В Атлантике

 
В АТЛАНТИКЕ


     В Атлантике работает советский гидрограф. Судно само по себе необычное;
экипаж на нем полностью военный и работы оно проводит супер-секретные. За
гидрографом шпионит подводная лодка. Какой страны – неизвестно.
     Беззвездная, теплая ночь. Приближается утро, меняются вахты. Вдруг судно
резко заваливается на правый борт. Внизу слышно как трещит днище. Старший матрос Полозов, только что сменившийся с вахты, падает на столик, на который положил свою робу. Мысли его от “сонных” резко меняются на бодрствующие.



Полозов
К другу Болгову Сергею

Что такое?
Куда нас клонит?
Похоже, мы
Напоролись на что-то.
Слышишь, днище
Хрустит и рвется
Возможно, скоро
Мы все утонем.

Болгов

Давай наверх,
Там все узнаем.
И что случилось,
И что будем делать.
Быть может, придется
Через минуту одеться
В кальсоны и чистый тельник.

Полозов

Сплюнь три раза.
Ведь это наш последний поход.
Нас дома ждут,
Я кому-то нужен,
А если нужен тогда – впер-рёд!

     Полозов и Болгов выбегают на главную палубу. На правом шкафуте встречают
машиниста Ташманса; слышен запах разлитого дизельного топлива. Кромешная тьма.
Боевую тревогу не поднимают. Корабль на плаву. Появляется Командир корабля
капитан третьего ранга Павел Васильевич Сырченко.





2

Сырченко

Матросы, осмотреться по бортам!

Болгов

Товарищ командир, - что случилось?

Сырченко

Что случилось, я пока не знаю.
Главное, не шумите,
Не создавайте паники.
Нам важно остаться
                в спокойствии…

    


     Многие проснулись, спрашивают друг друга: “Что случилось?”. Через гусак
топливной цистерны №2 при крене на правый борт выплескивается топливо.
     На борту гидрографа находится капитан 1-го ранга Егоров, командир дивизиона
аварийно спасательных подводно-поисковых лодок, а так же флагманский водолаз
дивизиона мичман Коротков.

Сырченко  и Егоров

В каюте командира корабля

Сырченко

     Мы начали циркулировать влево, чтобы завершить второй галс и тут такой удар.

Егоров

     Мда-а… Похоже, мы напоролись на эту лодку; но может, и она на нас – не исключено?!
И, вероятно, две оборванных установки – это её рук дело. Интересно б знать, чья же она?
Какой страны? Утром, как рассветёт, спускаем водолаза, пусть обследует днище.

Сырченко

Есть! товарищ капитан 1-го ранга!

Егоров

     Павел Васильич, не надо этой официальности и педантичности. Держитесь
со мной попроще. Как человек я не очень-то строг.



Сырченко

Слушаюсь, товарищ командир.

Егоров
(улыбаясь)

Вы неисправимы. Не зря у вас фамилия Сырченко – любите вы службу, черт возьми.
Ну да ладно, будь по-вашему.

Я так, полагаю, что дело серьезное.
Мне представляется: есть большие пробоины.
Как ты думаешь, если придем,
Будем виноватыми или ”героями”?

Сырченко

Скорее всего, «обвинёнными».
На это надо рассчитывать.
Обычно «последних» делают
                “Крайними”
А ведь мы последние, мы
                Исполнители.

Егоров

Добро, командир! – не будем гадать.
Нам важно дойти до дома,
А также важно скорее узнать
Снимать ли звезды с погона.

Сырченко

Подводные рифы исключены
И эхолоты вполне исправны.
Я, думаю, нет на нас вины…
Но и причины пока не ясны.

Егоров

Сразу же после подъема флага
Пусть Коротков обследует днище.
Благо волна не так высока
И ветер в этих местах не свищет.

А уж потом, как управимся,
Примем решение, что нам делать…
И все же волна поет небольшая,
И ветер легкий макушки пенит.


Командиру дивизиона, пребывающему в некой эйфории и взвинченности этим чрезвычайным событием, вдруг захотелось в этот ночной час пооткровенничать и поговорить на житейские темы с командиром корабля.


Вижу,  Павел, что очень сильно
Привязан к Флоту и
Нашей службе.
Но как не взглянешь –
Всегда печален.
В своей стихии! Но ты всё грустный?!

Командир корабля, в отличие от комдива не расположен был на такие откровенности, после всего случившегося и, саркастически усмехнувшись, с грустью проговорил.

Сырченко.

Конечно, море меня прельщает.
Скажу об этом открыто, честно.
Но вот приснятся семья и берег,
Вот тут и правда… бывает тесно

В чертогах моря, в «железном склепе»,
А после дома! Да-да! – наскучит!
И шум прибоя, как детский лепет,
Вдруг душу схватит да всю измучит.

Еще вчера же: кольнуло сердце.
И что за напасть? Откуда это?
Меня прослушал наш доктор Зельцер,
Сказав, что в море мне путь закрытый.
Потом утешил. Мол, все нормально.
А где ж “нормально”?! – болит и ноет…

(улыбаясь)

Заметьте, будет вдвойне обидно,
Что мы, к примеру, сейчас утонем.

Егоров

Куда ни кинь, а мысли в дело
Бегут водицей стремяся к руслу.
Павел Васильич?! – Вас понимаю,
Только не надо об этом грустно.

Средства борьбы за живучесть проверить!
Всё привести в боевую готовность.
И как обследуем, и как узнаем,
Так и отправим “хорошую” новость.

   
 Матросы на юте после подъема флага.

Сергей Рассуждай
(радист)

Что за базар, мужики, - ответьте?
Будто бы мы напоролись на что-то?
Я глухо спал этой ночью в каюте,
Но голос тревожный слышал кого-то.

Полозов

И хорошо, что спал и не слышал
Эту железную рвань и скрежет.
Она у меня до сих пор в печенках,
Меня до сих пор, как за горло держат.

Болгов

Да этот хруст ни с чем несравним.
Работает чувство: “Что-то случилось”.
Как эту ночь проведем – поглядим?!
Только бы это… не повторилось.

Соловьев
радист

Наверняка это та из лодок,
Что перископом своим крутила.
Кабы, этой ветровой ночью
Она бы вовсе нас не добила.

Кстати, робя? Кто-нибудь знает?
У них есть лодки с особой рубкой,
Которой могут они таранить
Бесцеремонно, искусно, грубо.

Ташманс
моторист

Да, да. Я про это читал в газете.
Так что этой ночью не спите.
Лично я - отстою на вахте…

Соловьв
В шутку
Не-ет, не на ва-ахте, а в ватер-клазете!

Годки смеются

Болгов  Полозову

Похоже, последний поход окончен.
“Зам” теперь от меня отстанет.
И о тебе говорил, между прочим,
Спрашивал:
“Друг твой вступить не желает?”.


Полозов

Да. Он и ко мне… невзначай как будто,
Мол, ты отличник БП и ПП,
Примем без кандидатского стажа
                В ряды Коммунистической партии.

Болгов

Так в чем же дело?
                Санек! - вступаем?!
Престиж, солидность и все такое!..

Полозов

Оёй, братишка, - не знай-не знаю,
Не будет после того покоя.

В этом месте Полозов серьёзную тему стал бессовестно  превращать в циничную хохму.

К тому ж недавно - вот эту тему
Затронул я, - а был Юрка Дёмин.
И он, бросая окурок в урну,
Сказал язвиво мне речь-истому.
“Не в дерьмо так,  горт, в партию вступишь”.

