По ту сторону - Глава 2

2

Ночью выпал снег. Утренняя пробежка была затруднена его обилием. Впрочем, это сопротивление замёрзшего пара было с лёгкостью преодолено. Что такое снег, белый и пушистый, приятный на ощупь, с леденящей прохладой внутри? Снег – всего лишь снег – не препятствие. Он помог ему почувствовать что-то важное, постоянно ускользающее от внимания. Преодолевая сопротивление, пиная ботинками снег, он вспомнил, что сегодня ночью ему снился сон, и в этом сне было что-то особенное, революционное.
Лекарь протянул руку к тумбочке и нащупал пульт от музыкального центра. Взяв пульт, нажал "Play". После недолгого скрежета приводных механизмов из динамиков послышались плеск воды и пение птиц. Звуки природы, просыпающейся в свете нового дня. Хорошая музыка, но сейчас, это немного не то, что ему нужно. Ему хотелось чего-нибудь жизнеутверждающего, тонизирующего, возможно, даже агрессивного.
Нажав на "Disk 2" он сменил диск, но комнату заполнил не убойно-скоростной барабанный ритм Дейва Ломбардо или увесисто-тяжёлый гитарный рифф Чака Шульдинера, а мелодичный перебор опущенной на тон гитары. Tiamat. Первая композиция с альбома Clouds. Что может быть хуже в этот зарождающийся зимний день?
Лекарю очень не хотелось вставать, но пришлось, так как третьего диска в центре вообще не оказалось. Кровать неохотно скрипнула. Лекарь подошёл к столу и из многочисленных дисков выбрал, наконец, то, что так безрезультатно пытался услышать в течение последних пяти минут - "Brutal death metal" с поползновениями в  "Black", тупорылый и бессмысленный. Он его не любил, но сейчас почувствовал, что именно эта музыка поможет ему сосредоточиться на сегодняшнем дне.

Канун праздников всегда наводил на размышления. Сегодня как раз такой день – 31 декабря 2000 года. Меньше чем через сутки наступит новое тысячелетие. Что принесёт оно человечеству и ему в частности. Он не придавал мистической окраски этому событию. Просто ещё один год в бесконечной череде времени. Лекарь не верил ни в конец света, ни в иные предрассудки, которыми так любит забивать себе голову современное общество. Единственное, что он предвидел наверняка, это то, что новогодняя ночь опять оставит его в одиночестве. И дело не в том, что ему не с кем и не куда пойти, просто ему всегда было в тягость человеческое общество, его всегда тяготило всеобщее бессмысленное веселье. Да-да, он не видел в нём смысла применительно к себе, но в целом, допускал необходимость его существования. Он понимал, что такое праздник для рядового человека, но почему-то люди редко ценили это. Многим просто не нравилась его тяга к тишине и умиротворённости, они не могли понять того, что праздник приносит ему лишь раздражение и нескончаемую жажду понимания. Он всегда оставался более одиноким в толпе веселящихся людей, чем в тишине пустой комнаты. В пустоте не кому было понять его, и он не ждал от неё понимания. Но люди не пустота и мы часто ждём от них несколько большего, чем получаем. Со временем, Лекарь научился контролировать ожидания, смирился с одиночеством и праздники перестали тревожить его.

Глубоко погрузившись в свои размышления, Лекарь не заметил, как к нему подошла его мать.
- Андрюша, пойдём завтракать. Чайник давно уже вскипел. Пойдём… - как бы с мольбой произнесла Надежда Ивановна немного дрожащим голосом и тронула сына за плечо. Лекарь вздрогнул и секундным непонимающим взглядом посмотрел в лицо матери.
Мать отпрянула. Безудержная гримаса боли до неузнаваемости исказила её всегда доброе и приветливое лицо. Страшно было ей смотреть в глаза своего сына, страшно и больно было видеть в них жуткое помешательство. Уже несколько раз за последние полчаса она приоткрывала дверь в комнату сына и исподтишка смотрела на него. Каждый раз, заходя в комнату, она хотела позвать его к столу, но слова не желали слетать с её влажных от волнения губ. Не решаясь нарушить размышления сына, она уходила, осторожно прикрыв за собой дверь, и Лекарь так и продолжал лежать на спине с широко открытыми не видящими глазами. И вот, наконец, она дерзнула прервать это мрачное оцепенение и увидела то, чего так боялась – взгляд сумасшедшего. Пусть он был мимолётным, ели заметным, но его хватило для того, чтобы судорожно сжалось её материнское сердце.
Лекарь ещё мгновение не понимал, кто перед ним и чего от него хотят, затем приподнялся и сел. Он ничего не сказал, как обычно, но посмотрел на мать с такой нежностью, такой любовью, которой нельзя было предположить в этом угрюмом и мрачном человеке. Он приобнял её и этим развеял страх и недавнее беспокойство.
Каждый раз, видя сына в таком состоянии, Надежда Ивановна искала причину его странного поведения, найдя же объяснение происходящему, она неизменно с облегчением вздыхала и забывала всё то, что недавно вызывало в ней беспокойство. "Он задумался и не заметил, как я заходила, а его взгляд помешанного - фу, какое нехорошее слово - просто мне померещился. Я пожилая женщина и многое мне уже стало казаться. Это старость крадёт у меня остатки спокойствия в преддверии новой жизни. Да и отстала я от времени: вся молодёжь нынче нервная и потерянная. А Дюша учится, сдаёт зачёты: ведь у него сессия на носу. Да и "Новый год". Конечно, ему есть над чем задуматься. Не до меня ему и не до завтрака, а вот, посмотрите, улыбнулся и обнял, не смотря на свои думы. Любит, значит, и бережёт. А я, дура, разнервничалась, чуть до инфаркта себя не довела…" – так размышляла она, накладывая сыну изрядно остывшую яичницу.
Лекарь задумчиво крутил в руках кусок чёрного хлеба. Он был не голоден, но ему не хотелось огорчать мать. Она была слишком сентиментальной, постоянно за него беспокоилась, переживала, он чувствовал это и не хотел лишний раз её расстраивать. Лекарь взял вилку и нехотя ковырнул яичницу. Жёлто-белая масса оторвалась от поверхности тарелки и, неуклюже цепляясь за вилку, повисла в воздухе. На мгновение всё погрузилось в статичное безмолвие. "Упадёт или нет?" – подумал Лекарь, и, не дожидаясь ответа на свой вопрос в никуда, отправил кусок к себе в рот.