Маяковский на эстраде и с женщинами 2

                Э л ь з а  Т р и о л е

     Париж греется в лучах осеннего солнца. Все тут дышит довольством, спокойствием, благополучием. Повсюду много народу. Но люди никуда не спешат. А многие даже никуда не идут, а сидят в кафе на открытом воздухе и мирно беседуют за чашкой утреннего кофе. В лучах солнца четко вырисовывается Эйфелева башня. Юркающие по улицам машины не нарушают впечатления  уверенного спокойствия и довольства. 
     Эльза Триоле ждет на перроне дядю Володю. Так она  называет Маяковского.
     А называет она его так с самой юности, с тех пор как он начал ухаживать за ней. А потом... потом он влюбился в замужнюю сестру ее Лилю Брик – и прости-прощай его любовь к ней! Если б это была не Лиля! Если б это была не Лиля! Но что же делать, если Лиля ее сестра... С тех пор прошло 15 лет. Эльзе уже 32. Боже мой, как летит время!
     Медленно подползает поезд из Ниццы. И вот он, ее дядя Володя, показывается из вагона с неизменной папиросой во рту. Но что это за девицы с ним, которые что-то рассказывают ему и смеются?.. Ничего страшного. Она сразу же успокоилась, как только внимательней всмотрелась в дядю Володю.
    Маяковский стоит в своей излюбленной позе, расставив ноги, и смотрит на девиц мутными, воспаленными от бессонницы глазами, машинально кивая и улыбаясь, слегка искривив угол рта, из которого торчит папироса. Эльза хорошо знала эту его «улыбку без глаз», к которой он всегда прибегал, когда хотел вежливо от кого-нибудь отделаться.
     Из вагона выходит господин приятной наружности.
     – Значит, сегодня вечером в ресторане Купель на Монпарнасе? – обращается он к Маяковскому через переводчиц.
      – В десять!– уточняет Маяковский.
      – В десять!– эхом отзывается по-русски господин и уходит.
      Эльза машет Маяковскому. Девицы исчезают в толпе. А он неторопливо направляется к ней. По перрону он идет как хозяин, размашисто, вскинув голову, перекатывая папиросу с одного угла рта в другой.   
     –  Почему я его уступила сестре? Почему не боролась? – думает Эльза. – А зачем? Я видела, что без всяких усилий она победит. И я ушла. Вернее уехала. Вышла замуж за французского офицера Андре Триоле и уехала во Францию. Так из Эльзы Каган я сделалась Эльзой Триоле. А с Лилей я не поссорилась. Напротив. Еще больше к ней привязалась.
     Странно, что я до сих пор называю его дядей Володей. Ведь мы почти одногодки. Когда мы познакомились, ему было двадцать, а мне семнадцать. Боже мой, это было аж в 1913 году! В юности эта разница в три года была очень заметна. А сейчас мне просто нравится его так называть. Знакомые говорят, что я просто «выпендриваюсь», так его называя. Им не нравится, что я хочу быть моложе. Может быть, и вам не нравится? Напрасно. Я – женщина! Чего же вы хотите?
      – Элик, детка, как ты узнала о моем приезде? Ты что, шпионишь за мной? – вместо приветствия говорит  Маяковский, подходя к ней.
      По его виду Эльза сейчас же определила: сегодня опять он не в духе. В такие минуты он раздражителен, резок…
      – Побойтесь Бога, дядя Володя. Когда это я за вами следила?.. Если бы вы знали, как мне нравится встречать вас! –  Уже давно она привыкла говорить с ним восторженно. Вот и сейчас она произнесла последнюю фразу восторженно, как девчонка.
     – А что это за мужчина, с которым вы говорили? – после некоторого молчания спросила Эльза.
     – Да писатель один. Луи Арагон.
     – Так это же просто здорово такое совпадение!  Я недавно прочитала его статью в газете. Хотела ему писать… Дядя Володя, миленький, познакомьте меня с ним! Я вас очень прошу. Если вы меня не познакомите с ним, ни в какие магазины я с вами больше ходить не буду. Так и знайте, – не то в шутку, не то всерьез говорит  Эльза.
     – Хорошо, хорошо. Успокойся. Познакомлю я тебя с твоим Арагоном. Это и для меня будет польза. Я не знаю здешнего языка. Буду с ним разговаривать на твоем французском. «На триоле».
     Сказал и нахмурился. Сегодня Маяковский явно не намерен шутить.
     – Ловлю вас на слове. Потом не отпирайтесь.
     Эльза подставляет ему щеку для поцелуя. Он медлит, и она сама
целует его. Это неприятно кольнуло ее, но она поспешила переключиться на другие мысли. Она привыкла ему прощать.
