Молот краснокожих

                Михалыч, потомственный кузнец по батюшке, в глубине загадочной русской души слыл делаваром. Самым, что ни наесть североамериканским индейцем. В играх далёкого детства даже приветствовалось его увлечение. Пацаны соревновались в изобретении заковыристых имён собственных: Дикий Лось, Мудрый Змей, Хитрый Лис, Чёрный Волк… Игорёк же, вопреки обще дворовому тренду, называл себя «Тот, который повсюду». Многим не нравилось такое необычное имя, и они доставали топор войны, стараясь как следует наподдать выскочке краснокожему.
Ивановы не сдаются! – кричал «повсюду ходящий» Игорёк и хлестал нападавших жгучей крапивой. Орали, как ошпаренные, они – терпел, как воин и вождь, он.
                В юности, длинные волосы, собранные сзади, вызывали лишние, похожие на объявление войны, вопросы. «Поповский сын» брал первое, что находила правая рука и обрушивал гнев праведный, как томагавк, на головы и спины вопрошателей! Лежачих гордый делавар не трогал, оставлял на поругание совести. Святая простота – дитя природы… Догоняли вместе с милиционерами до выяснения! Так что сначала выперли из техникума, а из города он и сам бежал Быстроногим Оленем, видимо повсюду хорошо, а дома лучше!
                Всё возвращается на круги своя – вернулся и Игорь Михайлович! Блудным назвать – не заслуженно обидеть, но и победителем-триумфатором величать – обидеть вдвойне… Сельчане на чудачество младшего Иванова смотрели сквозь пальцы; Михаил Афанасьевич, отец и наставник кузнечного дела, космополитом себя не считал, но перековать томагавк на топор не стремился, – рубит и хорошо! Мамаша, Надежда Николаевна, вытирая нечаянную слезу уголком павловского платка, радовалась сыну и уже начала присматривать себе сноху, а то охомутает какая-нибудь ушлая да работящая лишь на своём молодом фронте! А ей уже одной тяжело тянуть хозяйство да за скотиной домашней ухаживать. Вот так и прошла незаметно жизнь в трудах и редких радостях… Михаил-то целый день куёт железо да гнёт его на наковальне, а домой придёт, буркнет пару слов в усы, поужинает и спать, как убитый! А то, что жену молодую гнёт и жжёт изнутри, так ему и дела мало – весь в работе, – подход к железу нужен особый! Всё возвращается на круги своя, кроме счастья бабьего, – заденет лебединым крылом однажды, и манит всё куда-то… Нет, чтобы сесть на завалинке со двора, да и охорашиваться перед лебедем-достатком!
                Михаил Иванов, действительно железо чувствовал. Работал по наитию, так как подсказывало сердце или Гефест бог огня, самый первый из всех кузнец. В округе наслышаны о мастере «железного лома», поэтому заказов хватало. Нет, нет, да выдумает он что-нибудь от себя, то углы оградки скуёт красивым, будто живым листом тополя, так что и без сварки крепко и надёжно, а то такой невиданный узор сплетёт, что и рукодельницы удивлённо ахают!
                Стал Игоря мало-помалу приобщать к тайнам мастерства. До какого цвета нагревать в горне металл, чтобы был ковкий и податливый, как глина в руках гончара. Сковал клинок, так его нужно закалить чтобы рубил гвозди, как морковку, легко и без сколов на лезвии. Наука! Живое дело! Для русской и индейской души благодатное!
                Игорю слышалась музыка в звоне металла. Наковальня отзывалась на лёгкие прикосновения молотка мастера и басовито гудела под размеренными ударами молотобойца. Огонь вплетал свой голос, то разгораясь, то утихая перед подъёмом; вторили меха, добавляя напряжения и торжественности в рождение всегда нового произведения. Отец, любуясь работой сына, одобрительно усмехался в пышные усы.    
                Красивая и знающая себе цену, она появилась в Антоновке не случайно, случайностей вообще не бывает, – судьба рукодельница вяжет узоры, соревнуясь в этом искусстве с морозом, да с выдумщиками рассказчиками. У батюшки её «в законе» здесь земельные интересы – толи отжать что-то хочет, толи купить всё сразу и даром! У Алёны интересы были, но иного порядка – девичьего! Принцы, кони белые и дома с колоннами Алёну не привлекали, скорее отвращали, цену этой аляповатой бижутерии знала не понаслышке. Бомонд вертелся вокруг батюшкиного особняка, озаряя пространство блеском духовной нищеты, закованный в модные малиновые «клифты», подпоясанный ремнём из крокодила и обутый в «шузы» из его же остатков. «Голдовая цепура» на шее была клубным билетом в общество закрытого типа с неограниченными возможностями. Скаковым лошадям предпочитали «меринов» с целым табуном под капотом. Фиксатый принц на мерине – это звучит! Для Алёны Покровской такое звучание отдавало фальшью и феней, а душа просила настоящего, впрочем, без всяких уточнений, без конкретики…
                Игорь любил подыматься после работы на бугор и, давая глазам отдых и простор полёту воображения, отдыхал телом и душой. Алёна тоже облюбовала приметное место – окрестности, как на ладони, и нет страха высоты. 
