Ода варягам

Здесь страшный холод,мёрзнут птицы.
Я приоткрою вам страницы
великих дел и бездны зла.
За синим льдом и тёмным морем,
среди побед и криков горя,
шла жизнь варягов...и прошла.
       ******

Конец зимы.Морозный приступ ночи,
когда во сне внезапно вскочишь
и,кажется,пришла беда.
Но тихо всё-мерцают угли,
молчат собаки,лоб округлый
белеет рядом,как всегда.

На берег набегают волны.
Три корабля под грузом полным
скрипят,трепещут и дрожат.
Наступит день,вернее,утро
и триста ног,в меха обутых,
по свежим доскам застучат.

Бурдюк олений-винный погреб,
пойдёт по кругу,души сдобрив,
и в жилах потеплеет кровь.
И веселей пойдёт работа,
и гулко рассмеётся кто-то,
и даже Зигмунт двинет бровь.

Он главный здесь и слово лишне-
пристукнет он ногой чуть слышно,
и люди встанут,не дыша.
Невидный жест-и парус хлопнет,
и пар дыханья,не просохнув,
застынет,бороды кроша.

Поднимут якорь-кус железа,
и рыжий пёс,всегда облезлый,
придёт их воем провожать.
И будет рядом с ним старуха-
колдунья,ведьма,повитуха,
а раньше...-просто чья-то мать.

В руках-оленяя лопатка,
пучок травы и камень гладкий-
гаданья древнего черты.
Немыты космы,рвань надета,
но свежий,чистый запах лета
почувствовал бы рядом ты.

Ей столько лет,что страшно людям,
и бьют её,но мы не будем-
послушаем её слова:
"Глупцы,вернитесь,-слишком рано,
ещё мороз скуёт прораны,
и вашу смерть домчит молва!

Луна взошла сегодня поздно,
и солнце было слишком грозно-
куда ни кинь-везде одно.
Собаки долго выли ночью,
и волки съели Арны дочку-
вернитесь в хижины,в тепло!"

"Иди,старуха,съешь енота!-
с ладьи ей пьяно крикнет кто-то-
смени одежду-глянь,весна!"
Махнув рукой,ушла старуха,
и пёс,подёргивая ухом,
умчался,весело кружа.

Теперь о Зигмунте-вояке.
Его лицо и лоб покатый
я мог назвать-бы образцом.
Но вот глаза,их блеск зелёный
и волос бороды палёный..-
я говорил с лихим бойцои.

Что движет им,какие чувства?
Любовь к военному исскуству?
Или причуды подлеца?
Да,смерть,да кровь,но он ведь тоже
был сделан из костей и кожи,
а не из камня и свинца.

А,может,злато?Было б глупо
подумать,что настолько скуп он,
и в доме кучи серебра.
Рабы? Их сколь на судно взять возможно?
Ну,тридцать,если осторожно,
и то,коль больше нет добра.

Теперь,сквозь времени туманы,
не всё понятно в том смутьяне,
что жил свободой и дышал...
Я больше доверяю чувствам,
и их мятущееся буйство
я возношу на пьедестал!