Один

И ожидание тянулось столетие,
И одиночество было пугающим,
Как у рябины, чёрной, соцветие,
Как приглашение всем желающим.

Уже не помнил ни имя, ни отчества,
Давно прошёл он точку кипения,
Его тяжёлые сто лет одиночества
Перевернули всё мировоззрение.

И чувства все его обострённые
Уже для жизни не радостью были,
И даже души, что были спасённые,
К нему тайком, через окна ходили.

А на стене нацарапаны палочки,
Не сосчитать уже, рать безымянная,
И на последних желаниях галочки,
Скрывает чёрная дымка туманная.

Не разговаривал он, не клеилось,
И это, вроде обета молчания,
Когда иллюзии вскоре развеялись,
Он чуть с ума не сошёл от отчаяния.

И был не прочь повторить всё заново,
Но не войти в эту реку дважды,
И в состоянии голода странного
Он на весь мир разозлился однажды.

И был готов разбудить в себе зверя,
И был в плену первобытной слабости,
Но вот, последствия трижды измерив,
Не испытал на себе той радости.

И одиночество было обыденным,
И ожидание было пугающим,
Но поражение было предвиденным,
За ним по следу, по жизни шагающим.