Вспомнилось

Вспоминается детство – звонкое, радостное и обидчивое детство. Детство беззащитное и прекрасное. Детство чрезвычайно ранимое, когда взрослый может унизить, накричать, ударить, заставить «закрыть рот» и «уважать старших».
Любят ли меня? - звучал вопрос в моем грустном немного затравленном взгляде – на черно-белых фотографиях я не улыбаюсь, моя рука уныло висит – глаза смотрят в пол. Я искала источник любви во всем. Прежде всего в матери, конечно. Но самый близкий и нужный мне в ту пору человек сама переживала страшный для нее период – ушел любимый мужчина, мой отец, к другой, и мама осталась одна, без помощи, без средств. На руках малолетний ребенок. Я чувствовала ее боль, переживала по-своему, стараясь во всем ей угодить – по мере своей возможности убиралась во всех комнатах небольшого старого дома, сложенного из досок извести и опилок и не жаловалась не требовала, не просила. Я чего-то ждала и иногда улавливала материнскую нежность в слове, взгляде. Но мне так хотелось, чтобы мама поговорила со мной, у меня было много вопросов, ведь мне было всего пять лет. И я помню, что некоторые вопросы выглядели, видимо, очень нелепыми, и мама смеялась и говорила: «Отстань, что ты задаешь такие дурацкие вопросы». Дефицит был во всем: в еде, в общении, в любви: сейчас я знаю, что дефицит такого рода называется в психологии словом «депривация». Отец и мать не замечали моих страданий. Они спасали себя, как могли. Они были молоды и тоже не понимали, почему так сложна и несправедлива жизнь.
Отец требовал компенсировать ему часть дома деньгами, подал в суд на нас с мамой. Ему, как он объяснял, бедному студенту – а он в ту пору учился в медицинском институте – нужно хорошо питаться… Помню, как я упала в обморок, но это уже было в школе, в первом классе, от голода. Не потому что совсем не было еды, а потому что те деньги, которая давала мама мне в школу – а это двадцать копеек - на них можно было купить бутерброд за десять копеек с сыром и чай с булочкой. Я же эти деньги собирала, складывала в баночку и баночку зарывала во дворе. На собранные деньги я потом покупала себе шоколадку. Но самое нелепое –маленькие баночки я порой не находила – не помнила, куда закопала. Я помню, что к моим проблемам относились как к чему-то мелкому и пустому. Иногда свысока. Иногда на меня вымещали свои обиды. Наверное, поэтому мы с мамой так и не стали друзьями. Сейчас много говорят о психологии ребенка, о его воспитании. Есть психологи в школах. Тогда же была я, моя мама и весь мир. Я выбрала мир.
В то время страна находилась в хроническом состоянии строительства развитого социализма. Мы жили в полуразвалившемся, доме, недалеко от Дона. Я помню еще казачьи станицы, белые мазанки. Настоящих казаков тоже припоминаю. Они отличались крутым нравом, чистоплотностью, домовитостью и чрезвычайной ревностью ко всему, что считали своим, кровным. Я жила в своем сказочном мире. Словно маленький испуганный гномик выглядывала я из своего укрытия - придуманного мира. Видимо, я действительно, была странным ребенком. Для меня было важным, с чего начнется день, что случится необычного со мной сегодня. Кого я повстречаю. Я проживала каждый день, как чудо. И на самом деле каждый новый день дарил мне новое открытие, откровение даже. Я могла встретить чей-то взгляд, чье-то особое для меня слово, увидеть восхитительный