                – Я не помешаю вашему уединению если немного осмотрюсь? Делавар не претендовал на единоличное пользование общинными землями. Вид действительно впечатлял неброской красотой и простором. Внизу за берёзовым околком и лугом змеилась речка, а дальше до горизонта поля… Хлеб обещал быть богатым. Девушка лишь мельком глянула на Антоновские просторы, её больше заинтересовал видный незнакомый парень, высокий и крепкий, как дуб, почему-то подумалось ей. Дуб молчал, продолжая любоваться видом, но и его интерес уже нашёл себе новый объект, не менее красивый, но такой недоступный!
                – Красиво! В городе такого не увидишь, – Алёна предприняла попытку установить контакт с местным аборигеном. Повернув голову, Игорь тут же и потерял её.
                Судьба умеет удивить и одарить по-царски! Едва дождавшись, когда отец скажет, что пора и честь знать, а то на завтра работы не останется, влюблённый индеец бежал домой наскоро перекусить, смыть пот и копоть и в чистой парадно-выходной одежде спешил на свидание! Иногда Алёна уезжала на несколько дней в город, вот тогда наковальня гудела так, что Михаил Афанасьевич покрикивал: «Осади, куда прёшь! А то подкова тоньше бумаги будет!» 
                Тучи сгущались, а увлечённые собой влюблённые ничего не замечали… Игорь и не мог заметить – с Валерием Покровским был не знаком и дорожки их не пересекались. Разве что дочь его ждала, когда Игорёк предложит руку и сердце… А вот Покровский «в законе» был наслышан о сыне кузнеца и о его ухаживаниях за единственной дочерью, которую выдавать замуж за босяка молотобойца в планы Покровского отца не входило!
                – Век воли не видать! Что бы ноги этого фраерка кузнечного рядом с моей дочерью не было! А то ваши переломаю, ферштейн? – кипел и брызгал слюной «законник» фартовый. Сказано – сделано! Костоломы втроём подкараулили делавара по пути на свидание да долго потом подбирали слова, заговаривая ушибы мягких тканей, а сотрясение мозга таким не грозит – за неимением отсутствия! Пахан, ярясь до белого каления от хамского поведения недоросля деревенского, сам возглавил карательную операцию. Чёрным вихрем помчался в своём эксклюзивном Хаммере в сторону кузницы Ивановых. За ним пылила пехота на двух Нивах. Беда поспевала то рядом с боярским флагманом, то забегая вперёд от нетерпения и жажды крови!
                Михаил Афанасьевич, будучи добрым и сильным человеком, поначалу старался унять бешенство непрошенных гостей. Но урезонить зло, кипящее и скорое на расправу, миром не удалось… Сначала просто осаживал машущих ручонками бычков, затем, видя, что те схватились за биты, и сам вооружился ломиком – поди перешиби!  Перешибать не стали, Покровский попросту дважды выстрелил в грудь кузнечного мастера… Стрелял, прячась за бычьи спины напуганных и готовых отступить бандитов. Афанасьевич ещё сделал шаг вперёд, и рухнул на чисто выметенный пол…
                Свёрток с обедом выпал из рук Игоря, когда он услышал выстрелы. Стреляли со стороны кузницы, а такого отродясь не бывало, – отец охоту не уважал и огнестрельного оружия не любил. Молотобоец с пригорка едва успел разглядеть быстро удаляющийся Хаммер и скачущие на выбоинах две короткие Нивы. Отец попытался улыбнуться побелевшими и от того страшными чужими губами и, умер… Рыдать и рвать на себе волосы делавару не положено, да и не к лицу мужчине слёзы. Игорь, вдруг ставший в одночасье Михайловичем, перенёс отяжелевшее тело отца на топчан у окна, закрыв покойному глаза, с минуту побыл рядом, прощаясь. Жизнь дала трещину и прежней уже никогда ей не быть! Взяв привычный руке молот, Михалыч вышел на тропу войны, за честь и правду!
                Покровский со связанными за спиной руками упирался и шёл вперёд подбадриваемый увесистыми толчками в спину. – Зубами на меня скрипеть не надо, поздно пугать. Отца убил, мать сидит, слова не проронит, словно окаменела… Алёну спросил или сам привык за всех решать? Решала… Вот теперь и решай: смерть встретишь, как мужчина или как жил – трусливо и жалко?!  Возле кузницы стоял вкопанный в землю тотем антоновского делавара. Индейцу без тотема нельзя. Вот к нему и привязал бледнолицего убийцу и ответчика за сломанные судьбы, вора в законе Покровского. Говорить никто не хотел. Михалыч скорбел, «Тот, который повсюду» готовился привести приговор в исполнение, Валера по блатной кликухе «Кровля» охрип от ужаса и оставался на ослабших вдруг ногах лишь благодаря верёвке, накрепко связавшей его со смертным столбом. Делавар метнул молот в голову незваного хозяина жизни с десяти шагов. Вождь краснокожих никогда не промахивался…
                Милицейский воронок, приехавший с района, готов был перевалить за бугор и на долгие годы скрыть от глаз Михалыча родное село, когда зарево пожара озарило временную резиденцию несостоявшегося барина Покровского. Антоновские мужики хоть и не индейцы, но солидарность понимают правильно! В мировом масштабе!

21-24.09.2017