ради Вас!

это рвется наружу сильнее,
чем сам Бог хлопает в ладоши
при виде облака-мухи, —
или как кто-то из белокрылых
рассказывает ему очередной стишок.
Бог смеется так громко,
что кошки просыпаются
и урчат ему в такт,
и танцуют, танцуют усами в воздухе.

вы слышите,
слышите?
мое сердце стучит,
как бегущая электричка по рельсам.

клянусь,
я любила Вас,
как пионеры — советскую власть.

хотите любовную революцию?
я устрою! только простите —
простите мне все мои «люблю» — не для Вас.
хотите: я — под пулю,
и под трибунал, и на казнь?
ради Вас, я клянусь,
ради Вас.

Вы — вокзал,
на который я непременно возвращаюсь —
уставшая,
сбитая с толку,
измученная долгой дорогой,
мокрыми поцелуями в щеку.

простите меня за тепло чужих рук
на моей талии,
но Ваша любовь таяла —
Вы помните? помните:
как я осталась одна со своими стихами —
и никого рядом,
и будто ребенка бросили?

забыли. но я знаю:
у Вас хорошая память на всякие мелочи.

что? я не слышу... говорите:
«это было глобально, всемирно...
у этой боли были широкие плечи»?

знаете... я больше не плачу,
как раньше. у раны есть свойство
сужать свои горизонты,
сокращать географию места.
но я пытаюсь, правда пытаюсь
склеить все заново.

видите?
я поднимаю руки — сдаюсь.
ради Вас — хоть к дикому зверю в клетку.

опускаю руки по швам. и честно —
от всего своего проклятого сердца:
— стреляйте! эту свинцовую пулю в лоб
рада принять от Вас!

(с) doberman.