович! Обращались к нему подчиненные, которые, выбегая из дверей конторы, за долго до выхода слышали громкий, истошный кашель, который казалось вывернет все внутренности хозяина. Он соглашательски кивал головой продолжая громко бухать, сотрясаясь всем телом, приступ кашля слабел и сплюнув ошметки, он снова делал глубокую затяжку и дым уже легче и свободней напонял легкие.
- Курение, когда-нибудь вас убъёт, с печалью в голосе говорили сотрудницы, которых было не так много, впрочем как и сотрудников. Нил Митович, сам прекрасно знал, о своей пагубной привычке. В курении у него был огромный стаж, сигарета стала верной спутницей с которой, они вместе созревали и сейчас он пожинал горькие «плоды». Бросать он и не думал, потому как сигарета стала у него вроде «ручки», которую крутит оператор показывая кино под названием «жизнь». По утрам особенно тяжело было курить, организм «бастовал» за ночь построив «баррикады», не давая, свободно вдыхать дым сигарет, но после оглушительных «залпов» кашля от баррикад ничего не оставалось...
  Уважали его за умение видеть в каждом сотруднике в первую очередь личность, считывая моментально сильные стороны характера, которые станут опорой в трудовых буднях каждому и не только себе, выстраивая тем самым четко слаженный коллектив, где каждый сотрудник блистал красотой ума и навыка, как брилианты в колье. Молодым, только оперившимся стажёрам, в чьих глазах горел огнём азарт, Нил Митович, часто напоминал, что карьеру он делает каждый день и это не манная небесная, что однажды упадёт на голову и не срочная служба в армии, где отслужив срок, он станет свободным, всего достигнув однажды. Напротяжении всей жизни, вы, строите «лестницу в небо», где каждый день должен стать «ступенькой» по которой вы можете легко ходить вверх-вниз и по ним смело смогут шагать перенимая «жизненный» опыт новички, чтобы строить свои «ступеньки» выше и выше. Ушаков считал, что нет пределов для развития человеческого потенциала, который, как и много веков назад ещё в самом начале...
Он приезжал на работу ранним утром, одним из первых  и это скорее возрастное, столько всего необходимо было сделать, с возрастом умеешь ценить каждую минуту отпущенного времени, а кто рано встаёт... В последние несколько месяцев, как обычно выкуривая в первый час три-четыре сигареты с короткими паузами между перекурами, он стал замечать уже не молодого мужчину, который проходя мимо сверлил его колким взглядом. Скорее всего этот «Невротик», как окрестил его Нил Митович, был жильцом дома в котором находился офис. И он не ошибался, жильца дома звали Тимофеем, опухшее лицо из-за бессоницы с покрасневшими глазами уныло смотрело в зеркале на хозяина. Вот уже восемь с половиной месяцев Тимофей Никанорович не мог заснуть, ворочаясь с бока на бок, перебирая все считалочки, перечитывая нудные произведения классиков прошлых столетий, он изредка под утро проваливался в глубокий сон в очках и с книгой в руке. И только мельком в угасающем сознании удавалось отметить улыбкой на уставшем лице, блаженство приходящего царства Морфея, как вдруг он резко вскакивал с постели роняя очки и книгу. Ещё до конца не осознав причину вызвавшую пробуждение, первое что он ощущал - это горечь утраты, секундой позже Тимофей Никанорович отставной, военный, вдовец без детей на пенсии, вновь слышал причину лишившую его сна.
Военная служба приучила кадрового офицера, самостоятельно справляться со своими недугами. К врачам обращаться и пить пилюли было не в его правилах, впрочем, как и алкоголь. Смерть своей любимой супруги и верной боевой подруги, что прошла с ним все тяготы службы, такие как переезды из гарнизона в гарнизон, охватывая всю географию нашей необъятной Родины, он переживал тяжело, но так ни разу не выпил и сто грамм. Одиночество ему досталось, как приданное от умершей жены. Ни познавший радости детского крика в доме, Тимофей Никанорович лишён был счастья нянчить внуков и в силу своей природной замкнутости не обрёл ни друзей и не нажил врагов. Часто тёмными ночами в полной тишине в которой если прислушаться можно было услышать, как хлопают ресницы глаз, изредка моргавшие, когда он пристально смотрел на пистолет системы Макарова, желая оборвать свою жизнь, ставшую такой невыносимой.
