Мадмуазель Кокотка. По рассказу Ги де Мопассана

Мадмуазель Кокотка. По рассказу Ги де Мопассана.

Когда мы с другом выходили.
С дома умалишённых, я -
В углу двора тогда заметил,
Там, человека одного.

Высокий, худощавый очень,
Который, подзывал  рукой,
Воображаемую, будто,
Собаку. И ту, нежно звал:

«Кокотка, милая Кокотка!
Иди сюда, иди сюда!
Красавица моя, кокотка!
Иди сюда, иди сюда…»

Похлопывал себя по ляжке,
Как будто точно призывал.
Приманивал свою собаку,
Как, это делают всегда.

«Кто он такой?» – врача спросил я.
На это врач ответил мне,
«О, это очень интересный,
У нас больной, из всех других.

То, Франсуа – это, был кучер,
Сошёл с ума после того,
Как утопил свою собаку,
С тех пор находится у нас».

Врача упрашивать я начал,
Историю, чтоб рассказал.
Порой история простая,
Хватает нас до сердца, аж.

Вторая  часть.

Но, рассказал мне всё об этом,
Не врач – а, другой человек.
Другой конюх – что там являлся.
Товарищем, там, Франсуа.

В одном предместье, у Парижа,
Жила богатая семья.
То, буржуа. Заняли виллу,
В парке, на берегу Сены.

У них был Франсуа – то, кучер,
Был деревенским парнем, он.
Чуть туповатый, добродушный.
Простак. Легко и обмануть.

Как – то вечером возвращался,
С отлучки. По пути ж домой.
За ним собака увязалась,
За ним последовала та.

Внимания не обратил сначала,
Он ни какого  на неё.
Но, та упорно  брела сзади,
Он обернулся  же на ту.

Присматриваться стал к собаке,
А, не знакома ль та ему?
Но, нет. В округе ту не видел,
Он встретил её в первый раз.

Ужасной худобы, та сука.
С огромными сосками, там.
Отвислыми. Видно – кормила,
Щенки, видно, были у той.

Жалкая, та, изголодавшись,
Поджавши хвост, уши прижав,
И замирала та на месте,
Коль, останавливался он.

И снова же плелась та сзади,
Едва шёл Франсуа вперёд.
Хотел прогнать «скелет» он этот,
И даже вскрикнул на неё ж:

«Пошла вон! Говорят тебе, убирайся! Пшла! Пшла!»

Та, отбежала там немного,
На несколько шагов. Присев,
Видимо, явно выжидала ж,
Когда кучер вперёд пойдёт.

Нагнулся он, и вид там сделал,
Что камень подбирает он,
Та, отбежала тут подальше.
Сосками дряблыми тряся.

Тут Франсуа уж стало жалко.
Собаку.  И – её позвал.
Та, робко подошла, там выгнув,
Хребет – все рёбра показав.

Он потрепав эту собаку,
По той костлявейшей спине.
И тронутый печальным видом.
Собаке той тогда ж сказал:

«Ладно уж, пойдём!»

И та, хвостом тут завиляла,
Радуясь, что сей человек,
Принял её, своей считает,
Засеменила перед ним.

Он поместил её в конюшне,
Солому даже подстелил.
Потом сходил уже на кухню,
И хлеба ей поесть принёс.

Она, наевшись до отвала,
Клубком свернулась, легла спать.
И там заснула безмятежно,
На лапы голову склонив.

На следующий день, тот кучер,
Хозяевам тем рассказал,
Про ту собаку, без утайки,
Оставить - разрешили, ту.

Она казалось ему тихой,
Преданной, умной, тогда ж там.
Но, вскоре у ней обнаружил,
Он, недостаток всё ж один.

Ужасный, впрочем, недостаток,
Та, предавалась круглый год,
Любви! Успев в короткое там время,
Со всеми псами там сойтись.

Оказывала, та, любому.
Там благосклонность из всех псов.
И с безразличием, на деле,
Уличной девки, там уже.

Прекрасно ладила со всеми.
Таскала за собой уже,
Целую свору, мастей разных,
«Поклонников»,  мужей своих.

Совсем разными они были,
Одни величиной с кулак,
И, с доброго осла, другие ж,
Все, табуном  брели, за ней.

Их, по дорогам та водила,
Прогулки, совершая там.
Когда присаживалась где – то,
В кружок садились возле той.

Местные жители ж считали,
Каким – то феноменом, ту.
Случаев раньше не видали ж,
Ветеринар – в загадках был.

