Несколько возрастов женщины не по шекспиру
в руках у тех, кто вносит в свет
её, в описанной пелёнке,
когда и возраста ей нет.
Лежит, сосёт спросонья груди,
довольная от теплоты,
и на кормящую грудь прудит,
как некогда прудил и ты.
Вот подросла - и сарафанчик
скрыл её острые углы,
и с нежным личиком розанчик
обвязан поясом тугим.
Она по-детски танцевала,
вводила взрослых в хоровод,
шутила, громко хохотала
и веселила так народ.
Но как-то раз зарёю ранней
ей раздирала душу плоть
и в качестве девичьей дани
на простынях возникла кровь.
А вот и первая влюблённость,
ровесник юный, как она,
и та же в чувствах окрылённость,
и та же на двоих вина.
Скрывая тайну, изуверясь
в том, кто ушёл печально горд,
кому себя решилась вверить,-
так же решилась на аборт.
Печальны и страшны аборты
и суть у них всегда одна,
слух не дошло бы до работы,
а то получится война.
И, закусив, как лошадь, губы,
в работу устремив галоп,
на всех мужчин оскалив зубы,
идёт на них по жизни в лоб.
Уже под сорок, с ней достаток,
и ей ещё цвести, цвести,
но жизни плещущий остаток
в бокале не даёт расти.
Пошли влюблённости, загулы,
давно истёрто слово честь
и, кто приходит, шуры - муры
уже в любовь невмочь облечь.
За пятьдесят. Вся обтрепалась.
Одна, как перст, сосем одна.
Быть может, жизнь и состоялась,
но вот была ли с ней она?...
Итог: в холодной коммуналке
и среди винных батарей
уносят труп под свет мигалки
и послесловие хмырей.
21.10.2017 г.
Свидетельство о публикации №117102110121