Причина, разбудившая Тимофея, была слышна из окна, внизу стоял этот «Чахоточник», так он его называл мысленно, а иногда вслух сам того не замечая. По двору звонким эхом раздавался «истерический» кашель, в котором захлёбывался человек, казалось в пресметрных судорогах. Но нет, он оставался жить и продолжал курить, злость закипала в Тимофее с неистовой силой, в перемешку с мыслями вроде: чтож ты никак не сдохнешь и как ты можешь курить? Ты же почти труп!!! Отойдя от окна он шёл на прогулку, и проходя мимо пытался громким молчанием глядя в глаза высказать свои пожелания, но так ни разу не смог подойти и сказать вслух, боясь сорваться и нагрубить.
Природа брала своё, листва опала, голые деревья «смущались» утратив былую красоту и солнышко милостиво пряталось среди облаков особо не освещая их, пока они не облачаться в белые одежды. Осень всегда считалась грустной порою и связана у многих поэтов с болью утраты, свершенной или в ожидании таковой.
Пресный вкус жизни Тимофея Никаноровича не возможно было взять и из солонки посолить, как еду, поэтому он читал книги и не смотрел телевизор от просмотра большинства телепередач, вознакало только одно желание застрелить того, кто допускает эту «грязь» к просмотру миллионами зрителей или самому застрелиться из двух зол он выбрал третье, попроще не включать «ящик пандоры», хотя его можно было и выкинуть из квартиры, но всё таки было решено оставить, на крайний случай, если понадобится узнать обстановку в стране. Где-то на задворках ума, смуту поднимало иногда ожидание, что в таком напряженном мире жить, всё равно что на пороге сидеть и ждать войны, и когда она придёт, тогда возможно о нём вспомнят, а если не вспомнят он сам напомнит о себе, как верном сыне Родины! Засыпая, с этими мыслями, он крепко сжимал рукоятку пистолета. И он впервые за много месяцев увидел сон... К нему навтсречу молодому, уже кадровому офицеру, приехавшему из части в родной дом навстречу бежала молодая жена и когда оставались метры до того, как они сожмут друг-друга в объятиях, вдруг откуда не возмись, налетел ворон и стал громко и истошно каркать, образ любимой растаял как дымка, жуткая боль обожгла и он вскочил с постели, очнувшись у окна левой рукой открыл раму, поднял правую руку взяв на прицел «каркушу» и нажал на спусковой крючок, прогремел выстрел. Тимофей Никанорович неопуская руки с пистолетом вдогонку выстрелу громко крикнул в окно, сам не сознавая фразу: «Курение убивает!» Сконфуженный своим поступком, он тихо пробормотал, как бы обращаясь к убитому: - ты разве не знал??? На каждой пачке пишут....
- Нил Митович, меня зовут. Собрав все силы, сипящим голосом, что есть мочи ответил он, лёжа спиной на ступеньках.
- Тимофей Никанорович, спокойным голосом отчеканили из окна.
- Вот и познакомились. Ответил куда-то в бок обращаясь, словно рядом кто-то невидимый третий был и голова упала, прижавжись левой щекой к холодному мрамору потертой ступени, а в двух метрах на асфальте лежал, тлеющий, окурок. Тимофей опустил взгляд на дымящуюся гильзу и изрёк: «У каждого из нас своя война с самим собой, а раньше мы вместе строили и охраняли мир!» С этими словами он поднёс дуло пистолета к виску и нажал во-второй раз на курок, брызнуло осколками стекло, пуля прошла на вылет.

Конец!