Когда ж в конюшню возвращалась,
То свора этих псов уже,
Усадьбу эту осаждала,
Чтобы проникнуть за забор.

Те пробирались в парк, что был тут,
Протискиваясь средь кустов,
И разрывали все там грядки.
Цветы топтали ж, ямы рыв.

В отчаянии был садовник,
Ночь напролёт выли ж те псы.
А днём и в дом, те, пробирались,
То, как напасть была ж. Беда!

Хозяева не раз встречали.
На лестницах, и в комнатах,
Разной породы, тех, «собачек»,
В плаче дети были от них.

В этих краях, в этой округе.
Стали шататься там уже,
Всем неизвестные ж собаки.
И пропадали ж быстро там.

Но, кучер – обожал Кокотку.
Он, без насмешки так назвал,
Вполне заслуживала это,
И он о ней там говорил:

«Такая умная тварь, - совсем как  человек. Только что не говорит!»

Он заказал для той ошейник,
Великолепный очень был.
Из красной кожи, с медной бляшкой,
Выгравированы - слова:

«Мадмуазель Кокотка, кучера Франсуа».

И вот она стала «огромной».
Ведь, раньше та была ж худой.
Теперь сделалась очень тучной.
На тугом животе – соски.

Та, тяжело теперь ступала,
И лапы растопырив там,
Дыша тяжело своей пастью,
Не в силах была бегать, та.

Феноменальна – плодовитость,
У той собаки там была.
Едва успев, та, ощениться.
Нагуливала, новых уж.

Четыре раза успевала,
Та, в год, производить щенят.
Целыми выводками их, там,
Различных   мастей, тех, собак.

Оставлял одного, тот кучер,
Сошло, чтоб молоко, у той.
А остальных, собирал в фартук,
Безжалостно в реке топил.

Но вскоре. Стала и кухарка.
Жалобы свои предъявлять,
Та обнаружила в буфете,
В чулане, в печке – всюду, тех.

Всё что могли они ж тащили,
И наконец, хозяин тот,
Последнее, там, потеряв терпенье,
К себе там Франсуа позвал.

Отделаться от той Кокотки ,
Он кучеру там приказал.
И огорчённый этот малый,
Искал, куда б пристроить, ту.

Никто не брал эту собаку,
Одному возчику тогда ж,
Поручил завести подальше.
Ту, от Парижа, в поле, там.

Но, в тот же вечер, та, Кокотка.
Там возвратилась к Франсуа.
Надо было ж принять решенье,
Серьёзное, на этот раз.

За пять франков, там, согласился,
Начальник поезда тогда ж,
Забрать собаку. В Гавр, он, ехал,
И там же выпустить её.

На третий день эта Кокотка,
Вновь на конюшню приползла.
Взъерошенная, отощавши,
В царапинах вся. Чуть жива.

Разжалобился тут хозяин,
В покое, все оставят, ту.
Но, вскоре – вновь псы появились,
В большом количестве уже.

Остервенелые, чем раньше,
Однажды вечером, когда,
Большой обед давал хозяин,
Собака его подвела.

Какой – то  дог со стола стащит,
Пулярку, в трюфелях внутри,
Там из под носа у кухарки,
Та, не решилась вырвать, ту.

Хозяин очень рассердился.
И не на шутку уже там.
Позвав Франсуа, уже гневно,
Новый приказ тому отдал:

«Если вы до завтрашнего утра не утопите
 эту тварь в реке, я вас выставлю за дверь, слышите?»

Как, громом, поражён был конюх,
К себе в каморку он ушёл.
Чтоб в чемодан уложить вещи,
Предпочитая всё ж уйти.

Потом сообразил: «Не примут,
Его там никуда, коль, он,
За собой таскать так же будет,
Свою Кокотку. Как тут быть?

Думал о том, что он тут служит,
В доме порядочном давно ж,
Харчи. Жалование платят,
Хорошее – чего ж ещё.

Сказать по правде, та собака,
Не стоит всё же, всех тех благ,
И собственные интересы,
Тут, всё же одержали верх.

И Франсуа – решил покончить,
С Кокоткой этой навсегда.
Он в эту ночь  спал совсем плохо,
А на заре пораньше встал.

Он захватил с собой верёвку.
И за собакой вниз пошёл.
Та медленно встала с подстилки,
Хвостом виляя, подошла.

И сердце у него упало,
Он начал нежно обнимать,
Кокотку. Гладить её уши,
Целуя в морду, ту ласкал.

