Одуванчик

Он был молод, хорош собой, полон жизненной энергии и любил сочинять фантастические истории и философские притчи.
  Например о том, как на Далекой Планете, немного похожей на Землю, растут удивительные цветы, которые не цепляются корнями за почву, а свободно парят в воздухе. Питаются они энергией звезды, чем-то похожей на Солнце и пьют воду во время дождя, впитывая ее всей своей поверхностью. Они цветут круглый год, а каждый месяц отряхиваются, как мокрые щенки, разбрасывая в пространство малюсенькие семена, которые разлетаются по всей планете и начинают расти не по дням а по часам. При этом каждый новый цветок, вырастающий из этих семян, не похож на другой, ни по цвету, ни по форме. Общее у них лишь то, что они совершенно свободны, да еще то, что один раз в месяц они дарят жизнь нескольким новым цветкам, не похожим на них самих. Цветы живут не очень долго, а когда приходит время увядания, они тихо опускаются вниз и превращаются в разноцветные камешки. Планета существует много  тысяч лет, множество цветов родилось в ее атмосфере и окаменело на ее поверхности и поэтому вся она покрыта толстым пестрым каменным одеялом. Астрономы с других планет никак не могут определить, какого же она цвета, потому что отражая лучи звезды, чем то похожей на Солнце, Планета переливается всеми цветами радуги... Больше на планете никто не живет. Да и не смог бы жить, ведь на ней нет ничего, кроме разноцветных камней. Только в воздухе тихо парят цветы, да изредка повисают капли дождя...
  А еще он придумал рассказ о том, как кузнечик пытался допрыгнуть до Луны, и однажды ему это удалось! Он не верил своим глазам. Я на Луне, я на Луне, кричал он, но его никто не слышал... Лунная пыль медленно разлеталась у него из под ног, Лунные кратеры направляли в небо свои жерла, а над головой висел вечный спутник Луны - большая голубая планета, прекрасная, таинственная и недоступная. Кузнечику захотелось допрыгнуть до голубой планеты, но ноги его увязли в тяжелой лунной пыли и он, едва оторвавшись от поверхности плюхнулся обратно...
   А еще был рассказ об одной улитке, которая всю жизнь ползла на восток, навстречу Солнцу и однажды оказалась на космодроме, где готовили к старту ракету. Уже заправили горючим баки и развели опорные мачты, а она все ползла, не меняя направления. Уже начали обратный отсчет в центре управления полетом, а она все ползла. Уже зазор между пальцем и пусковой кнопкой стал сокращаться, неумолимо стремясь к нулю, когда какая-то птица схватила улитку за ее крепкий панцирь и, изо всех сил отталкиваясь от воздуха, полетела прочь от вырвавшегося из сопла ракеты, как из пасти дракона, бешенного огненного потока, под натиском которого оплавляется даже камень. А потом птица бросила ее в высокую влажную траву и, улетая, что то прокричала, но что именно, улитка не расслышала. Какое то время ей не хотелось ничего делать. Апатия, сказал бы доктор, если бы улитка попала к нему на прием. Вызванная стрессом. Это пройдет. Уж не Соломон ли передо мной, подумала бы улитка. Но так или иначе, апатия прошла и она вновь поползла на восток... Очевидно, это было ее единственное желание, с которым ничего нельзя поделать и которому не страшен даже огонь низвергающийся с небес. 
  Рассказы были короткими и придумывались легко. Так здорово было жить, дышать ароматным воздухом, греться на Солнце или мокнуть под дождем. Казалось, что так будет всегда. Но однажды, когда рассказ о Божьей Коровке, постигавшей основы мироздания в древнем буддистском монастыре, еще не был придуман до конца, издалека донесся какой то странный звук. Он чем-то напоминал звук летящего аэроплана или спешащего куда-то мотоцикла. Звук приближался, нервно пульсируя, как будто водитель или пилот ни как не мог выбрать нужную скорость, и все время то прибавлял, то сбрасывал газ. И тут Он, не успевший придумать, чем же закончится история Божьей Коровки, увидел, как совсем близко, всего в нескольких парсеках, да нет - кабельтовых, да нет же, всего в нескольких дюймах от него, ряды таких же молодых, здоровых, сильных, полных желания жить, исчезают прямо на глазах! Они как будто растворялись в воздухе - только что были, и вот, их уже  нет... Аннигиляция... Дезинтеграция... успел подумать Одуванчик, прежде чем леска триммера расщепила его на тысячу крохотных, чувственных,  влажных осколков...