Данченко Елена

***
На набережной пышной обезьяна
позирует вальяжно, без изъяна.
Плывут красотки в мини, макси, миди,
а в ресторации готовят плов из мидий.
По этой набережной я и ты когда-то,
голодные весёлые ребята,
в заштопанной джинсовке и босые,
от рюмки коньяка почти косые,
мы шли с тобою вместе, помнишь? – вместе.
Я не была ещё твоей невестой.
В тот год Высоцкий умер, вышел «Сталкер».
Столкнулись в море теплоход и танкер.
Какая-то эпоха начиналась.
какая-то заметно истончалась.
Крутилось солнце оголтелым диском,
был високосным год и олимпийским.
Мы этого никак не замечали,
мы не существовали для печали,
утрат, политики, мы – исподволь судьбою
 отмеченные: оба – два изгоя
 из времени, и действия, и места.
Я не была ещё твоей невестой.
Светило солнце дерзновенно ярко.
Мы шли с тобой по Ялте, шли по Ялте…


ДЕД ВАСЯ

Вьюнка граммофонный раструб
напомнил мне дедов старинный,
однажды озвучивший сруб
лихой хрипотцою пластинок.
И был тот трофейный музык
нелепым в стенах ветерана.
И был тот немецкий язык
как соль на открытую рану.
- Зачем ты их крутишь, дед Вась,
как можешь ты слушать их марши?
А дед разжигал керогаз,
помешивал щи или кашу.
Потом за столом наливал
себе стограммовую стопку.
А мне, невеличке, ломал
горбушки душистую сдобу.
- Смотри, граммофон хоть куда,
хоть стар как и я, но отличный.
В пластинке не больше вреда,
чем в мыле, свече, или спичке.
Когда же я слушаю их,
то думаю: петь им осталось
четыре годины лихих,
и вряд ли дождётся их старость.
Сойдутся над пришлыми - вжик! –
тяжёлые наши  суглинки.
От них и останется пшик –
шипенье немецкой пластинки.
Зачем к нам пришли эти вши?
Эх, дойче, марширен, марширен…

Мне семьдесят c гаком, я жив,
вот только с ногою паршиво.


ПИЦЦЕРИЯ В СЕРРЕ

К Альпам маленький, неважный
прилепился с давних лет
городок разноэтажный,
как серебряный браслет.

Там избушка-пиццерия –
что за запах! Вот искус!
Дровяная печь внутри, я
к ней притронуться боюсь.

А Ирина не боится –
на берёзовых дровах
выпекается не пицца -
пища свежая богам!

Вот она стоит с лопатой,       
фартук старенький в муке.
Накалился под* щербатый
на горячем угольке.

Пиццы в мире нет душистей –
хоть с чоризо, хоть с тунцом,
нет хрустящей, распушистей
и румянее лицом!

Ира-пицца, Ира-пицца,
напеки удачи нам,
чтоб альпийская страница
развернулась к небесам!

Если  счастье за горами –            
чтоб до них рукой подать!
Чтоб цвела в оконной раме
маковая благодать!

…блеском молнии - зарницы
подрумянился простор.
Солнце вкусной спелой пиццей         
соскользнуло к нам на стол.

*Под –железный лист , встроенный в печь.