Martialis XI-56

Quod nimium mortem, Chaeremen Stoice, laudas,
Vis animum mirer suspiciamque tuum?
Hanc tibi virtutem fracta facit urceus ansa,
Et tristi nullo qui tepet igne focus,
Et teges et cimex et nudi sponda grabati,
Et brevis atque eadem nocte dieque toga.
O quam magnus homo es, qui faece rubentis aceti
Et stipula et nigro pane carere potes!
Leuconicis agedum tumeat tibi culcita lanis
Conctringatque tuos purpura pexa toros,
Dormiat et tecum, qui cum modo Caecuba miscet
Convivas roseo torserat ore puer:
O quam tu cupies ter vivere Nestoris annos
Et nihil ex ulla perdere luce voles!
Rebus in angustis facile est contemnere vitam:
Fortiter ille facit, qui miser esse potest.
 
                «На Херемона»

Что, Херемон, чересчур ты смерть восхваляешь как Стоик,
Хочешь, чтоб видел твой дух я и дивился ему?
Эту доблесть дает тебе кружка с отбитою ручкой,
И печальный очаг, где огонька не пыхнет,
И рогожа, и клоп, и остов голой кровати,
И короткая та ж тога и ночью, и днем.
О, как велик ты, когда от черного хлеба, подонья
Красного уксуса ты рад и соломы отстать!
Пусть же тюфяк у тебя Левконской вздуется волной,
Ткань пурпурная пусть ложе охватит твое,
Пусть пребудет с тобой тот мальчик, что Цекуб недавно
Лил и мучил гостей розовым ликом своим;
О, как рад бы ты был прожить три Нестора века
И ничего б не хотел в дне ты любом потерять!
Жизнь  легко презирать, находясь в обстоятельствах тесных:
Мужествен истинно тот, кто в нищете может жить.
                (Фет)
 
Если, как стоик, ты смерть, Херемон, восхваляешь без меры,
Должен я быть восхищен твердостью духа твоей?
Но ведь рождает в тебе эту доблесть кружка без ручки,
Да и унылый очаг, где даже искорки нет,
Вместе с циновкой в клопах и брусьями голой кровати,
С тогой короткой, тебя греющей ночью и днем.
О, как велик ты, когда без черного хлеба, без гущи
Красного уксуса ты и без соломы живешь!
Ну, а коль был бы набит подголовок твой шерстью лаконской,
Если б с начесом лежал пурпур на ложе твоем,
Если б и мальчик тут спал, который вино, разливая,
Пьяных пленял бы гостей свежестью розовых губ,
О, как желанны тебе будут трижды Нестора годы,
И ни мгновенья во дню ты не захочешь терять.
Жизнь легко презирать, когда очень трудно живется:
Мужествен тот, кто сумел бодрым в несчастии быть.
                (Петровский)
 
Что слишком стоически смерть восхваляет нам Херемон,
Силою духа своей удивить полагает ли он?
Тебе добродетель жбан с ушком отбитым внушает
И тоскливый очаг, что не греет, огнем не сверкает.
Клопы и циновка и койки голое ложе,
И тога короткая денно и нощно – всё та же.
Как велик человек, что на отбросах и уксусе винном,
Черном хлебе и сене выживает рутинно.
Но если б тюфяк твой набивался шерстью левконскою,
И ворс покрывал бы пурпуром ложе тевтонское,
И мальчик, пусть, спавший с тобой, разливал бы Цекубу,
Розовым ликом в твоих будил сотрапезниках муку,
О, как бы мечтал ты прожить Нестора века в три дольше
И не желал бы терять ты ни дня единого больше.
Почему в затруднении жизнь так легко презирают:
Кто в нищете поживет, как минимум волю теряет.
                (Аванци)