Рокамболь

Когда страну трясло от боли,
И крепнул сталинский режим,
Мой дед читал о Рокамболе
В свои пятнадцать с небольшим.
Когда эпоха в каждом шаге
Врагов разила наповал,
Его роман "плаща и шпаги"
Раз навсегда очаровал.
Потом, уже больным и старым,
Он мне рассказывал порой
С каким–то юношеским жаром,
Как восхищал его герой
Тех упоительных, бульварных,
Загадочных и жутких книг,
Сюжетов гибельно–кошмарных,
Распутно–трепетных интриг...
Романтика, не зная тленья,
Всегда жива, и потому –
Птенец иного поколенья,
Я так завидовал ему
За то, что странно и нелепо,
Сметая ненависть и боль,
В дни перелома, в годы НЭПа
К нему явился Рокамболь!
  _________________
  * Рокамболь – герой серии бульварных романов
     французского писателя Понсона дю Террайля
     "Похождения Рокамболя", чрезвычайно
     популярных в дореволюционной России.

ВСТРЕЧА С ЦИОЛКОВСКИМ

Вспоминаю такой рассказ деда. Середина 1920–х годов, Калуга. Группа
мальчишек–комсомольцев ходит по домам и квартирам, где живут интеллигенты и "бывшие", то есть те, кого большевицкая революция выбросила за черту жизни. Задание у ребят ответственное: изымать буржуазные книги у населения. А какие именно? Ну, например, книги про Шерлока Холмса или Пинкертона, книги Дюма и другие романы "плаща и шпаги", вообще весь историко–авантюрный жанр подлежит изъятию и уничтожению. Есть даже разнарядка от райкома: сколько каждый буржуй должен отдать томов, разлагающих моральный облик строителей "самого справедливого" общества. Книги собирались в кучу и сжигались под пение "Интернационала".

И вот мой пятнадцатилетний дед во главе группы решительно настроенных молодых людей заходит в дом с мезонином на краю города, в котором живёт... Константин Эдуардович Циолковский. Он тогда ещё не числился великим учёным, хотя определённое признание у него было. Но это не помешало первооткрывателю космической эры попасть в общий список по изъятию книг. Он вышел навстречу ребятам в валенках и со слуховым аппаратом в руке.

– Мы к вам, профессор, и вот по какому делу..., – заявил командир группы, копируя интонацию знакомого председателя домкома.
– Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, – перебил его Константин Эдуардович, – во–первых, вы простудитесь, а, во–вторых, вы наследили у меня в комнате, а пол здесь только что вымыли.
– Во–первых, мы не господа, – с вызовом бросил командир, – господа в Париже. А во–вторых, у нас вот какое дело... Мы пришли книги буржуйские забирать. С вас – десять штук!
– Что значит "буржуйские", – изумился Циолковский, – и почему так много? Но, взглянув на суровые лица ребят, махнул рукой.
– Ладно... идёмте со мной. А обувь всё же оставьте в прихожей!

Через минуту вся компания стояла возле большущего книжного шкафа и озадаченно рассматривала корешки книг: "Высшая математика", "Основы баллистики", "Курс лекций проф. Можайского" и десятки других томов, ничем не напоминавших зловредную буржуазную романистику...

– Прошу вас, берите, что считаете нужным, – в голосе хозяина дома слышалась явная издёвка, – но потрудитесь в последствии объяснить там, куда вас вызовут (а я уж об этом похлопочу, будьте уверены!), по какому праву вы лишили меня литературы, в высшей степени необходимой для моей работы.
– Но у нас разнарядка.., – пробормотал командир, – со всех буржуев по десять томов... постановление райкома... Вы ведь буржуй?
– Э–э... Не совсем... Если только в определённом смысле... То есть, я достаточно образован, да.
– Ну, вот видите! С вас – десять томов. А иначе.., – командир сокрушённо вздохнул, – нам выговор и порицание.
– Ну, хорошо! Будь по–вашему.

Циолковский, не спеша, направился куда–то по узкому коридору.
– Сейчас принесу вам... буржуйские.
Ещё через пять минут Константин Эдуардович вышел к ребятам со стопкой книг в руках.
– Вот это, кажется, подойдёт.

Командир радостно взял верхнюю книгу, на обложке которой красовались скрещённые шпаги, шляпа с пером и начертанный витиеватыми буквами заголовок "Похождения Рокамболя". Имя автора сего произведения зримо свидетельствовало о его явно буржуазном происхождении: Пьер Алексис Понсон дю Террайль!
– Ух ты ! – вырвалось у мальчишки, – Это же то, что нужно! То есть – оно самое, буржуйское... Остальные ребята согласно закивали.
– Да тут же больше десяти книг! И это что, всё про него, про Рокамболя? – ошарашенно спросил командир.
– Про него! – подтвердил Циолковский.
– А кто он такой?
– Ну, вы ведь читать умеете? И любите, наверное?
– Угу!
– Вот и прочтите...
– Нельзя, – парень решительно мотнул головой, – это буржуйская вещь, мы её жечь будем. Партия велела!

Команда уже вышла во двор, а её начальник, замешкавшись на крыльце, всё стоял рядом с Циолковским, держа в руках тяжёлую стопку книг.