И я теперь в шутку, так, про себя
Как бы равняю и то и это.
Бывает, ночью мучу себя,
Но всякий раз остаюсь без ответа.

Сквозь смешок продолжает рассуждать дальше.

И так как я человек простой,
К тому ж неумёха и малость ленивый.
Во мне это все вызывает грусть;
Правда, внешне все это красиво.

Болгов

(вполне серьезно)

А я не знаю… наверно, вступлю,
Приеду партийным к любимой Тане.


Полозов

А у меня незабвенной нет!
А ну их к черту – пошли все в баню!

Болгов

С такой мордашкой, как у тебя
Трудно поверить, что нет девчонки.
Неужто уж ты никого не любил
И ни с какой не ходил сучонкой?

Полозов

Да ты прав, это так и не боле.
Нет! подружки, конечно, были,
Но очень рано привык я к зелью.
Меня любили, но я не видел.

Я был романтик и выпивоха.
Я много видел – там, на гражданке.
И точно кончил бы очень плохо
Не будь повестки на эту банку

(стучит руками по банке за баком)

Да, я рад, что теперь я здесь!
Все позади: чудеса и дебоши.
Здесь я упрятал мальчишечью спесь,
Сбросил с себя горемычную ношу.

Здесь научился я думать всерьез
И не зависеть от чьих-то мнений.
А было: скажут, и я иду, качаюсь,
                Будто овёс от веяний.

Вообще же был у меня роман
Серьезность коего понял позже.
…Мы расставались, я уезжал…
В тот вечер я сказал “нехорошее”.

Потом письмо… другое письмо,
Где что ни строчка – то околичность.
А я, повторюсь, был весьма и весьма
Ну, вообще не серьезной личностью.

Я так же понял, что ей хотелось
Иметь мужчину вполне достойного,
А я пацан ни на что не годный
С глазами вида печали-синего.








Конечно, в этом была ошибка
                Моя и только – я это понял.
Любовь, как лед, очень тонкий и зыбкий
Того и гляди, под тобою лопнет.

Уж позже, здесь, я ей написал.
То ли от зависти, то ли от скуки…
Я её почерк не сразу узнал;
Как разглядел, будто взял её руки.

Нежные руки, теплые руки
Этой красивой глазастой девчонки.
Мне уж не видеть печального взгляда
И не услышать голоса звонкого.

Ладно бы так. Но вот беда?
Жизнь и с другим у неё не сложилась.
Вот и пеняй, говори, мол, судьба
Иль голова чересчур закружилась?

Болгов

У меня все гораздо проще:
Ждать со службы – н-не обещала.
Думаю, эти темные очи
Не встретят меня у родного причала.

Вообще мне нравятся девушки умные,
Я их больше ценю за это.
А слишком смазливые, пылкие, шумные –
Это удел и забота поэтов.

Или же тех, что смотрят на жизнь
Сиюминутною точкой зрения…
Не утверждаю, что прав на все сто,
Но это мое сугубо-личное мнение.
















ОБСЛЕДОВАНИЕ ДНИЩА


     На левом шкафуте военного гидрографа “РЫБАЧИЙ” дивизионного водолаза
мичмана Короткова готовят к спуску для обследования днища. Весь экипаж судна
пребывает в легком напряжении. Все ждут результата этого обследования. Старшего
матроса Полозова готовят как страхующего водолаза. Заместитель командира по политической части старший лейтенант Маслаков Владимир Алексеевич появляется с фотоаппаратом. Полозов сидит в СВУ-1 с незажгутованным фартуком. Командир БЧ-5 Филатов  Валентин Сергеевич руководит работой. Посторонних немного. Начальство сгрудилось на мостике и оттуда наблюдает за происходящим. В Полозове взыграли амбиции и он про себя негодует о том, что как назло в этот поход взяли мичмана Короткова. А так бы спускался он – Саня Полозов. Глядишь, и кинули бы старшину 2й статьи. Но  из-за “залета”, которое он получил в увольнении - держат в «стармосах». На этот счет  Полозов, конечно, успокаивал себя: “Стармос – есть стармос, - это вам не ефрейтор!” Да и в деревне могут назвать лычником, приди он весь в галунах. Там это ох, как не любят. К тому же чистый погон – чистая совесть. Правда дэмэбовская форма матроса, особенно с погонами старшины 2й или 1й статьи чертовски смотрится на погоне, придавая всему внешнему виду изящность, строгость формы и небывалую морскую солидность.  Тем паче, что Сашка Полозов командир отделения машинистов-трюмных.


     Погода относительно спокойная; вполне подходящая для водолазных работ. Правда, пасмурно и немного ветрено. Коротков погружается за борт. С ним по ВТУСу (переговорное устройство) устанавливается связь.

Филатов

Что видишь? Как слышимость?

Коротков

Пока ничего такого не вижу. Слышимость хорошая.

Филатов

Давай перемещайся к носовой части.

Коротков

Есть! Понял! А вот теперь вижу.

Филатов

Что видишь?



Коротков

В корпусе большая вмятина. Перемещайте меня дальше.




Филатов

Двигаем, двигаем. Теперь определённей можешь сказать что там?

Коротков

Да. Большая, метров в семь по длине корпуса и по высоте с метр – вмятина.  Посредине
этой вмятины по всей её длине трещина… и так рваные куски корпуса.

Филатов

Николай, посмотри нет ли посторонних предметов.

Коротков

Таких не видно.

Филатов

Добро. Давай еще раз пройдемся по этому злополучному участку. Нам надо точно определить его место.

Коротков

Отмечайте. Вот её начало.
(через 5 минут)
А это её конец.

Филатов

Та-а-к, ясно. Это между 63 и 78 шпангоутами; примерно в этом районе. Мы еще уточним.
Но уже сейчас предельно ясно, что нам как никогда повезло. Вся пробоина пришлась на
топливную цистерну №2. Если бы чуть дальше (а дальше шло машинное отделение), то
неизвестно чем бы все это закончилось.


     В каюте командира корабля капитана 3го ранга Сырченко П. В.


     Товарищ командир, разрешите доложить.

Сырченко

Докладывайте.

Филатов

В районе 63 и 78 шпангоутов  размером 7метров по длине и примерно метр по высоте вмятина на корпусе судна. Вся пробоина пришлась на топливную цистерну №2. Сейчас в ней забортная вода с солярой.

Сырченко

Горловина герметична?

Филатов

Так точно.

Сырчено

Я полагаю, возле горловины необходимо поставить дежурного. Волна есть и она бьет.
Поэтому подстрахуемся. Палуба проржавлена. Горловина тем более. Может сорвать…
И сорвет, если начнется сильный  шторм.
     Валентин Сергеевич, вызовите Кулинича (боцмана); вместе с ним перетрясите
все средства борьбы за живучесть. Вам, лично, с составом БЧ-5 проверить все
откачивающие насосы вплоть до ручной помпы. Кстати, попробуйте ей откачать
остатки топлива из цистерны, если таковые имеются.

Филатов

Есть, товарищ командир! Все понял.

Сырченко

Выполняйте.

     По «каштану» командир вызывает боцмана мичмана Василия Кулинича.

Кулинич

Слушаю, товарищ командир.

Сырченко

Товарищ мичман, что мы имеем из средств  борьбы за живучесть именно по заделке пробоин, хотя бы не аварийной?

Кулинич

Ну, вы же знаете что у нас в наличии.

