Бреденьки псоюшки. иудея

               
     Люблю жида, люблю еврея.
     Судите, братики, меня,
     Родныя, с ними жизнь острее,
     Все эти фобии фигня.
    
     Еврея всякий приголубит,
     Мол, древний род, не погуби!
     Жида же – и еврей не любит,
     А ты возьми и полюби.

     Какая разница, о Боже,
     В какой транскрипции кружит
     Трансевропейское, похоже:
     Иуде-жуде-жиде-жид?

     Пребудь ты хоть Пророка сыном,
     Будь хоть с минорой, хоть с крестом,
     Все там наги, под триединым,
     Под Аврамическим кустом,

     И куст, качаясь, льнёт к высотам,
     И крона на ветру дрожит...
     А глянь-ка в корень – что там? Кто там
     Блаженно лыбится? А – жид.
      
     Жить нужно просто и открыто,
     Как жид, что и открыт, и прост.
     И он томится у корыта,
     Но и прямится в полный рост.
   
     Там договор подписан с Богом,
     Где, братики, у нас – прокол,
     Туман и грёза о высоком,
     О намерЕньях протокол.
    
     «Жидомасонская порука!..
     Международный, гля, кагал!..»
     Но, гля, на то в реке и щука,
     Чтобы карась, мля, не дремал.
    
     Братишки, самоуниженье –
     Клеймо безбожника, раба.
     Какой полёт? Кому служенье?
     Божба!.. Гордыня и божба.
      
     Где обязательность, ребята,
     Терпенье и упорство где?
     Вот жид, всегда он верит свято
     В то, что обязан быть – везде,
    
     Уверен, что лежит работа
     По искуплению – н а  н ё м,
     А не на ком-то, слёз и пота
     Взыскуя жёстко, день за днём.
    
     А мы? Примет, вещдоков Чуда,
     Как тот Фома, всё ждём всегда,
     А Чуда нет – вредит, паскуда,
     Есть виноватый, бей жида!..
    
     Покуда здесь, их всех мудрее,
     Гордыней смертною зверея,
     Божбою мы оглушены,
     Там – небо слушает еврея,
     Полно тишайшей тишины…
    
     Я такой нигде не слышал, честное слово.