фамильное

  Николай Александрович Падейский

                "не торговал мой дед блинами,
                не ваксил царских сапогов..."               
                А.С.П.

Не торговал мой дед блинами,
И не служил в НКВД.
Не обойден он был чинами,
И не оставлен был в беде.

Ему диплом вручили немцы,
За год до Первой мировой.
Он прожил жизнь с открытым сердцем,
И с не склоненной головой.

Большевики в конце двадцатых,
Его приставили к деньгам,
Хотя дед ближе был по взглядам,
К заклятым классовым врагам.

Ему наверх был путь открытый,
Туда   толкал его сам бог,
Большевикам был нужен  мытарь, 
И  экономики знаток.

Ему доверили валюту,
Он  вел с Америкой дела,
И грузы в тоннах нетто-брутто,
Дед гнал в Россию без числа,

И несмотря на все доносы,
Не опускался он на дно ,
Из Штатов вывез  паровозы,
И танки Кристи заодно.

И как-то раз  не тратя нервы,
Он жизни изменил маршрут,
И отказавшись от  карьеры,
Пришел в  учебный институт.
 
Хотя он близок был к элите,
И от  трудов  не так устал.
Он слишком ясно все предвидел,
И риск привычно просчитал .

Его ценили  педагоги:
Он мог студентов подучить,
Он там преподавал  налоги,
Чтоб хватало на харчи,

И все равно в начале Чистки,
Ему звонок  : "Скорее прочь,
К вам отправляются чекисты!..".
Дед  без вещей рванулся  в ночь.

Жилье от шкафа до дивана,
Тряхнули жестко без затей:
Чекисты взяли в чемоданах,
Десятки  книжек да статей.

Чтоб уклониться от ареста,
И быть подальше от огня,
Он сразу выехал в Одессу,
Где сохранилась вся родня.

И растворив себя в  народе,
Он перешел беды черту :
Вполне обычным счетоводом.
Все лето он провел в порту.

Дед  ощутил - минуло лихо,
Домой пришел, как выпал снег, 
А в институте было тихо,
И меньше втрое всех коллег.

Он захотел, все трезво взвесив,
Вернуть и книги и добро.
И терпеливо выждав  месяц.
Чекистам отослал запрос .

Коллеги сразу ужаснулись:
"Тебя тот час же заберут!
Кому  чего в ЧК вернули -
Таких наивных там и ждут!"

Но тут пришло письмо с Лубянки
- когда явиться и куда,
Он сам пошел и чемоданы,
 Ему там выкинул солдат.