    А началось это в далеком 1915-ом году, на берегу Москва-реки, у обрыва. Он был тогда тоже не в духе. Бледное, измученное лицо. Скорбный, озлобленный взгляд. Переворачивал ей душу этот его взгляд необыкновенной силы. Постороннему наблюдателю бросилось бы в глаза несоответствие его состояния и его пижонистого наряда: высокого цилиндра, галстука-бабочки, стоячего воротника рубашки, парчовой жилетки. И трости, которую он переставлял в такт ходьбы. Но Эльзе все нравилось в нем. (В отличие от Лили, которая с самого начала знакомства с Маяковским находила его опереточным, неестественным.) А сейчас Эльза видела только одно: ему сейчас плохо.
     – Дядя Володя, вы здесь!.. Я знала, что вы будете здесь. Я сидела дома, занималась своими делами. Вдруг мне показалось, что вы зовете меня. Я бросила всё – и побежала!– Так говорила Эльза, идя к нему по поляне, которую Маяковский мерил  своими большими шагами и с которой была видна река как на ладони.
      – Ты меня любишь?– спросил он, когда она подошла к нему.
      –  Люблю! Даже очень.
      – Смотри! А то мне сегодняшний день совсем не нравится.
      – Что-то случилось? – Эльза насторожилась.
      – Зачем тебе знать, какой дядя Володя плохой.
      – Вы – плохой? Шутите!
      – Ты так не думаешь?
      – Да лучше вас ни одного человека на свете нет!
      – А я и не знал. А ну, повтори!
      – Что повторить?
      – Что я хороший.
      – «Хороший» это не то слово. Вы… вы…
     Странное дело. Она не может произнести слово, которое только что легко говорила. Сейчас оно для нее наполнилось другим смыслом. Она и хочет сказать, что она чувствует, и не может. Но Маяковский и так все понял.
      – Ну, что я? – весело говорит он, беря  ее лицо в свои большие ладони и смотря ей в глаза. Приятно было Маяковскому видеть, что его любят. Ему нравилось всегда и везде себя чувствовать первым. Когда его предпочитали другим. И даже можно больше сказать: ему невыносимо было находиться на вторых ролях. От этого он страдал. И это касалось не только любви… Но он не стал говорить о своих чувствах, а повернулся к реке и сказал просто:
      – Ты поплыла бы со мной на лодке? Сейчас!
      – Да!
      – А ты не боишься? Одни ведь! Ночью!
      – Нет!
      – Смотри! А то страсти крут обрыв, а ты еще маленькая, – говорит Маяковский, опять повернувшись к ней и беря ее руки.
      – Я не боюсь. А хотите, я прыгну с этого обрыва? – Эльза указала на крутой спуск к реке, у которого они стояли. – В детстве я мечтала об этом. Я хотела доказать Лиле, что я храбрая, но так и не прыгнула. Боялась.
      – Обожди-ка…
     Маяковский отстраняет Эльзу. Он уже не слышит ее. Он весь  поглощен внезапно возникшей мыслью, что он вот сейчас бессознательно, можно сказать случайно, сказал такое, до чего мог никогда не додуматься. –  «Обрыв страсти! Это же то, что нужно! Это же эльзино отношение к нему! С обрыва страсти, так же, как с обыкновенного обрыва, можно скатиться в пропасть, из которой нет дороги назад! Здорово! Надо сейчас же закрепить это стихом».    
     Чувствуя приближение вдохновения, в волнении он заходил по поляне, бормоча и проверяя на слух рождающиеся слова будущего стихотворения:
                – Страсти крут обрыв –
                будьте добры,
                отойдите.
                Отойдите,
                будьте добры. 
     – Дядя Володя! – вскрикивает Эльза, не понимающая, что происходит.
     – Что? – откуда-то издалека возвращается Маяковский. – О чем это мы с тобой?
     – Вы всё испортили! Я хотела прыгнуть с обрыва, а вы даже не слушаете меня!
      – Эльза, детка, не надо обрыва, ты уже сделала одно дело.
      – Какое я дело сделала?
      – Да так, пустяк один. Ты спасла мне жизнь.
      – Интересно – чем?
      – Одним только словом… которое спряталось в твоей головке.  Забилось там и боится показывать свой миленький носик. Эх, ты!
      Он дотрагивается до ее носа. Улыбаясь, пристально смотрит на Эльзу смеющимися глазами. В них и веселость, и благодарность, и озорство. И все это мгновенно откликается в ее сердце. В волнении она опускает голову. Ее охватывает нежнейшее чувство к нему. С замиранием сердца она ждет. Вот сейчас! Вот сейчас это случится. После этого неужели все останется на прежнем месте? не закачается, не перевернется мир? Боже мой!.. Она ждет, ждет... Наконец, исподлобья бросает на него взгляд... А он уже о ней и  думать забыл. Смотрит на реку поверх нее и сокрушенно качает головой. Потом с облегчением вздыхает, как человек, от которого только что отвели беду.