Сырченко

( рассержено)

Не знаю(!). Доложи и перечисли как положено.







Кулинич

Доски, брусья, пластыри…

Сырченко

Какие?

Кулинич

Ну… эти маленькие, те что между шпангоутами на тренировках ставим.

Сырченко

А посерьезней,  что-нибудь есть? Мягкий объемный пластырь, который можно было бы
завести и накрыть пробоину снаружи.

Кулинич

Таковых не имеется.

Сырченко

Я бы тебе кое что и кое куда так бы вставил за такое отношение к службе.

Кулинич

Но я ни в чём не виноват.

Сырченко

Черт! Одна декорация…
     К сидевшему и покуривающему в кресле командиру дивизиона Егорову:
     - Вот так товарищ капитан 1го ранга, так и служим. Ни хрена нет, зато все красиво
висит и покрашено. Шик, блеск, красота!

Егоров

     Я все понимаю, командир. Это наша извечная русская безалаберность. Привычка
полагаться на авось. Учтите командир это на будущее. Вам еще придется ходить в походы, а если не ходить, быть может, где-то преподавать, обучать других…
     Из всего имеющегося материала налепите что-нибудь хотя бы для отчета. По
приходу наверняка будет работать комиссия, а вам ведь еще служить.
     Далее! Давайте составим текст радиограммы и немедленно отправим в Москву и
к нам в Лен. ВМБ.
     Заметили: погода свежеет.
     Павел Васильич! Ваши мысли по поводу случившегося?





Сырченко

     Мне представляется, мы напоролись на эту подлодку. Она шла под нами. Кстати, на вахте я был сам; и мы, завершив галс, начали резко циркулировать влево; они этого естественно не ожидали и столкновения избежать не смогли.

Егоров

     Полностью поддерживаю вашу гипотезу. Других версий, я полагаю, и быть не может.
Теперь, дай бог, нам оставаться на плаву и без приключений дойти до дома.

Сырченко

Значит, идем немедленно в Кронштадт?

Егоров

Да, идем в Кронштадт. Пока без особого на это приказа. Мы не имеем права ждать
ни минуты, рискуя всем экипажем.

Сырченко

Если я вас правильно понимаю то вы, вероятно, не исключаете с их стороны других
провокаций.

Егоров

Вы догадливы, командир. Нам важно пережить предстоящую ночь и потихоньку
двигаться к Ламаншу. В скольких милях мы от него?

Сырченко

300 миль

Егоров

Добро!


СЫРЧЕНКО И ЕГОРОВ


     Командир корабля Сырченко Павел Васильевич и Командир дивизиона Николай
Иванович Егоров сидели в каюте командира корабля и обдумывали текст
радиограммы.
     По комплекции это были два совершенно разных человека. Сырченко высокий и худощавый. На прямой и плечистой фигуре, на тонкой, не длинной шее красовалась акку-ратно стриженная головка с черными, как смоль, волосами. Слегка перекошенный рот
ничуть не портил его симпатичного бледноватого лица. Вот только проницательные
черные глаза все время отдавали грустью и неким беспокойством. Ёжиковые, игольчатые
усы, искусно подстриженные, придавали лицу весьма строгий вид; добавляли годов
и солидности.

     Егоров роста чуть выше среднего. Дряхлого и тучного телосложения. Его шаржевое
простецкое русское лицо, только благодаря погонам и форме говорило, что это
человек благовоспитанный и умный, а вовсе не забулдыга, о котором может сказать
его вид; где маленькие красноватые, кротиные глазки заставляют думать, что это
субъект с глубокого похмелья. Лицо крупное в оспинах , с длинным массивным носом.
Что в этом лице симпатично, так это губы и узкий подбородок с ямочкой. Да небрежно
причесанные мягкие русые волосы. Стать капитана первого ранга Егорова также
оставляет желать лучшего: он не по годам сутул, отрастил массивный живот и к тому же
немного косолап.






































В ФОРПИКЕ

Мичман Кулинич ругается при старшем матросе Хохлове в форпике.

Кулинич

Думал, в походе найду покой.
Действительно: он только снится.
Боцман на судне, точно изгой.
Некогда даже ему побриться.

(К Хохлову со смешком)

Прав я, Хохлов, или нет – ответь?
Ты счастливый – тебя ждет гражданка.
Мне, как котлу, еще до-олго кипеть
И отбивать до ухода склянки.

Хохлов

Кто ж заставлял в эту петлю лезть,
Шел бы служить матросом.
Известное дело – сначала все взвесь
И разберись с вопросом,
Тем, что возник вдруг перед тобой,
А мамочки с папой нет рядом,
Возьми и подумай своей головой,
А не блестящим и белым задом.

Кулинич

(неистовствуя на Хохлова)

Я вот пройдусь по хребту концом
Да кулаком по морде.
И будешь “философ” до схода юнцом…
Вот хамское это отродье.

Вот и попробуй тут послужи:
Снизу – хамят, сверху – ругают.
Будто стоишь один на меже,
А с разных сторон камнями кидают.

Хохлов

Не обижайтесь, товарищ мичман.
Так мой отец меня наставлял.
Просто я это сказал неумело,
Грубо слова, так сказать, составлял.

Кулинич

Я тебя изучил Хохлов.
Маленький ты, но будто в пальце заноза;
Она не болит, коли нету делов,
За что-то берешься – в руке будто роза?!
 
Хохлов
( с подначкой)

С шипами?

Кулинич

С шипами, конечно, с шипами!
Все это пустое и чушь.
Давай-ка закончим с делами
И примем горячий душ.

Пусть Филатов об этом думает.
В принципе, это его обязанность.
Весь матерьял на шлюпочной палубе:
Выкрашен, сложен и крепко увязанный.

Пусть берет и делает что ему надо.
Ха-ха-ха!
Правильно я говорю,
Хохлов?

Хохлов

Товарищ мичман, как вы думаете:
Мы дойдем до дома?
Лично у меня в голове содом
Или проще сказать: солома.

Кулинич

Раз на плаву, значит, дойдем!
Лишь бы они еще не ударили.
Ой, если придем! – гульну в кабаке!
Под песни цыган и варево.



КУЛИНИЧ И ХОХЛОВ

     Кулинич вспыльчивый и ерепенистый. С прямым коротким носом, блеклыми глазами
и черной головенкой. Вид и манеры Кулинича подсказывали, что на гражданке он был
хулиганом; но не заводилой. Кулинич будто бы борз и нахрапист, но с начальством
делается покладистым, чрезмерно угодливым почти до уничижения.

     Хохлов – парень сугубо деревенский. Маленького росточка, к тому же худощав.
Нос продолглватый, щеки почти впалые. Само лицо узкое и удлиненное, в мелких
родинках. Лоб также узкий и невысокий. Волосы прямые и светлые. Телом уродлив.
Мало того, что он не вышел ростом – он еще и сутул. Разговор, движения, смешки
чисто мужицкие, если не сказать стариковские. А парню всего-навсего 21 год. Эх,
черт возьми! Его бы в спортзал – прокачать, выправить горб, укрепить его духом –
можно и домой отпускать. А так: “Придет моряк красивый сам собою…” Хорошо что
хоть море прошел, качку испытал. Кстати, кажется он и еще моторист Костенко вовсе
не страдали от болтанки, какой бы она ни была. Вот так то вот! Вообще же Хохлов
простой и, естественно незлобивый парень. К службе относится исключительно
серьезно и добросовестно. Экипаж его уважал. Говорят, когда он был карасем годки
его не обижали из-за хлипкости и субтильности.