Ласковыми, он,  именами,
Какие, знал – ту, называл.
Тут шесть часов, часы пробили,
Пора было уже идти.

Дверь распахнув, сказал Кокотке:
«За мной!». Собака от звалась.
Хвостом в радости завиляла,
Думала  – что идут гулять.

И подойдя к реке, он выбрал,
Место  поглубже там, из всех,
Один конец своей верёвки,
К ошейнику он привязал.

И подобрав побольше камень.
Другим концом тот обвязал.
Верёвки этой. Взяв Кокотку,
В объятиях, стал тискать ту.

Нежно целуя, уже будто,
Он расставался там на век,
С дорогим существом на свете,
Словно, это был человек.

К груди, ту, прижимал, баюкал.
И называл Кокотку, ту:
«Красавица моя,  Кокотка,
Кокоточка моя. Прости!»

А та, повизгивала только,
От удовольствия в руках,
Раз десять кучер собирался,
Бросить в реку собаку, ту.

И всякий раз – недоставало,
У него мужества, в сей миг.
Но вот, он там уже решившись,
Со всей силой в воду швырнул.

От берега, как можно дальше.
Она ж пыталась вроде плыть,
Как, при купании когда – то,
Но, камень, ту, тянул ко дну.

И стала та, мало  - помалу,
В реку уж погружаться там.
На Франсуа она бросала,
Взгляды умоляющие.

Как, человеческие были ж,
Взгляды её, барахтаясь,
Как тонущий человек, будто,
Так выглядело это всё.

Передняя же часть собаки,
Уж в воду погрузилась там,
Задними лапами ж махала,
Отчаянно, та, над водой.

И вот,  скрылись они под воду,
И там добрых уж пять минут,
Пузыри вверх там поднимались,
Лопаясь на поверхности.

Словно вода там в ней кипела,
А Франсуа на берегу ж,
Потерянный стоял, убитый,
Был вне себя от ужаса.

И с бурно бьющегося сердца,
Ему казалось – видит он:
Как корчится его Кокотка,
В предсмертных судорогах там.

Думал с крестьянской простотою,
И спрашивал уже себя:
«Что думает та животина
Сейчас на дне там обо мне?»

Он чуть было – не помешался.
Целый месяц он проболел.
Каждую ночь свою Кокотку.
Мучаясь, видел он во сне.

Чувствовал – как, та, лижет руку,
И даже слышал её лай.
Пришлось врача позвать тут срочно,
Чтобы в чувство привёл его.

Стал, наконец, он поправляться,
В конце ж июня, увезут,
Его хозяева, в другое,
Имение своё – Бьессар.

И там он снова очутился.
Опять на берегу ж Сены.
В реке купаться уже начал,
Поправился уже совсем.

Каждое утро шёл на реку,
Там вместе с конюхом тогда,
Переплывали они Сену,
Порой и наперегонки.

И вот, однажды, те, купаясь,
Когда барахтались в воде,
Франсуа крикнул тут в веселье,
Товарищу тут своему:

«Смотри - ка, что это такое?
Сейчас котлеткой угощу!»
Это была падаль, как видно,
Раздувшийся, облезлый труп.

То, труп собаки был там, явно,
Плыл по теченью мимо них.
И вверх ногами, что торчали,
И Франсуа к нему подплыл.

Он продолжал шутить ещё ж тут:
«Эх, жаль – не свежее мясцо,
Зато, как много, посмотри – ка,
 Тут целая гора его!»

И он плавал вокруг, там, трупа,
Держась на расстоянье чуть.
Но, вдруг замолк, что – то увидев,
И стал присматриваться там.

Потом подплыл он уже ближе,
Словно хотел рукой достать.
Пристально взглянул на ошейник,
К нему он руку протянул.

Схватил собаки труп за шею,
И притянул его к себе,
В позеленевшей медной бляшке,
Увидел надпись он свою:

«Мадмуазель Кокотка, кучера Франсуа».

Так, мёртвая тогда собака,
Сумела разыскать его,
За 60 лье уж от дома!
То, словно мистика была.

Нечеловеческий вопль тут же,
Там вырвался у Франсуа.
К берегу в ужасе скорее.
Он в крике к берегу поплыл.

Кричал он – не переставая,
На берег выбрался когда.
Он, как был голым, припустился,
Сломя голову тут бежать.

Бежал тогда он без оглядки,
Уже куда глаза глядят…
Сошёл с ума, тогда тот кучер,
Такая, вот, история.