      – От меня сбежала женщина, а я думал, что я неотразим. Представляешь! – говорит он грустно. – Из-за этого хотел утопиться… Помнишь у Горького? «Боги дали человеку воду, чтоб он пил и мылся – он же взял и… утопился». Теперь не утоплюсь. Не доставлю радость моим врагам… Бежим, берем лодку – и по реке! Кататься! Подальше от посторонних глаз! 
     Он вновь становится таким, каким она его любила: веселым, деятельным, неистощимым на выдумки.
      – Да! Да! Смотрите, как здесь красиво! Звездное небо!.. Как это у вас? (Декламирует.)
                – Послушайте!
                Ведь, если звезды зажигают – 
                Значит – это кому-нибудь нужно?
      Голос Эльзы за кадром:
      – И тут я сказала фразу, которая не дает мне покоя всю мою жизнь. Вот эта фраза: «А хотите, я вас познакомлю с моей сестрой?» – Жалею ли я, что сказала ее? Не знаю… Я всегда задаю себе один и тот же вопрос: что было бы, если бы я их не познакомила? И вот тут-то и начинаются мои сомнения: «Они бы познакомились без меня!» – «Они бы никогда не познакомились без  меня!» И так без конца. У меня голова кругом идет от этих сомнений… Но хватит об этом. Слушайте, что было дальше.
    – Я хочу познакомить вас с моей сестрой – Лилей.
     Теперь уже его очередь пришла волноваться. Он побледнел. Потом с усилием выдавил из себя:
      – К ней я не пойду.
      – Это почему же?.. Не пожалейте потом. Многие хотели бы быть на вашем месте.
      – Я знаю.
      – Знаете? Откуда?
      –Знаю – и всё.
      – Вы видели ее! – вырвалось у Эльзы, предчувствующей что-то неладное и уже жалеющей, что начала этот разговор. – Вы говорили с ней, она вам понравилась, – после короткого молчания с опаской предположила она. – Но почему вы не хотите идти к ней? Вы боитесь?
      – Не хочу – и всё, и не будем об этом! – с надрывом проговорил Маяковский. – Может быть, я хочу быть с тобой. Хочу любить ту, которая приходит, когда  мне плохо.
      Почти не спавшая в последнее время, перенервничавшая, Эльза вдруг разрыдалась. Для нее эти слова были громом среди ясного неба. Хотя она их и ждала, и произносила их за него не раз по ночам. Но вот они сказаны – и ее переполнили чувства, которые она не в силах была сдержать. Они вырвались у нее наружу.
      – Дядя Володя… любимый... единственный… Люблю… люблю вас, – говорит она, полная счастья, со стекающими по щекам слезами.
     Сказав это, она замолчала. Она ждала, опустив голову. Она слышала свое сердце, как оно стучит и пытается вырваться из ее кофточки…  Маяковский подходит и обнимает ее. Постепенно ее волнение передается ему. Рука его скользит по ее юбке вниз. Жадными губами он ищет ее губы… Напрасно! Губы его не встречают ответного порыва, к которому он привык у других женщин. Эльза дрожит; как комок нервов напряжена. Его желания натолкнулись на что-то твердое. Твердый орешек, над которым надо долго трудиться... И встал перед ним другой образ. Ослепительной еврейской царицы, которую Бог перенес в наши дни. Пусть для других она обыкновенная женщина. Накрашенная, рыжая, нагло соблазнительная. Для Маяковского она навсегда царица. И ему захотелось к ней! К ней! к ней! Ноги ее исступленно гладить – и целовать, целовать, целовать!.. Его чувства к Эльзе  резко пошли на убыль. Он  начал трезветь, спускаться с Небес на Землю… И увидел он перед собой бледную, измученную любовью жалкую девочку!
     – Боюсь, у нас ничего не выйдет – произносит он глухим голосом и опускает руки.    
     – Что с вами?
     – Я думаю о ней… Прости меня. Я совсем раскис. Разнюнился. Разслюнявился. Разбабился. Но она преследует меня! Ее сладкий, манящий взгляд завет меня на сладкую казнь! И вся она, сладкая и томящая, притягивает меня, как костер притягивает бабочку. «В огонь! в огонь!» – указывает она. И я готов броситься в него с удовольствием… Глаза, два коричневых солнца и коса  – рыжая медь – вот о чем я всё время думаю. И уже вижу себя огнем обвитым на несгорающем костре немыслимой любви!.. Это же предчувствие совсем другой, неведомой мне жизни. Предчувствие счастья, которого у меня никогда не было. Может быть, только в детстве… Идем! Знакомь меня со своей сестрой. Я буду говорить с ней. Я тоже не ерунда. Я могу ей понравиться!
     Голос Эльзы за кадром:
     – И я познакомила его с Лилей, в которую он тут же влюбился без памяти. Мне можно было предвидеть это, потому что в нее нельзя не влюбиться. Уж такой она родилась.
                П р о д о л ж е н и е  з а в т р а


Рецензии