Шкура

Все ещё оленьи сказки.

Ломая замёрзшие лужи в хрустальную острую крошку, я был неизбежно простужен, а месяц мурлыкал, как кошка. Я знал, что без маски не выжить, и шёл по лесам без одежды, чтоб шкуру волшебную вышить. Я шёл, не теряя надежды; мне снились древнейшие звери, драконы, их дивные лица. Лес открывал мне все двери, ведь лес меня не боится.
Я шёл, чтоб найти себе шкуру, и из лесу вышел однажды. Холм выгнул загривок каурый, ручей утолял мою жажду. Ласкались собаками волки, пронзительно совы кричали, а сосны роняли иголки и ветками ночью качали. Я спал между них в колыбели, не зная значения боли, и мачты-стволы тихо пели свою колыбельную воли. Я воронов видел однажды чернее, чем бок лошадиный. Они поклонились мне - каждый - и было в них что-то единым. Я шёл, замерзая все больше, и мне становилось тревожно - возможно ли выжить дольше?.. и дальше зайти ли возможно?.. Я спал среди жгучей крапивы, смывал своей кровью огрехи, а лес был ко мне терпеливым, когда я крал белок орехи. Зима наступала на пятки, звала танцевать до рассвета; играли с зимою мы в прятки, я прятался в всполохах света. Я знал - не давай ей добраться руками до самого сердца. Ей нравилось в сумерках гнаться за мной, чтоб не дать мне согреться.
Я понял, что не успеваю, чертив на снегу свои знаки. Я знал, что чего-то не знаю, и кровь заалела, как маки. Я плакал, молил о пощаде, но ветер ломал мою спину, и каждая мысль о награде снижала мой шанс в половину.
Я вышел холодный, что камень, без шкуры, без маски, без кожи, и не заметил, что пламень в костре кем-то был потревожен. И я не заметил оленя, белее, чем зимняя стужа, стоял дураком на коленях - повержен, разбит и простужен! С рогов его сыпался иней, глаза были - темная вишня; он словно был соткан из линий, в которых я точно был лишним.
Олень покачал головою, смеясь надо мной-неумехой, и молча повёл за собою; я стал для деревьев потехой. Запутались ветки, иголки в моих волосах и ресницах. Я был - волчья поступь и волки; я был и перо, и синица. Я беличий стрекот услышал и стал, словно белка, размером; я чувствовал боком дышло, и в паре тянул свою меру. Я кланялся воронам низко, и руки мои стали крылья. Я подлетал к соснам близко и знал, что для них стану пылью. Холм нежился боком под солнцем, я грелся под ним, будто кошка, и небо казалось колодцем, а я был под ним меньше крошки.
И все становилось по правде - и крылья, и шкура, и маска. Я сосны по их шкурам гладил, узор их был, словно подсказка. И в ночь, что страшнее всех прочих, я слился с оленем, и волком, и стрекотом резким сорочьим, и хвоей сосновой и колкой; и лес не заметил обмана, укрыв до зимы меня нежно.
И где-то олень из тумана сиял, словно снег, белоснежный.