О людях, которых мы знаем мельком

    Но однако что значит «мельком»?
    Здесь можно было бы подумать о правильном восприятии красоты. Не, как шутят, «сожрать-захапать». Или, если можно ещё так выразиться, восприятие не желудком, не только лишь рецепторами, а... да, именно так - сердцем, что предполагает гораздо большее внимание... И это уже умение бескорыстно восхищаться красотой человека, не присваивая его себе.
    «...Форма жизни – теоретическая жизнь, созерцательная жизнь. Теория и её крайняя форма – философия – это исследование того, как жизнь может выйти за пределы самой себя, не заниматься собой, не интересоваться вещами. Но не интересоваться вещами – это не пассивное состояние, это форма проявления интереса: то есть интересоваться вещью, отсекая нити жизненного интереса, которые связывают её со мной, спасая её от погружения в мою жизнь, оставляя её одну, в чистой отсылке к самой себе, ища в ней её саму. Ведь не интересоваться вещами – это интересоваться самостью каждой вещи, наделять её независимостью, существованием, можно сказать, индивидуальностью – начать смотреть на неё, исходя из нее самой, а не из меня. Созерцание – это попытка перевоплощения. Но это – поиск в чём-то того, что в деле содержится абсолютно своего собственного и отсекание всякого моего пристрастного интереса к нему, отказ от его употребления, не желание, чтобы оно мне служило, а моё незаинтересованное служение ему, чтобы оно видело себя, обнаружило себя и оказалось самим собой и для себя – это, это... не любовь ли это? Значит, созерцание в своих истоках – это акт любви, если предположить, что любить в отличие от желать – это попытка жить, исходя из другого, ради него выходя за пределы себя»(1).
    «Воспитанный человек. Хорошо, когда его не называют ни математиком, ни проповедником, ни оратором, но воспитанным человеком. Мне нравится только это общее качество. Когда при виде человека вспоминают о его книге, это дурной знак. Я хотел бы, чтобы любое качество замечали только при встрече с ним и в случае его применения, ne quid nimis(2), опасаясь, как бы это качество не поглотило человека и не стало его именем; пусть о нём не думают, что он хорошо говорит, пока не представится случай для красноречия; но тогда пусть о нём так подумают»(3).
    И если мы позволим человеку, встречающемуся с нами быть просто человеком, это будет, парадоксальным образом, его большее достоинство, хотя это «общее качество» делает его подобным, похожим на других многих. Однако же в этой благости его совершенство; все качества и способности в ней – как отдельные цвета в радуге. И тогда «знать мельком» – это оставлять за человеком возможность неопределимости, тайны, собранности многих качеств в одно – благой, воспитанный...
    «Культура есть единый дух у многих душ; единая общая ткань у особливых, разъединённых людей; и возникает она в творческом общении одиноких созерцателей. Как же можно создать её без доброты?»(4) Однако доброта эта какого рода? «Благородный муж в общении пресен, как вода, низкий же человек в общении сладок, как молодое вино. Благородный муж и в близости пресен, низкий человек и в разлуке сладок. А тот, кто бездумно сходится, бездумно же и расстаётся»(5).
    «Божественный огнь чист, тонок, светел, – сообщает уму истину, а сердцу чудное спокойствие, чудную хладность ко всему земному, обилие кротости, смирения, благости. Не ошибитесь! человеческого разгорячения не сочтите действием Божественного огня... Где разгорячение, – там нет истины, оттуда не может произойти ничего доброго, ничего полезного: тут кипит кровь, тут дымится и строит воздушные замки лжеименный разум. Кротость и смирение, которых действие сопровождается каким-то тонким хладом, но потом является в безчисленных благих плодах, – свидетели неподдельного, истиннаго, Божественного добра»(6).
    И тогда что ещё значит «знать мельком»? Это не только те, кто быстро нас минует или их быстро минуем мы, но те, кого мы можем знать в «гласе хлада тонка»...
    «...Человека, как и Бога, можем познать лишь апофатическим способом – и личностно»(7).
    «Понятие личности предполагает свободу по отношению к природе... Человеческая ипостась может самоосуществляться только в отказе от собственной воли... Личность “другого” предстанет образом Божиим тому, кто сумеет отрешиться от своей индивидуальной ограниченности, чтобы вновь обрести общую природу и тем самым “реализовать” собственную свою личность. Итак, то, что соответствует в нас образу Божию, не есть часть нашей природы, а наша личность, которая заключает в себе природу»(8).
    И потому любовь, превосхождение ограниченности, есть основа всякой глубины, творчества, культуры. «Культура – трепетное искание в восторгах веры, культура – продвижение к Божеству»(9). Конечно, не только в восторгах это происходит, но изумление и детский восторг как-то освещают всё пройденное и даже предстоящее.
    «Когда благодать Божия с человеком, тогда всякое явление в мире поражает душу своею непостижимою чудесностью, и душа от созерцания видимой красоты приходит в состояние чувствования Бога, живого и дивного во всём»(10).