ЖИЗНЬ И СЛУЖБА - КАК ОНИ ЕСТЬ


     Злополучная, роковая и будто бы для всех рубежная ночь прошла. Гидрограф
медленно, узлов по семи, шел к Ламаншу. Погода выправлялась. Из неспокойной
штормовой и пасмурной преобразилась в солнечную и погожую.
     На правый шкафут вытащили ручную помпу и, бросив за борт всасывающий рукав,
пробовали её в работе. Помпа качала хорошо. Затем её приладили для перекачки
топлива из цистерны №2 в первую. У судна имелся небольшой крен на левый борт.
Экипаж при виде все чаще и чаще встречающихся кораблей и судов, оживился.
Свободные от вахт матросы ходили по шлюпочной палубе и юту с голым торсом. Моряки
расслаблялись. На удивление многих – особенно матросов, более всех из экипажа
“расслабился” сам комдив. В черных трусах, пузатый, в песке с раскинутыми руками
и “счастливой” улыбкой валялся он вдрызг пьяный между баком и главной надстройкой судна.


Костюченко

Вот это «нажрался»! вот это комдив?!
Никогда бы о нем не подумал…
А с виду серьёзен, угрюм и учтив,
Теперь кое-что для себя я понял




Прошин

Что ты понял, карась? Что ты знаешь?
Ты еще жизни, сопля, не видел.
А то сразу: “Я понял!”
Нет, не понял и не понимаешь.

Дёмин

Не только не понял. Но и не ощущаешь
Всю серьезность нашего положения
В коем в данный момент находимся
От этого на душе у него прескверно.
И от того, что в Кронштадт возвращаемся,
Раньше срока, задачи не выполнив.

Прошин

К тому ж, Костюченко, по тебе видно,
Что ты вчерашний десятиклассник,
А не закончил, как я, ремеслуху.
Где думаешь не только б сделать уроки,
Но и хоть чем-то набить свое брюхо.

Да я узнал, что такое похмелье.
Но и познал, что такое ЭСТЭТИКА
Ох, перепили мы «Вермута» крепкого
С тех пор и сидят во мне два этих зверика.

Один нехороший, другой прекрасный.
Конечно же, я стремлюся к последенему
Порой не в силах отстать от первого.
Поэтому вы не ругайте комдива,
Наверняка он вчера был на нервах

Демин

Еще я понял: наивно думать
О человеке ранга высокого,
Будто у них все прекрасно в жизни
И не бывает всяких размолвок.


То ли семейных, то ли по службе.
Конечно, они нас много культурней
И образованней также намного;
Главное нам  далеко не поздно
Пойти ничуть не хуже дорогой.


Поэтому зри Костюченко в корень.
Путь впереди и прям и светел:
Некультурный не тот, кто щи опрокинул,
А тот,  кто это при всех заметил!

Костюченко

(Как бы оправдываясь)

И все-таки мне пришлось поработать
На буровой в родной Беларуси.
Там у меня был бурильщиком Гуров,
А мастером Павел Иванович Гусев.

Гуров работник куда с добром!
Меня учил – он хороший дядя.
Другой помбур, хоть и был в годах,
Но мы его звали просто Вадя.

Бывало, в вахтах крутой запой.
Гремят стаканы и бьются морды.
И все же жили одной семьей;
А на похмелье уксус и сода.

А Гуров вообще как запьет – тюрьма.
Бывает с вахты домой не едет;
Стервой была у него жена,
Но он называл её просто Верой.

Он её любил, вероятно,
Но она его вовсе заела
А сам же в очках (!) солидный и знатный
С начальством всегда разговаривал смело.

Так вот он признался однажды мне так,
Когда я спросил: “Зачем ты так пьешь?”
“Ну, Славка, не знал я, каков ты дурак;
Хотя ты и прав: не своё – не поймешь.

Плохо себе это я представляю,
Как это пить-то я вдруг да и брошу?!
А если брошу,- я-а, так, полагаю…
Я просто супругу свою уничтожу.

А так пропил, проболел – и все!
Ушла эта ненависть, черная злоба.
И солнце, как будто иначе блестит,
И мы по-другому смотримся оба”.



Прошин

Вот так Костюченко живи и учись.
Конечно, ему подражать не трэба.
Почаще смотри на звезды и высь,
Проси у Луны и вина и хлеба.



Демин к Соловьеву

Витя! Идем посмотрим, как там маслопупы изготовляют пластыри для пробоин.

Соловьев

Идем!

     На юте кипит работа. Личный состав БЧ-5, кроме вахтенных, сколачивают “пластыри”
для заделки пробоины, а точнее для комиссии, которая будет работать по приходу на базу.
     Под матросский смешок и прибаутки слышно как весело звенит пила, стучит молоток
и топор рьяно грызет доски и брусья.

Демин

Мазур, сделай попроще рожу,
Все равно ты не будешь плотником.

Мазур

Вот гляди до чего я дожил
Был маслопупом, а сделали шорником.

Болгов Демину

А мне обидно больше не то,
А то, что мне не дают индульгенцию.
Вот бы тогда я вас всех припахал,
Драную вашу “интеллигенцию”.

                Радист Виктор Соловьев  Сергею Болгову

Моли бога, что ты мой годок,
Что с одного котла едим кашу.
Нет-то б показал я-тте урок!
Таку индугиленцию … мать твою вашу!

     Болгов, громко и восхищенно смеясь, указывает на молодого матроса Мазура,
чтобы еще больше поддеть Соловьева.





Болгов

Мазур?! Как там у нас трюма?
Я, полагаю, их надо бы вычистить!
Возьмешь Соловьева, нам эта шпана
Поможет ночью их дочиста выскоблить.

Мазур, боясь и того и другого, улыбается и говорит.

Мазур

Нет, сегодня их чистить не трэба,
Я их давно уже вычистил.

Болгов к Соловьёву

Молись Соловьев – ох, тебе повезло!
Я бы тебя из низов не выпустил.

Соловьев с ухмылочкой к Болгову

     И все же, Серега! Я не пойму, куда вы их (пластыри) делаете такими большими?
Между шпангоутами такой “пластырь” не войдет. Ежели их прилагать снаружи, на
корпус, то надо будет просить дельфинов, чтобы они эти немыслимые водоплавающие творения плотно поддерживали там, на пробоине. Конечно, дельфины смогут – эти существа разумные! Говорят их мозг  схож с человеческим. Но встречаются и такие… нет-нет не дельфины, а заметь, - люди, у которых он слабей и меньше дельфиньего.

Болгов

     Не на меня ли ты намекаешь наглая твоя морда?

     На юте собралось много матросни из команд БЧ-4, БЧ-5, БЧ-1

Болгов

БЧ-5 вперёд!

     Болгов схватывается с Соловьевым. На юте начинается борьба. Кто-то в шутку
кричит: “Бей хохлов, спасай Россию”. Развернулась нешуточная борьба между
“маслопупами” и корабельной “интеллигенцией”.





В каюте командира корабля


Сырченко, Егоров, Маслаков

Комдив Егоров к заместителю командира по политической части Владимиру
Алексеевичу Маслакову.

     Владимир Алексеевич, давно Вас хочу спросить: как на самом деле обстоит дело с дисциплиной?