цветок, диковинный камень, симпатичного жука, трогательного муравья, смешную сосульку, причудливые облака… Все это бесконечно поражало меня. Я могла переживать чудесные моменты и открытия по нескольку часов и не замечала этого времени. Меня почему-то многие считали «не от мира сего» Да, я видела страдания матери, осознавала, что мы бедны, что мама надрывается, чтобы как-то устроить наш быт и пошла работать для этого на цементный завод – возвращалась оттуда вся в цементной пыли, с красными глазами. Я понимала, что мама зарабатывает деньги, чтобы как-то укрепить наш полуразвалившийся старый дом с протекающей крышей и поэтому нам привезли машину кирпича. Но мне хотелось игрушек, мне хотелось куклу. Но куклы не было, и я заворачивала в платок дощечку, рисовала на ней глазки и ротик и заматывала, как младенца, чтобы поиграть. Но наступал новый день и приносил новые ощущения. Мне всегда казалось, что все люди такие же, как я, также чувствуют как и я. Я могла привести незнакомого человека домой и угостить его чаем и вареньем. Могла подойти на улице к тому, от кого исходила боль и спросить: вам больно? Мне многие говорили, что я «ненормальная», и я научилась врать, стараясь походить на тех людей, которых считали нормальными – делала вид, что мне интересны разговоры моих сверстниц о бантиках, кофточках, фантиках, мальчиках…
Донской край богат абрикосами, черешней, яблоками и здесь растет удивительное дерево шелковица, донское казачье название тютина, плоды его внешне напоминают малину. Из черных ягод делают начинку для пирогов, и настаивают водку-тутовку, а белые просто едят, они чуть терпкие, сладковатые, Меня вырастила улица и дерево – оно раскинуло свое ветви во дворе - я мостилась на шершавом теплом стволе и объедалась сладкими, как мед, жерделами – так называют абрикосы на Дону. Они мельче самих абрикос и слаще. Я точно знала, что дерево меня любит – оно ласково покачивало меня и шептало мне на ухо свою песню, как мама. Обычно после унылого обеда, который мне оставался с вечернего ужина (мама рано уходила на работу) я тоскливо ходила по двору, смотрела на привязанную собаку Жучка. Мне было его жаль. Он грустно смотрел, будто говорил:"Вот бы побегать мне, эх, люди, люди..." За забором узкая улица, с домами, огороженными деревянными заборами, по улице гоняли на велосипедах мальчишки, на приступках сидели старики, тоже привязанные своими болезнями к дому, и тоже роптали: "Эх, люди, люди"... Мама на работе. Она до вечера на работе. Я бегу в дом, отрезаю краюху хлеба и достаю из-под зонтиков укропа малосольный огурец. Мама придет еще не скоро, а есть сильно хочется. Я забираюсь на дерево, жую огурец и слушаю: дерево шумит, словно дышит, скрипит и клонится от ветра, дрожат и шелестят его веточки. А высоко - летят облака. Они тоже дрожат и колышутся. Такое красивое небо, как это давно было! Какой был тогда теплый ветерок, ласковый, приятный. Мне не страшно, я привыкла быть одной. Когда небо было серым и скучным, дома тоже становилось тоскливо, и я выходила за забор. Кто-нибудь шел мимо, либо вниз - к Дону, либо наверх, "в центр". Мне нравилось наблюдать за проходящими людьми - иногда добрая женщина останавливалась и угощала меня конфеткой, пряником или просто кусочком хлеба - мягким, с теплой хрустящей корочкой.
- На вот, поешь, говорила она, - а то худющая такая...