    Мне встречались люди, которые,
    называя свою фамилию,
    произносили её так робко,
    точно им и в голову не могло прийти
    представиться как-нибудь по-иному –
    «фройляйн Кристиан», а затем
    добавляли: «Как имя Кристиан»,
    этим, должно быть, желая облегчить твоё положение:
    не трудная, мол, фамилия, не «Папиоль» или «Бабендэрэрдэ».
    «Как имя» – не утруждайте, пожалуйста, память!

    Мне встречались люди, которые
    вырастали в одной комнате с родителями, братьями, сёстрами,
    занимались на кухне,
    заткнув уши пальцами,
    выходили в люди,
    становились красивыми,
    настоящими леди с осанкой графинь,
    душевно мягкими и работящими, как Навсикая,
    с лицами светлыми, как у ангелов.
    Я часто спрашивал себя и не находил ответа:
    где истоки той мягкости, той доброты?
    Не знаю этого до сих пор,
    и вот уж пора прощаться...(11)

    И так удивительно принёс он, словно в ладонях, в этом стихотворении изображение кротости, встреча с которой приносит изумление и слёзы...
    «Быть – значит одному нуждаться в другом... Реальность, состоящая в том, что Я видит в мире, мыслит о нём, касается его, любит или ненавидит, что вдохновляет его или сокрушает, что Я изменяет, что переносит и терпит, – это то, что всегда называется "жить", "наша жизнь", жизнь каждого»(12).
    «Наша жизнь – это прежде всего столкновение с будущим... Главное, в чём мы живём, – не прошлое и на настоящее; жизнь – это деятельность, устремлённая вперед, а прошлое и настоящее раскрываются потом, в связи с этим будущим. Жизнь – это будущее, то, чего ещё нет»(13).
    «Самое важное время – это теперешнее мгновение; ведь прошлого больше нет, а будущее ещё не настало. У тебя, у меня – только вот это мгновение, в котором мы живём. Самый важный человек – тот, с которым ты сейчас находишься, другого же нет. А самый важный поступок – сделать для этого человека самое лучшее, что можешь»(14).
    Ведь и «...большую часть своих благ Бог нам посылает при посредстве людей»(15). И когда мы сильны, и когда мы бессильны, единым остаётся одно...
    ...в руках лишь осколки остались –
    образы немоты...
    ...жизнь – это мостов наведенье
    над потоком, что всё унесёт(16).

    «Деревья в лесу сами привлекают к себе топор. Масло в светильнике само сжигает себя. Коричное дерево источает аромат – и его срубают. Лаковое дерево полезно для людей – и его долбят... Таково несчастье тех, кто представляет собой добротный материал... Все знают пользу полезного, но никто не знает пользы бесполезного»(17).
    Эта «бесполезность» – есть непретензиозность, серость, «невменяемость»... Подобно как ближним для «впадшего в разбойники» (Лк. 10, 36) был тот, кто оказал ему помощь, так и «знаемые мельком» претворяются в открытие тогда, когда мы сами бываем «мельком»...
    Прекрасно, и вдохновенно, и утешительно – созидать или, лучше, позволять воплощаться красоте, как некоей царственной особе освобождая ей путь, объемля следы её в вещах, словах и звуках, но ещё вдохновеннее есть дело – совершать это в невещественном, и вышесловесном, и беззвучном, или в более тонком, чем вещи этого мира, и оттого более близком к вечному – в странном и ускользающем от постоянного постижения созидании сокровенного своего человека(18), простирающегося на весь мир, в человеческих отношениях, вмещающих в себя все деяния мира, потому что первозданное это созидание(19) и есть путь красоты...