Маслаков

     Николай Иваныч. С дисциплиной вообщем-то порядок. Смею вас заверить, что
звание “Отличный корабль” носим не напрасно. Но… вы сами знаете: в семье не без
урода. Вот буквально перед самым отходом старший матрос Полозов, командир
отделения машинистов-трюмных, извините, нажрался так, что привезли на милицейской машине. Благо там работает наш бывший матрос Витя Гудилин. Случай из ряда вон
выходящий. Мы бы его, конечно, списали на берег, но сами понимаете: поход, море,
а главное два других его матроса еще не в совершенстве знают материальную часть.

Егоров

А как вообще он по службе?

Маслаков

     Так, парень работящий, из крестьян. Окончил до службы строительное ПТУ. Успел
год поработать. Я его, признаться, вместе с Болговым прочил даже в ряды Ком-
мунистической партии. Теперь об этом и разговора не может быть. Да и на политзанятиях,
как я заметил, он не очень-то активен. Вроде весь материал пытаюсь рассказать с
интересом, но у него на лице читаю скептицизм и даже усмешку. Такое ощущение,
будто не понимает о чем я говорю. Будто не верит в то, во что я их посвящаю.

Егоров

Мне, кажется, в последнем вы не ошибаетесь.

Маслаков
(Продолжает докладывать)

     С «годковщиной» покончено! Правда, пытались тут некоторые восстановить “прежние порядки”. Я Павлу Васильевичу докладывал об этом.

Сырченко

Да-да, Владимир Алексеевич молодец, вовремя пресек этот инцидент.

Маслаков

     Тот же Полозов, Рассуждай, Прошин, Цветков, Болгов; вообщем все как они себя
именют: “подгодки”. Собрали,  значит, всю молодежь в ЦПУ, построили и давай,
значит, “воспитывать” их… пинками, естественно. Спасибо нашелся добродетель,
Коля Полуэктов – мне все и рассказал! Ну, мы с Павлом Васильевичем и приняли меры.
Сейчас тишина и порядок

Егоров

А Полуэктов этот из каких?





Маслаков

Из молодых разумеется.

Егоров

Ясно… Но если логично и честно рассудить, то этот аспект имеет две стороны медали.
(Я говорю о годковщине). Естественно я против мордобоя. Но ведь и чисто уставной
методикой молодежь научить трудно. Как правило, у молодых бойцов преобладает
лень и безалаберность, которая пагубно сказывается на элементарном порядке. Сразу
почему-то в глаза бросается эта грязь, распущенность… все кое-как. Потому что, годки
заставить уже не могут, а сами они свои обязанности выполняют из рук вон плохо.

Маслаков

     Ничего не попишешь, товарищ комдив. К пресечению “годковщины”, вы сами знаете,
нас обязывает приказ министра обороны за номером 0100 Дмитрия Федоровича
Устинова.

Егоров

     Нет-нет, Владимир Алексеич, я «за» обеими руками. Я просто хотел сказать, что
бардака стало больше. И в связи с этим, нам надо подумать, как так воспитывать
наших матросов, чтобы они с первых же дней своей службы на наших боевых единицах,
более серьезно относились к своим обязанностям и материальной части.
Здесь командиры, вам есть над чем подумать, не так ли?

Сырченко

     Согласны, товарищ комдив. Относительно работы Владимира Алексеевича смею Вас заверить   - лучшего «зама» я себе и не представлял. Мне с ним работается очень легко.
И мне, кажется, он умело и продуктивно работает с личным составом.

Егоров

Вообще: посудите сами.
Спрашивать с кого-то мы горазды,
А сами порой беспардонные хамы,
К этому я приходил не однажды.

Судите сами: В Москве, в Ленинграде
Выше люди и званьем и чином.
А разве так относиться надо
К нашей тревоге, по нашей причине?








Минули сутки, - а где ответы?
Где подстраховка? где эта помощь?
Их больше волнуют свои заботы;
Они свои поправляют помочи.

Три сигнала отправили мы
И тишина, как ни в чем не бывало.
Благо, что нету крутой волны,
А так я не знаю, что с нами бы стало.

Впрочем, опасность еще существует.
Понятно, что помощь чужую не примем
В силу наших работ и секретности.
Лично я еще не исключаю
Нашу встречу с Богом и Вечностью

Маслаков

А-а-а вы что?.. Верите в Бога?

Егоров

     Нет, в Бога не верю, но и не отрицаю ту высшую, небесную силу, которая как бы довлеет над нами; ту, что заставляет нас взглядывать ввысь и спрашивать себя: “А что же
там… дальше, дальше… еще дальше”. И еще о многом другом, на которое порой ищешь
ответы и не находишь их. И не скрою, что мои родители были набожны и меня маленького заставляли молиться и читать псалтырь; чему я, конечно, сильно
противился, а главное страшно боялся, что про это могут узнать мои сверстники.
Я ведь родом из Семенова Горьковской области, из семьи старообрядцев.

     В этом месте Николай Иванович рассмеялся и продолжил.
    
     Как опасаюсь, к примеру, сейчас того, что Владимир Алексеич возьмет да и расскажет
об этом нашему особисту, а тот в свою очередь, когда придем, заинтересуется моим личным делом. И-и-и пошло, как говорится, пой-е-хало! Так Владимир Алексеевич?

Маслаков
(смутившись)

Николай Иваныч? Можете быть спокойны. Я ведь тоже из деревенских… мужицкой
закалки. В моральном плане я человек порядочный, поверьте.

Сырченко
Чтобы разрядить обстановку

     Коллеги! До Ламанша не более 35 миль.

Егоров

     Надо становиться. По Ламаншу без подстраховки (буксира) мы идти не имеем права.


Что думаешь, командир?

Сырченко


По мне бы так лучше двигаться. В принципе, мы уже ничем не рискуем. Единственное,
что меня беспокоит, так это то, что выдвинулись не дожидаясь приказа сверху. Хотя
любой другой на нашем месте поступил бы точно так же. Посмотрим, что нам
ответят. Сутки уже прошли.

Егоров

А вы знаете, почему нам не отвечают?


Егоров

     Во-первых, потому что сегодня суббота. И как вы сами понимаете высшие чины и
ответственные лица “культурно отдыхают”. Но и это не главное. А главное то, что те
кто там сейчас дежурит, и те, кто в курсе наших обстоятельств – боятся взять на
себя ответственность и принять по нам хоть какое-то решение. Хотя бы дать добро следовать курсом в Кронштадт. Правда, не для всех, но для некоторых из них
адмиральский погон дороже, чем мы с вами на этом военном гидрографе. И вот теперь
они, я уверен, ждут понедельника, чтоб коллегиально принять решение.. Так что
особо не напрягайтесь насчет связи. Она появится или в воскресенье вечером или
в понедельник утром. А пока: “Стоп-машины!”

Сырченко
по телефону в ЦПУ

Стоп-машины! Ложиться в дрейф.

Та же команда последовала и на мостик.

     Дело в том, что это гидрографическое военное судно или как его еще называли: “разведчик, шпион” в случае кораблекрушения не имело права подавать сигнал SOS/
Оказать помощь в аварийной ситуации могли только советские суда и корабли.


     Прошел еще один день. Гидрографу по-прежнему нет никаких вестей и указаний из Союза. Наступает ночь, личный состав отбивается.













ОТКРОВЕНИЯ  ПОЛОЗОВА

Болгов

Давай поговорим на сон грядущий,
Ведь скоро осень – пора расставаний.
Ох, как сладко волна за бортом нашим плещет
Ну, расскажи мне хоть что-нибудь, Саня?

