К. И. Галчинский. Баллада о трубном стихотворце

Жила-была барышня Люба,
не барышня — сущий ужас.
Хочет сказать: «люблю вас»,
а получается: «люэс».

Ленты плела голубые,
имела кота голубого.
Он тёрся о губы Любы,
слыша заветное слово.

Был ещё стихотворец —
взамен каблуков котурны.
Всегда под мухой, но муза —
всегда под знаком Сатурна.

У Любы зелёные глазки
разбрызгивают отраву.
У стихотворца — почки
и вечный галстучный траур.

Увлёкся стихотворец
и молвит, Любой любуясь:
— Скажи, что ты меня любишь!
А Люба, конечно: «Люэс».

Он пел:  — Ты ладья золотая,
а следом голубки колонной.
Потом — петухов до третьих —
куб трубил перегонный.

И как-то, прикиньте, под вечер
он выдал: — Не будь как весталка,
тебе пойдёт, уверяю,
чернота катафалка.

Убил стихотворец Любу,
прости, мол, меня, Инфанта.
Кровавился нож в закате
под полотном Рембрандта.

Таким же кровавым ножиком
сполох небо вспорол.
Вздел стихотворец голову
на острый и длинный кол,

потом на огне поджарил,
и вышла рожа гориллья.
Ох, жуткое было дело,
чистая некрофилья.

(Лазурно-средневеково
плясали коты поверх ран,
а после рассвет окрасился
в болезненный  bleu mourant.)