Момент вдохновения. Сказка
Может быть, может быть... Жизнь мудра. Вся она состоит из бесконечных повторений, разве с той разницей, что повторения эти открываются каждому живущему лишь с момента его личной зрелости, а зрелость, в свою очередь, приходит ко всем ни в одно и то же время. А до поры зрелости каждому кажется, что всё, что происходит с ним - никогда и ни с кем ещё не бывало на свете. Но... всё в жизни проходит и всё в ней неизбежно возвращается на круги своя - к новому началу. Наверное просто настала пора другому сказочнику заявить о себе, рассказать миру свои, современные, сказки.
И, всё же, томящее сожаление присутствовало в душе старого сказочника, ему казалось, что есть нечто, ещё не воплощенное им в слово.
"Ах, - думал он, - ведь, как легко сочинялось мне ещё несколько лет назад! Как плавно, изящно и без принуждения ложилась строка за строкой на лист бумаги, оживляя героев, их лица, их поступки, развивая интересный и душеспасительный сюжет. Сказка обретала дыхание сама собой, росла и расцветала. А, вот теперь, я совершенно не знаю, как говорить с читателем, не знаю, как уложить в строки всё то, что с избытком скопило за годы постаревшее, но мудрое сердце. Как этим поделиться с другими? И нужно ли это другим? Много, очень много недосказанного живёт в душе - болит, волнуется, возмущается, сопротивляется и любит, но я совсем разучился находить нужные слова, я стал неуверенным. И это странное, противоречивое чувство: одновременное ощущение наполненности и пустоты. Очень странное... Кажется, я примиряюсь с ним. Эх, наверное, сказку нельзя придумать. Её нужно дождаться. А уж придёт она или не придёт, решать ей самой ".
Так противоречиво размышлял сказочник.
Вдруг, через открытое окно, в комнату ворвалась негромкая песня. Звучал молодой, мужской и несколько надрывный голос. Хотя, песня была грустной, но певец оказался необыкновенно эмоциональным и талантливым, чувствовалось, что он вкладывал в пение всю свою боль, всю свою внутреннюю тоску, словно желал избавиться от неё раз и навсегда, освободиться от мучительного недуга, выплеснуть его наружу, разделить горе с кем-то, кто поймет и согреет его .
Старого сказочника настолько тронуло пение и настолько оно было ко времени, так переплеталось с его размышлениями, что он с несвойственной старикам поспешностью выбежал на крыльцо и поспешил на голос. Песня звала и тревожила, просила о помощи и пронзала сердце старого сказочника. Он торопился, боясь, что не успеет. Не успеет обнять, отогреть, помочь... Старик от бега тяжело дышал, почти задыхался. Но в тот момент он вдруг забыл о себе, он думал не о своем творчестве, не о своих сомнениях, не о своей нужности или ненужности. Он думал о незнакомом, но вдруг ставшим ему таким родным человеке, о его раненой душе, о соприкосновении с этой кем-то раненой душой и о возможной помощи.
Внезапно песня оборвалась. Прервалась также стремительно, как и ворвалась к нему в окно. Растерянный старик все ещё ждал. Он даже прокричал в темноту : "Где ты? Отзовись!" Но пение не возобновилось. Долго стоял сказочник, надеясь на что-то, но потом развернулся и побрёл домой. Сердце его всё ещё взволнованно колотилось.
Наваждение ли это было? Или действительность? Он не знал. Но он точно знал, что скоро, очень скоро напишет новую сказку. И посвятит её певцу, которого он сейчас не нашёл, но которому обязательно скажет те слова, которые хоть чуть-чуть, пусть всего на капельку, пусть ненадолго, но непременно отогреют его сердце. А, возможно, и другие сердца...
Свидетельство о публикации №117100710347