– Ну, а если тебе партия мать родную сжечь прикажет, сможешь? – тихо спросил Константин Эдуардович.
Мальчишка отшатнулся и дико взглянул на него.
– Зачем же мать родную?!
– А за тем же, зачем и книги... Сможешь?

Юный строитель коммунизма секунду–другую глядел себе по ноги и вдруг, круто развернувшись, бросился прочь, вдогонку за друзьями, уходившими вдаль по улице...

О ПОНСОНЕ ДЮ ТЕРРАЙЛЕ

Книги взятые у Циолковского дед мой не отдал на сожжение, а спрятал. И начал потихоньку читать. Да какое там "потихоньку"! – несколько дней оторваться не мог. «Клуб Червонных валетов», «Таинственное наследство» – названия некоторых романов навсегда врезались в его память. Долгие годы и я хотел почитать то, что сто лет назад доставило моему юному деду огромное удовольствие, – он ведь дю Террайля всю жизнь вспоминал потом.

А писателем Пьер Алексис де Понсон дю Террайль был весьма оригинальным! Прежде всего, в смысле собственных жизненных коллизий. Отец его – Фердинанд Мари де Понсон – выслужил дворянство при Наполеоне, а матушка – Сюзанна дю Террайль – была древнего рода, её предком числился не кто нибудь, а сам Пьер Террайль де Баярд, живший в XV веке и прозванный рыцарем без страха и упрёка. Детство его дальнего потомка прошло в фамильном замке, в Провансе, у отрогов Альп близ Лазурного берега. Правда, в замке этом и крыша провалилась, и стены почти обрушились.

Во взрослую жизнь Пьер вступил без гроша в кармане. Сначала юноша в моряки подался, но с морем не сложилось, и он стал зарабатывать на жизнь романистикой. Какое-то время Пьер–Алексис Понсон и т.д. работал «негром» у самого Дюма–отца и накатал для него два десятка романов-фельетонов. Тогда не мелочились, романы в год по десятку делали. Потом он, видимо, подумал «а чем я хуже?» и стал публиковаться под своим именем. Считается, что именно дю Террайль придумал жанр уголовно–приключенческого романа (хотя, полагаю, это намного раньше придумали).

Эпопея «Похождения Рокамболя» принесла молодому романисту европрейскую славу. А ещё были серии романов «Тайны Парижа», «Молодость Генриха IV»… И ещё более 200 романов (!). Кроме шуток, он писал, как проклятый (и, вроде бы, без всяких «негров»). Сколотил состояние, купил замок под Орлеаном. Но тут началась Франко-прусская война. Понсону дю Террайлю – 42 года, он на собственные средства собирает отряд «вольных стрелков» и принимается разбойничать в немецких тылах. За его голову назначают награду. А потом он погибает. Но тут сведения разнятся: то ли он пулю словил в одной из стычек, то ли умер от ран в собственном замке, то ли замок его сожгли, а он попытался укрылся в Бордо, но был окружён немцами и опять же – погиб в неравной схватке. Об авантюристах всегда слагают легенды. Но ведь легенду тоже надо заслужить!

Понсон дю Террайль – его давно уже зовут сокращённо, без Пьера–Алексиса – принял смерть так же, как и многие персонажи его книг, т.е. совершенно героически, но продолжает жить в своих романах, в эпопеях о Рокамболе и о весёлом короле Генрихе, в романтических циклах «Тайны Парижа» и «Бал жертв». Не так давно я приобрёл его 13–томник, выпущенный ещё в начале 90–х одним харьковским издательством, и жутко рад этому: литература тут не Бог весть какая, в стиле «Граф побледнел и обнажил шпагу… Маркиза вскрикнула и упала в обморок», но – в дореволюционных переводах (да кто бы сейчас стал такое переводить?), в которых их ещё мой дедушка читал в свои 15–16 лет. Это для меня самое главное.

P.S.

«Дело в том, что жена Ленина, человек по природе неумный, страдающий базедовой болезнью и, значит, едва ли нормальный психически, составила индекс контрреволюционных книг и приказала изъять их из библиотек. Старуха считает такими книгами труды Платона, Декарта, Канта, Шопенгауэра, Спенсера, Евангелие, Коран, книги Ипполита Тэна, В. Джемса, Гефдинга, Карлейля, Метерлинка, Ницше, О. Мирбо, Л. Толстого и ещё несколько десятков таких же «контрреволюционных» сочинений. Лично для меня, человека, который всем лучшим своим обязан книгам и который любит их едва ли не больше, чем людей, для меня – это хуже всего, что я испытал в жизни, и позорнее всего, испытанного когда–либо Россией. Несколько дней я прожил в состоянии человека, готового верить тем, кто утверждает, что мы возвращаемся к мрачнейшим годам средневековья. У меня возникло желание отказаться от советского подданства, заявив Москве, что я не могу быть гражданином страны, где законодательствуют сумасшедшие бабы. Вероятно, это было бы встречено смехом и, конечно, ничего не поправило бы».

Из письма Максима Горького Ромену Роллану
от 15 января 1924 года.

А.М. Горький. Полное собрание сочинений. Письма в 24 томах. Том 14. Письма. 1922 – май 1924. М.: Наука, 2009. с. 286.