Любельская Ирина
Север, утиный скрип,
поросший ветром рогоз.
Между вместилищем рыб.
и сахаром льдистых берёз
треплется береста
лаем, сбивающим с ног.
Утиц немые уста,
снег, что сомкнуть их смог.
Рыдая до чёрных язв,
лесов сокрушённых рёбр,
между дубов и вязов
носится псиный галоп,
жар изгоняя сенной;
вдруг замерев у жнивья,
вздрагивают спиной,
лоснящейся, как головня.
Вывалив языки,
выпалив свой озноб...
...И трогают псам рыбаки
недоумённый лоб.
СВЕТ БЫЛ ЛЁГКИМ
Запах яблок пенисто-спелых
в темноте налетал, как испуг.
Он касался рук моих бело,
трепетал у опущенных рук.
Ересь яблок кислых порубленных
в темноте, где ни ветерка, –
возле оборок юбки,
тяжелеющей к сумеркам.
Из травы тёмной мягкой не вырыть,
не стереть, не побороть:
он въедался в земную сырость,
он въедался в мою плоть.
В темноте по локоть, как в торфе, –
и свечой замираешь в нём –
трепыхался в белых оборках,
и горели зелёным огнём
эти яблоки в сумерках поздних,
оседающих на лице.
Свет был лёгким - как жизнь, как воздух, –
и уходил в конце.
ВИДИМЫ СТАЛИ
Ток кровеносный стих.
Носятся, словно души,
Ласточки.
В темноте их
Я не могу слушать.
Песни, как галька, голы.
Как по дороге из школы –
Летят,
Где крутолобой скалы
Многоцветные сколы.
Ласточек раскалённых,
Тех небожителей,
Кожею обожжённой
Слышали –
Видели.
Свидетельство о публикации №117100808369