Кстати, я от тебя за все три года не слышал,
Чтоб ты говорил о школе, о детстве.

Полозов
(с грустью)

Мне мое детство лучше не вспоминать.
Хотя и в нём было много хорошего…
Чистого, яркого – не передать,
То, что сравнимо лишь с первой порошею.

Дело в том, что я, мой брат и сестра
Жили сызмальства с неродною матерью;
Тогда была июньская жара,
Когда она сошлася с нашим батею.

А месяцем раньше, то есть в мае,
Когда цвела в огороде вишня,
И в воздухе стоял галчиный грай.
Бабушка моя рыдала возле мамы,
Взывая к Господу, шепча: “Не умирай”.

Мы с детства этим всем напуганы.
Тебе об этом первому поведал я.
И только потому, что мы друзья
Да потому: грядёт пора осенняя.

Болгов

Да, Полозов, тебя не разговоришь.
Вообще, я заметил: ты немногословен.
Как-то зорко и цепко куда-то глядишь,
Словно думами весь до краёв наполнен.

Полозов

Нет, Сергей это не то и не так.
Конечно, мечтать я люблю и умею.
Я вспоминаю родные места
И этим себя утешаю и грею.



Я вспоминаю как мы пацанвой
Ружья дряхлячьи за плечи закинув,
Шли на охоту дорогой лесной,
На ночи, прячась в лохматых овинах.

Или по первой пороше за зайцем,
Только лишь гончая лаем зайдется;
Весь, как пружина, шевелятся пальцы,
А по щекам слезы радости льются.


Также любил я смотреть на деревья,
Слушать их чудный порывистый ропот.
Я был не смелым, но очень проворным
В чащах, блуждая по узеньким тропам.

Там, на охоте – я забывался.
Все исчезало: обиды и горечь.
Но после охоты я задником крался,
Ружье на плече, поправляя, как помочь.

Я его прятал в стогах и на бане
(Не разрешали хранить его вольно)
И мне пред друзьями Андрюхой и Ваней
Бывало, обидно и стыдно, и больно.

А матушка было: случайно наткнется
То на ружье ли, то на припасы.
Вот уж, бывало, тут криком зайдется…
Учился тогда я в четвертом лишь классе.

Зимою на лыжах ходили далёко.
У нас были горы, что звались “большими”,
Хотя это были лишь склоны оврагов
Они ж нам величье и крутость внушили.

И целыми днями без устали – веришь?
Торили, шагали, катались, ходили
И после случайно взглянув замечали,
Что в сумрак деревья куда-то поплыли.

Затихла природа – и мы разом смолкли!
Как будто вспугнуть, не желая кого-то.
Луну, словно колоб, положили в поле
И он покатился дорогой в ворота.


А поле искрится от лунного света
И ты про себя это все замечаешь.
Я счастлив, что было со мною все это.
Оно благородит. Ты как полагаешь?


Болгов
( с долей  сарказма)

Согласен. Деревня – хорошая школа.
Она и косить и портняжить научит.
Домами, укладом прельщает и манит…
Уж ты не ропщи на меня сильно, Саня.

Полозов

Ну что ты? Зачем же. Какие обиды?
Кулик хоть и глуп, но свое место хвалит.
В деревне и я не останусь - уеду,
Вот только куда меня леший затянет.

Признаться меня это все беспокоит.
Махнуть бы в Сибирь. Мы мечтали об этом…
Да скоро уж скоро клен листья уронит
И мы распрощаемся с этим «корытом».

Болгов

Зачем же так грубо корабль оскорбляешь?
Нам повезло, что сюда мы попали…

Полозов

Шучу я, шучу – ведь прекрасно же знаешь
Здесь телом окрепли и много узнали…


БОЛГОВ И ПОЛОЗОВ

     Роста они почти одинакового – среднего. Полозов худ, но жилист и по-особенному
силен и ловок. Но Сережка все-таки его обарывал, когда они схватывались в ЦПУ.
Полозов самолюбив, но не тщеславен и не честолюбив. Болгов спокоен, грамотен и
солиден своим поведением. Он черноволос и немного смугл лицом. Симпатичен и
опрятен. Единственное, что нехорошо бросалось в глаза, глядя на его обличье это
большие круглые ноздри на среднем, с тонким переносьем носу.
     Полозов же русоволос, бледнолиц. Прямой нос, узкий подбородок, вятские,
чуть суженные глаза.  В целом: обличьем симпатичен, комплекцией строен. Не начитан, но всегда весел и безунывен. Сережка про него как-то так и сказал: “Вот Палыч, - поражаюсь! самый не унывающий из всех. Из любой ситуации выход найдет”.



ВОСКРЕСЕНЬЕ

     В конце этого солнечного, ласкового воскресного дня пришла наконец-то первая радиограмма из Москвы, а следом за ней и из Лен. ВМБ. Обе они обнадеживали и
возвещали о том, чтобы корабль оставался на своем месте и ждал прихода нашего
советского гидрографа “Иван Крузенштерн”. “Крузенштерн” протянет гидрограф через Ламанш и передаст спасателю “Север” Мурманского морского пароходства; с ним-то экипаж  дойдет до Зунда, где его встретит другой “поводырь” – балтийский спасатель, с которым дойдут до Кронштадта.
     Экипаж оживился. В этот день несколько раз проиграли команду по борьбе за
живучесть.
 

Комдив

Что, Павел Васильич? Завтра, полагаю, тронемся?
(задумчиво)

К чему-то мы скоро придем?

Сырченко

Что нас ждет к тому и придем

Егоров

Логично, командир! Ну, званий нас, может, и не лишат, но неприятностей будет довольно.

Сырченко

Без этого на службе не бывает. Ничего не случается у того, кто ничего не делает.

Егоров

И то правда!


     На юте у борта стоит представитель Особого Отдела Юлиан Кондратьевич Ройтман;
он рыбачит. В воздухе появляется натовский вертолет-наблюдатель. Юлиан Кондратьевич
бросает удочку, шустро лезет в боковой карман, достает темные очки, надевает и как
ни в чем не бывало, продолжает рыбачить. Но вдруг, оглянувшись и увидев комдива
и командира корабля, приказывает последнему:

Ройтман

    Павел Васильич! Дайте по трансляции команду: “Личному составу на верхнюю палубу не выходить”.

Сырченко

Юлиан Кондратьич? Так и так никого нет.

Ройтман

Как нет?! Посмотрите на шлюпочную палубу.

Сырченко

Да пусть смотрят!

Ройтман

Командир? Я не ясно выразился? Вы что позабыли, где вы служите?

Сырченко

Выполняю


Командир открыл дверь помещеница-шхеры, в коей находился каштан и дал
команду: “Личному составу на верхнюю палубу не выходить”.
     Вертолет снизился настолько низко, что можно было разглядеть лицо пилота,
фотографирующего в открытую дверь гидрограф и находящихся на верху моряков.
     Матросы знали этот вертолет. Он по выходу “Рыбачего” из Зунда, всякий раз
подлетал и сопровождал корабль какое-то время; фотографировал и улетал восвояси.
Но на обратном пути гидрографа, возвращающегося на базу, неизменно появлялся
вновь и сопровождал корабль. В такие моменты (не понятно зачем) из офицеров и мичманов по шкафутам, на юте, баке, по всему периметру корабля выставлялось оцепление. Матросам украдкой из иллюминаторов приходилось фотографировать этот вертолет, а также множество красивых яхт и мелких парусников для дэмэбовских фотоальбомов.


