Чикаго

Глухая тайга. Лесосплав полным ходом:
Бревно за бревном, день за днём, год за годом.
Напарник — из новых, весь светит насквозь.
Под вышкой ходил, но, увы, не сбылось.

Принёс он свои золотые пятнадцать,
Держался за них, всё потел, надрывался.
И я, наблюдая, как он метит дни:
— Земляк, — говорю, — покури, отдохни.

        А он, доходяга,
        Ответил неясно:
        «Ты не был в Чикаго?
        Ну и напрасно».

Когда нормы нету, когда непогодит,
То каждый с ума — всяк по-своему —  сходит:
Кто пьёт, кто дерётся, а этот — того…
Какой-то ущербный, мне жалко его.

Глядит в небеса — взгляд дурной, с поволокой,
Морока мне с ним, ведь гляди в оба ока.
Сорвался багор, покатился балан… 
— Эй, прыгай! — кричу, — Оглоушит, болван!

         А он, доходяга,
        Ответил неясно:
        «Ты не был в Чикаго?
        Ну и напрасно».

В бараке лежим, я, стараясь помягче,
Спросил о семье — он молчит, глаза прячет.
— Дела, — говорю, — знать, неважны, браток.
Ну хочешь, заочницы дам адресок?

От сердца даю, от души отрываю:
Шеф-повар столовой по имени Рая.
Напишешь — полюбит, вернёшься — возьмёт,
И жизнь у тебя как по маслу пойдёт!

        А он, доходяга,
        Ответил неясно:
        «Ты не был в Чикаго?
        Ну и напрасно».

Я вижу: дойдёт, не дотянет до снега.
И я — то да сё ему, вплоть до побега.
И время убил, и не смог ничего,
И, в общем, оставил в покое его.

А нынче сказали — его задавило,
Но дышит ещё, я к нему что есть силы…
Прибёг, говорю: — Доконал ты меня —
Неделю мне снится Чикага твоя!

         И он, бедолага,
         Чуть слышно, печально:
         «Ты видел Чикаго?
         Ну, как там, нормально?..»

1990