Поле Куликово

Дикая груша уронит плоды
В задонские травы степного раздолья.
Тяжко дыша под копыта орды
Стелилась земля Куликовского поля.

Постромки тугие монгольской узды –
Не сахар в лихую годину неволи.
Набат надрывался, горели сады,
И корчилась Русь от проклятий и боли.

Хозяйски топтала в ичигах нога
И вотчину князя и смерда подворье.
На капище дедов, в цветах лукоморья
И пьёт и жирует баскаков тамга.

Но гнев вызревал, словно взгляд исподлобья,
Забыты и слезы, и рабская доля,
Коряги подводные междоусобья,
Осталась одна только дума: «Доколе»?

Известно от древних веков и доныне:
«Славянской души не прочитана книга».
Волком рядиться в ягнячью овчину
Не сможет Орды позолоченой иго.

Княжьи хоругви встают на курганах,
Ведь ложка к обеду и так дорога.
Размякнув от кислых кумысов в кумганах,
Неверной да станет тетива врага!

То руки, скрестив на груди у шатра,
То кисть темляка, теребя машинально,
Дмитрий не спит, дожидаясь утра,
Бдит и дружинник на вышке сигнальной.

           Песнь князя.

«Ой, дубровушка зелёная,
Что ты душу растревожила?
Что ты шепчешь, слышно лишь?
Что за участь мне сулишь?

Завтра стяги наши славные
Затрепещут над Непрядвою,
И не знаешь ты, дубровушка
Сколь прольётся русской кровушки!

Змеев ига ненавистного
Дай мне силы растоптать.
Дай мне ворона корыстного
Черны перья ощипать.

Ой, ты ветер, ветер гаснущий,
Над шатром моим ты веешь,
Всё ты ведаешь, всё знаешь,
Всё на свете разумеешь.

Но кто знает - будешь может
Овевать мне смертны раны
На моём последнем ложе
После страшной схватки бранной.

Ты лети к моим хоробрым
Воям, что в шатрах, спеши,
Охрани их, будь к ним добрым,
В битве глаз не пороши.

Защити нас, мать родная,
Наша русская земля!
На тебя мы уповаем.
Дай мне силы Русь моя!»

А в зарослях ив, прикрывая тылы,
Дружина Боброка укрыта в засаде,
Чтоб налететь, как орел со скалы,
Чтобы своих не оставить в накладе.

Склоняются долу серёжки берёз,
Скользят по доспехам, по острым шеломам,
Стремясь защитить от тревог и угроз,
Навеять спокойные вести из дома.

Ведь все решено и в конце, и в начале,
Любому клинку - дорогая цена.
Но разве измерить кому-нибудь дали,
Чем русская удаль в атаке страшна?

Тревожный рассвет над Непрядвой встаёт,
Дрожат в нетерпении рати Мамая.
Над степью малиновка песню поёт,
Позднюю осень за май принимая.

Лети-улетай, будет тесно от стрел
Над полем, не надо летать в поднебесье,
Уж рог боевой, пробуждаясь, запел,
И сжалась пружина полка в редколесье.

Татарскою саблей, настырной и злой,
Визжал суховей над шатрами, но рано
Поверив в удачу, как будто метлой,
Он Поле подмёл, словно вылизал рану.

Туман разошёлся, как штора подъят,
Летит ковыля шевелюра седая...
Две рати, два мощных тарана стоят
Друг друга напротив, момент выжидая.

Решимостью грозной небесное царство
Не станет соперничать с русской душой.
Татары объяты раскосым коварством,
Но в битве погибнуть - ясак небольшой.

Зачем же по-хищному ноздри дрожат?
Как видно учуяли запах кровавый,
Но русичи знатны и ратною славой,
Не только своим животом дорожат.

Мгновенья растянуты в тысячелетья,
Замёрзли настолько, хоть оземь их бей.
Коня, ожигая ударами плети,
Навстречу Судьбе поскакал Челубей.

      Песнь Челубея

«Ты стелись, стелись земля
Под монгольского коня,
Вы, жирейте кобылицы
Среди ночи, среди дня.

Кто посмеет багатуру
Поперёк пути вставать
Кто посмеет тучу хмуру,
Дуя щёки, развевать.

Всё, что тень орды покрыла,
Без возврата - всё моё.
И урус не сможет хилый
Преломить моё копьё.

Нет земли жирней, чем эта
И я первым в бой веду,
О, мой Хан, Престол Рассвета,
Стобунчужную Орду!»

Он скачет предвестником скорой беды,
Предчувствуя лишь, несомненно, победу,
И кустики жухлой полынь-лебеды
Покорно склоняются к конскому следу.

Кто страхом клеймённый на смертных ветрах,
Подставит кто грудь, свою участь браня?
Всего лишь какой-то расстрига-монах.
Крестясь на ходу, разгоняет коня.

Как смерть пересилить – бездарный совет
Никто не решится подать в этот миг.
Не хилый монах - богатырь Пересвет
Стал первым, который свободы достиг.

Щит круглый, татарский, на полном скаку
Пронзило копьё, так что всадник свалился,
А русский, сжимающий рану в боку,
За гриву буланого крепко схватился.

И началась сеча! В  рядах, погодя,
Что-то дрогнуло, что-то сломалось,
Сверху стрелы текут, словно струи дождя –
Не похоже, лишь самую, малость.

Отслужила орбита везучей звезде,
С потемневших небес укатилась.
Отольются ли вдовьи проклятья Орде?
Слезы гнева - не Божия милость!

Не ужасная песня циклопья –
Стонет поле в великой печали.
Как тростинки ломаются копья,
И клинки из булата устали.

Но на сколь различаемы оком,
Стаи туч разбивались о твердь...
Сокол с кречетом в небе высоком
Бьются в кровь, не на жизнь, а на смерть.

Пали в прах под кривыми мечами
В схватке витязи пеших полков,
Нелюдь чёрную грудью встречали,
Вновь срастаясь из мертвых кусков.

Бьются русичи, стали слабее удары,
Каждый третий давно уж сражён,
И визжат в упоении диком татары:
«Урус сгинет в бою, путь к отходу сожжён»!

А в засаде, терпенье крепя,
Воевода, свой шлем не снимая,
Ожидает костров, что зажгутся в степях,
Чтобы бросить свой полк на Мамая.
               
Над травою мечи, как распятья,
Не остывши от сечи, дрожат.
Всюду, сцепившись в смертельных объятьях,
Павшие, словно живые, лежат.

Наплывает из поймы туман,
Прикрывает, как саван, тела,
Не поднять никому опустевший колчан,
Где пропела в полёте стрела.

«Аки пардус», как сокол, как рок,
Долгожданного солнца восход,
Вдруг обрушился с тыла Боброк,
Тем решивший всей битвы исход.

Кони плачут, скрежещет булат,
Лязг доспехов, как гром среди дня,
Русский плащ и татарский халат
Не всегда прикрывала броня.

И вот, здесь, в напряженьи - кто первый
В бег ударится или падёт –
Сдали резко хвалёные нервы
И монголы рванули в разлёт.

Мы погнали, погнали врага
По Непрядве, Красивой Мече,
От неправды очистивши их берега,
Успокоив чекан на плече.

А когда на вершину поднялись холма,
Где шатер размещался Мамая,
На земле дорогая валялась чалма,
Что ордынец забыл, удирая.

Красный Холм - и раздолье, и тишь
Не стенанье, не плач, не оковы,
А в соседской деревне фамилия лишь
Известна одна - Куликовы!