Когда шел дождь сверху вниз текла вода. Она потоком неслась к реке, размывая дорогу. Люди выбегали, и мостили у своих заборов небольшие дамбы из камней, чтоб вода не затекала под фундамент их дома. Дождь быстро прекращался, земля дышала, деревья стояли глянцевые, умытые и мне казалось, я слышала их веселый шепот. По улице еще долго журчали ручейки после дождя. Помню, как мастерила возле дома из размокшей земли крепости, в них затекала вода. Помню, на ноябрьские праздники квашенную капусту, мама солила проверенным способом - на ведро нашинкованной капусты с морковью "жменю" крупной соли и нужно долго мять руками, чтобы капуста дала сок, затем накрыть чем-нибудь, придавить и ждать дней пять, когда появится пена, значит, капуста забродила, нужно прокалывать, чтобы выходил газ. Капуста у мамы всегда получалась отменная. Помню фонарь возле дома - зимой он тоскливо скрипел и раскачивался, и я все думала, как он там один под мокрым снегом? Помню, мы с мамой надували шары на праздник, топили печь, смотрели из окна, как кружат первые снежинки и пекли в духовке каштаны. Ничего вкуснее не ела до сих пор - они трескались, их корочка становилась золотисто-коричневой, внутри обнажалась сладковатая мякоть, по вкусу напоминавшая подслащенный рассыпчатый картофель и если в каштане не было дырочки, то он мог высоко подпрыгнуть и взорваться. Я радовалась им, как маленьким гномам. Помню, мама купала меня в тазу, терла теплой мягкой мочалкой и приговаривала: "Водичка, водичка, умой мое личико, чтобы глазки блестели, чтобы щечки горели, чтоб смеялся роток, чтоб кусался зубок".
А потом, как в сказке, приходили весенние месяцы: март, апрель, май - весна врывалась капелью, весело, ярко, сразу. Кап-кап и утром и ночью. Мама затевала большую уборку, стирала занавески, мыла пол, окна. День казался праздничным, особенным, многоцветным. В комнату лился свет, много солнечного света. Я прищуривала глаза, все сверкало вокруг - солнечные зайчики прыгали по стенам. Почки на деревьях стремительно набухали, травка пробивалась изо всех сил, упорно сквозь еще холодную почву вылезали "петушки"- ирисы, милые, неприхотливые: фиолетовые, желтые, розовые язычки трепетали на солнышке. Прыгали взъерошенные воробышки, радостные , громкие, ошалелые - отчаянно купались в лужах. Озорно чирикали что-то, а мне слышалось: "Ура, весна, весна!". Носились обезумевшие от восторга коты. Небо синее-синее, солнце новое, молодое. Голуби целовались и чистили перышки. Такая благодать, такая свежесть вокруг! Стремительно зацветала сирень, акация - волшебный запах, наполнял воздух вяжущим терпким ароматом и разливался душистой волной до самого Дона. Дон-господин, дон-батюшка - он совсем близко, рядом, только спуститься по горке. Лед давно сошел, рыбаки будто застыли в лодках на реке. Еще прохладно - сутулились, зябли. На рыбалке спиртное не пили - после пожалуйста, святое дело: ели душистую уху из толстолобиков и карпиков или селедочку донскую с молодой картошкой и пропускали рюмку-другую. Лето следом катилось, как наливное яблочко, донской край богат садами. Лучше яблок, чем в донских садах я не видала. Мы с мамой там иногда подрабатывали. Я, конечно, уже постарше была. Деревья в садах высаживались рядами по сортам. Мне казалось, что нет одинаковых яблочек среди множества плодов: сочные, или чуть терпкие, или кисло-сладкие, желтые, красные, оранжевые, полосатые, с зелеными оттенками, с золотистыми полосками, темно-красные, багряные, янтарные. Кусаешь, и оно вливается в твое нутро вместе с соком. Сок вытекает и языком стараешься подхватывать его - чем глубже вгрызаешься в мякоть, тем вкуснее. Душа моя открывалась навстречу солнцу. Мне казалось весь мир любит меня. И люди под солнцем среди деревьев и богатого урожая добрые, простые. Они, как яблоки, все разные, каждый по-своему красив, каждый по-своему светится.


Край мой абрикосовый, лучик золотой. Мать вплетала в косы мне
 полевой цветок
 Помню кофту с вышивкой, ситцевый платок. Кошку на завалинке,
а в траве жучок.
С вишенкою сочною помню пирожок, листьями играется
 легкий ветерок
 Бабочка красуется, бархатный наряд, вдоволь налюбуешься
- и на сердце лад
 Детство мое милое, не беги, постой, прозвучало дивно ты,
хоть мотив простой...