     Около полудни на горизонте появился (гражданский гидрограф) белоснежный, величественный и красивый “Иван  Крузенштерн”. На “Рыбачем” раздалась команда: “Баковой команде на бак – ютовым на ют”.
     Баковая швартовая команда состояла аж из десяти человек во главе со старшим
лейтенантом Бугаевым. Матросы поднимаются на бак.

     Швартовка к “Ивану Крузенштерну” прошла относительно грамотно и спокойно, что случалось очень редко. Этому способствовала безветренная штилевая погода. А так это мероприятие проходило бурно и муторно. С мостика на баковых смотрело корабельное начальство; каждый старался не ударить в грязь лицом; поэтому все пытались побыстрей схватится за швартов или выпонить ту или иную команду руководящего баковыми. А он
сам из-за неопытности давал эти команды не всегда правильные. На баке воцарялась настоящая сутолока и морепалам. То один, то другой падали, ругались и кричали; тем паче спасательные жилеты сковывкали и так неумелые действия моряков. Сплошная
чехарда…
     После заправки топливом и водой “Рыбачий” буксируемый гидрографом, тронулись
в путь. Полозов был счастлив, что его водяные цистерны были полны. Это было самое больное и ответственное место в его заведовании. Полозов был командиром отделения
машинистов трюмных. За расходом питьевой воды в походе следили строго. Особенно
спрашивал за неё его непосредственный начальник, командир БЧ-5 Филатов. Нервы он Сашке водой подпортил здорово.
     “Почему расход воды большой? Куда девалось 100 литров прошлой ночью?”
      Сашка и сам поначалу не мог понять, куда девались драгоценные 100 литров питьевой
воды. Но потом понял, а точнее подсмотрел, что её мотористы периодически доливают в
расширительный бак системы охлаждения дизелей. Доливали втихушку, никому об
этом ни говоря и не докладывая. Особенно вредил Сашке его же годок Ташманс.
     С Ташмансом Сашка чуть не подрался. Драка не получилась, зато он открыто и без обиняков доложил Филатову куда девается вода. И это не было позорным “закладом”,
напротив абсолютной чесностью и совершенно трезвым взглядом на проблему. Потом Сашке было легко отбрехиваться на вопрос Филатова “Куда делась вода?” Он вдохновенно и спокойно отвечал: “мотористы слили”.
     Помывка личного состава также болезненно и тревожно проходила через Сашкину
восприимчивую натуру. Вода в помывку уходила сотнями литров. Производительность
опреснителей была настолько слабой., что они не успевали воспроизвести суточный
расход воды И Сашке все мерещилось, что всей воды до запланированной заправки не
хватит и тогда в этом ЧП обвинят его, Сашку.

     Помнит Сашка и свое первое самостоятельное дежурство. Они стояли у стнеки
близ дока Петрова. На вахте в ЦПУ дежурил моторист старший матрос Ященко. В тот день, как назло, дежурным по кораблю оставался Папа, бывший командир гидрографа
Павел Иванович Криницкий. Человек весьма строгий, серьезный, но справедливый.
Не зря личный состав экипажа называл его Папой. Так вот Папу разодрало после
вечерней поверки принять ванну. Об этом он предупредил Ященко. Ященко сказал  Полозову, чтоб тот грел боллер. Сашка усердно грел паром 100 литровую белую емкость,
завязанную на паровую систему. Температура в боллере медленно поднималась. К Папиной помывке она успела нагреться до 75 градусов; этого было явно мало.

     - Что, готов боллер? нагрел? – спросил его Ященко.
     - Готов, - ответил Саня.
     - Тогда врубай.

     Сашка врубил. Низ боллера становился холодным. Горячая вода уходила из него
чересчур  быстро. Он догадывался, что так не должно быть, но поделать уже ничего не мог. То ли Папа открыл на всю кран в ванной, то ли вода уходит еще куда-то. Факт
тот, что боллер вскоре стал холодным. Позже Сашка понял, что произошло. Ведь
Папе что? – подай горячую воду и все, а как она получается – это его не волнует.
А получается она долгим нагревом почти до ста градусов и используется затем исключительно рационально. Но разве ведомо это Папе? Папе надо мыться! Он опростал
весь боллер, слив его в ванну и блаженно и чинно улегся в нее, точно хряк в любимую грязь.
     Сашка представил как он распаренный намыленный и довольный стал затем скачиваться. Как ошпентило его струёй холодной воды; как он ругнул про себя Ященко,
этого разгильдяя и залетчика, котрого он не знал как сбыть и куда  с “Рыбачего”;
которого он ненавидел всеми фибрами своей души. Тщетно командир крутил краны смесителя. Окачиваться пришлось ледяной водой.
     Сашка помнит как в котел к нему вбежал на всех парусах Ященко, сказав, что надо
командиру дать срочно теплую воду, но, посмотрев на термометр боллера, понял, что
её нет и в ближайшие 3-4 часа она не появится хоть разорвись.
     - Карась, как ты грел, - взмолился на Полозова Ященко.
     - Как меня учили, так и грел.


     На подъеме флага Сашка увидел командира больным и постаревшим за ночь человеком. Такого осипшего и надрывного голоса, какой в то утро был у Папы, он
отродясь не слыхивал. И таких больших мешков под глазами он не видывал даже у
самых отъявленных алкашей. Таков был Папа в то утро. Сиво и зло взглянул он на стоящего в строю Ященко; прохрипел единственное: “Спасибо Ященко за помывку,
всю жизнь буду помнить…”


     Красивые, разноцветные яхты всевозможных величин и конструкций проносились
мимо идущих по Ламншу советских гидрографов. Дни сделались еще жарче. Матросы
ходили загорелыми и упитанными. С “Крузенштерна” на “Рыбачий подбросили”
свежих продуктов и хлеба. – натурального. Консервированная картошка и спиртовый хлеб явно поднаторели. Кому-то эти продукты приходились, если уж не по вкусу, то обыкновенной, непритязательной пищей. Но были и такие или картошку или спиртовый хлеб не могли переносить и на дух.



Я ОДЕССИТ – Я РОДОМ ИЗ ОДЕСЫ

Спивак к старшему лейтенанту Бугаеву

Спивак

     Товарищ старший лейтенант, давайте оставим карасню здесь на главной палубе.

Бугаев

     Что значит “карасня?”. И что значит: «оставим здесь»? Старшина 2й статьи Спивак,
вы вообще швартоваться пришли или к теще на блины.

Спивак

     Лучше быть у тещи на блинах, чем таким составом швартоваться.

Бугаев

     Что вас не устраивает?

Спивак
(раздраженно)

Ну что? что? Сейчас опять запинаться друг о дружку будем… Падать! Отбирать друг у друга концы… А? Товарищ старший лейтенант? Давайте мы втроем за “ноздрю”
зацепимся: Я, Болгов и Полозов.

Бугаев

Спивак, прекратите словопрения.