    Мир размечен мечами,
    Каждому подавай моё сердце.
    Каждого мне, безоружному,
    Приходится расплавлять в своей крови(20).
    Что означает преодолевать страданием, жертвой, кротостью, «побеждать любовью», потому что лишь это мне позволит остаться собой, несмотря на их даже чуждость.
    «То, что взирало на меня со страницы (фотография), было лицевым эквивалентом рифмованного двустишия, истины, которая лучше познаётся сердцем»(21).
    Говорят(22), что то, чего мы желаем, и чего мы можем желать – всё это нечто конечное, и это правда... Но, мне кажется, всё же не вся правда – в этом и удивительность человека, который, желая конечного, никогда тем не менее в том не насыщается... Потому и не враз открывается человеку безграничный Господь, и потому мы всегда будем продолжать расти, пока сердце наше не расширится(23) до пределов Вселенной, а потом... Может ли оно расшириться до беспредельности?.. Мы ищем бесконечного в конечном, и в беспредельном – конечного...
    «Запятнать – значит переделать, значит коснуться. Красиво то, изменения в чем желать мы не можем. Приобрести власть над – это запятнать. Обладать – это запятнать. Любить чисто – значит согласиться на дистанцию, значит с восторгом принять эту дистанцию между собой и тем, что мы любим»(24).
    Тот, кто даёт свободу своему собеседнику, не боится, что общение «не получится». Впрочем, как оно может не получиться? Оно может быть таким или иным, но оно происходит. Дающий свободу всем, и дальним, и близким, покорен Промыслу, и даже больше: он желает его, каким он ни случится. Вот только немощь человеческая...
    «Добром является то, что делает людей и вещи более реальными, а злом – то, что у них реальность отнимает»(25).
    Итак, мы даруем всему миру и людям свободу, не присваивая их, но вместе с тем они не делаются для нас чем-то несуществующим, оттого что они – мельком...
«Власть мгновений – естественный протест против механического строя жизни. Человек, изредка освободившийся, углубляет случайный момент освобождения, устремляя на него все силы души. При таких условиях человек научается всё большее и большее видеть в мелочах. Мелочи жизни являются всё больше проводниками Вечности»(26).
    И одна из них – «ручной труд. Время, входящее в плоть и в кровь. В труде человек становится материей, как Христос в Евхаристии. Труд – это что-то вроде смерти»(27).
    И тогда, если продолжить аналогию, плод всякого труда и трудов... Что мы обретаем?

(1) Х. Ортега-и-Гассет, Что такое философия, XI.
(2) Ничего слишком (лат).
(3) Блез Паскаль, Мысли. Раздел второй, Серия XXV, 647.
(4) И.А. Ильин, Путь к очевидности, гл. 16 О доброте.
(5) Чжуан-цзы, Внешний раздел, гл. XX.
(6) Свт. Игнатий Ставропольский, Письмо 217.
(7) Горазд Коциянчич, Ведение в христианскую философию, гл. 6.
(8) В.Н. Лосский, Очерк мистического богословия Восточной Церкви, гл. 6.
(9) И.С. Шмелёв, На пеньках.
(10) Софроний, иеромонах. Старец Силуан Афонский.
(11) Готфрид Бенн, Встречались люди.
(12) Х. Ортега-и-Гассет, Что такое философия, X.
(13) Х. Ортега-и-Гассет, Что такое философия, X.
(14) Одна из притч митроп. Антония Сурожского.
(15) Строматы, I, 16, 3.
(16) Готфрид Бенн, Эпилог-1949, 1.
(17) Чжуан-цзы, Внутренний раздел.
(18) «...но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (Петр. 3, 4).
(19) «...и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2, 15).
(20) Готфрид Бенн, Молодой Геббель.
(21) И. Бродский, Поклониться тени.
(22) С. Вейль, Тяжесть и благодать.
(23) 2 Кор. 6, 11-12: ...сердце наше расширено. Вам не тесно в нас...
(24) С. Вейль, Тяжесть и благодать.
(25) С. Вейль, Тяжесть и благодать.
(26) А. Белый, цитата в статье о Э. Монтале в книге Поэты-лауреаты Нобелевской премии.
(27) С. Вейль, Тяжесть и благодать.