СЕРЕГА СПИВАК

     Сережка Спивак родом из Одессы. До службы закончил мореходное училище по
специальности моторист. Специальность Сережка свою любил так, как любил свою
Одессу. И когда кто-то говорил “Одэсса”, а не “Одеса” Сережка серьезно обижался и поправлял грамотеев. Его годки это подметили и иногда, чтоб его подзадорить специально задавли вопросы навроде: “Слушай, братишка, а Подол это где? – В Киеве или Одэссе?”
Спивак сокрушался от неправильно названного его любимого города, выговаривал сквозь улыбочку, заметив подвох: “Убью, Палыч, - убью – не обзывай так мою “мать”.
     Сережка до службы успел походить на торговых судах. Побывал в загранке. Многое его на “Рыбачем ” удивляло. Пришел он на него после полутора лет службы на ПКЗ
(плав-казарма дивизиона), где заскучал по морю, загрустил от береговой совершенно
однообразной неинтересной службы. В увольнении начал выпивать из-за чего
само-собой “залетел”. В дивизионе это считалось чрезвычайным происшествием.
     С таким большим грехом Сережка попал к (бывшему) командиру дивизиона
капитану первого ранга Сухареву Виктору Павловичу. А тот возьми да и спроси, что,
мол, мешает служить как должно. Сережка так прямо и ответил: “Хочу в море. Море знаю – ходил.”
Чем даже нимало удивил комдива. Ему пошли на встречу и перевели на “Рыбачий”.
     Остальные полтора года он дослужил справно и ушел со своими годками.

Спивак

     Санек? Веришь, нет. Мы свое судно однажды швартовали к стенке буквально
втроем! А тут нас целая артель! Куда на хрен! Сейчас опять запинаться друг о дружку будем.

Полозов

     Помнит Сашка и никогда уже не забудет свою первую швартовку в Атлантике
с танкером “Дубна”. Когда только-только поутих девяти бальный шторм. И сам он
едва очухавшись от нескончаемой суточной рвачки, головной боли и тошноты,
взобрался бледный и обессилевший на бак вместе с “годками”. Помнит он как они с
Сережкой Болговым пытались за что-то ухватится, помочь годкам в швартовке. Как они
падали и путались у годков в ногах. Помнит он, как Паша Герасименко крикнул:
“Карасня в сторону! Встали там… Быстро!” Корабль, несмотря на то, что шторм поутих
неимоверно подкидывало и накреняло, сучило и опрокидывало. Сережка и Сашка
подобрались к фок-мачте, обняли её крепко-крепко, словно мать родную, да так и простояли всю швартовку, передачу продуктов и заправку, глядя, как годки лихо,
слаженно, умело и мужественно управляются с делами.


ОДА АТЛАНТИКЕ

Штормовая ты и безбрежная!
Покачала нас, побаюкала.
Но холодная иссиня-нежная
Ковыляла в шторм да сильно стукала.

Поблевали мы – нечего сказать,
Поругались мы во едрёну мать.
Перестали мы и стонать и выть,
Как с трюмов фекаль – откачали прыть.

Воды синие, как бездонные,
Лица круглые, словно сонные.
А походочка – чуть вразвалочку,
Полюбил матрос – ох, кронштадточку!




Океан ты наш – мы с тобой родня.
Напоследок – слышь? Покачай меня.
Разъярись, вздыби на плечах своих.
Что ж ты, друг, молчишь, почему притих?

Мы с тобой друзья вот уж третий год
Любит ваш простор наш матросский род.
Штилевые вы, как печальные
Мало вас ветра, знать, мочалили.


 Коли хочется ветровых стихий
(Лучше пишутся в шторм лихой стихи).
Вот услышала нас Атлантика,
По волнам идет к нам “романтика” .

И кораблик наш, как бумажный, втрясь.
Эй, братва, держись! -  не ударим в грязь!
Ветер шапки волн забекренивал
И со всех сторон нас оценивал.

Ну, хорош! хорош! – синепузое,
Щеки сдуй свои карапузные.
Разорвал Борей ватман серых туч
И в прогал шальной прыснул желтый луч.

Берендей в него искоса взглянул,
Как младенец стих, засопел, уснул.
Волны в ржавый борт звучно плюхали
И катились вдаль кверху брюхами.

Мы смотрели вслед им без зависти,
Что там с каждою дале станется?
Разобьются в прах, только мы придем!!!
И об этом вам, может быть, - споем!


     “Крузенштерн” провел “Рыбачего” по Ламаншу и передал спасателю, работающему
в этой же акватории. Спасатель назывался “Северный” и относился к Мурманскому морскому пароходству. Спасатель и «Рыбачий» сблизилсь. Мололдой матрос Шевчук
приготовился бросать на спастетль  швартовый линь. Это увидел Спивак. Спасатель подошел к «Рыбачему» довольно близко. Все стоящие на юте заметили как с камбуза
поглядывает на матросов чернявая большеглазая и очень симпатичная девушка.
     - Мужики, смотри какая деваха!
     Матросы жадно впивались в неё глазами, прицокивали языками и говорили:
“К нам бы её”.
     Тут Сергунька Спивак и решил проявить свою удаль на виду у этого прелестного создания и солидных, бородатых моряков “Севреного”.












Спивак Шевчуку


Твое ли, карась, это дело?
Сгинь отсюда, пацан несчастный.
Вот когда руки поболее высмолишь,
Вот тогда и примешь участие.

Дай сюда линь. Как  ты его собрал?

Шевчук

Нормально… Как положено.

Спивак

У нас на положено… знаешь?
Всегда кое-что наложено.

     Перебирает по-своему линь и готовится его кинуть на спасатель. В это время из камбуза выглянула девушка. Видно было, что “старый” матрос немного смутился.
Вот он замахнулся и … кинул! Пара десятков ртов в миг невообразимо раскрылась,
исторгая неестественный дремучий хохот; а головы как-то необыкновенно
вскинулись вверх и в бок, точно у коней, которых больно укусило насекомое.
     Спивак же сконфуженный и багрово-красный, стоял опутанный линем, точно
паутиной. Грузик линя беспомощно и позорно висел сразу за бортом гидрографа.
Бросальщик дико и озверело скидывал с шеи линь, топал, будто танцевал, ногами,
освобождая их от бечевы.























ПРИХОД

     Никакой помпезности и ажиотажа по приходу в Кронштадт “Рыбачего” не было; как
это бывало раньше, когда, практически весь городок навеян был слухами о том, что
корабль-разведчик вернулся из похода. Встречающих из командования Лен. ВМБ так же не нашлось. Был представитель из Москвы и еще несколько никому не известных офицеров. Все они скупо и кисло здоровались с командованием гидрографа. Лишь один из москвичей искренне и дружелюбно подошел к Павлу Васильевичу Сырченко, обнял его по-моряцки и проговорил с душой: “Спасибо, что вернулись… Молодцы!”
     Опечаленным и задумчивым сошел на берег под команду “смирно” капитан 1го ранга
Николай Иванович Егоров. Если бы вахтенный у трапа не подал команду “внимание”, его
бы никто и не заметил.


     В Октябре 1982 года на ПКЗ “ВЕКСА” отдельного 1.. дивизиона аварийно- спасательных подводно-поисковых лодок состоялось собрание, на котором подводились
итоги работы боевых единиц дивизиона.
     Задачи экипажа ГиСу “Рыбачий” были признаны  невыполненными; причем в вину
вменялась неудовлетворительная работа личного состава гидрографа, неподготовленность его к выполнению боевых задач, и ряд других причин, в коих опять же обвинялись матросы, мичманы и офицеры “Рыбачего”.
     Звание “Отличный корабль” – было снято. Офицерских же званий не лишился никто.
     Вскоре “Рыбачий” был поставлен в док Петрова на ремонт.
     Дальнейшая судьба гидрографа и его членов экипажа автору неизвестна.




СЕРГЕЙ АНКУДИНОВ