Ещё о сказке
...И вот однажды мы поплыли, курсом на солнце,
Пока не попали в зелёное море.
И мы жили там под водой,
В нашей жёлтой подводной лодке(1).
Хотя, можно сказать, и на помойке(2) найдено или в какой-нибудь лавке, если не древностей, то чудачеств, а всё же описанное может оказаться полезным, поскольку то, что искали упомянутые «пловцы», ищет обрести всякий человек, но вот вопрос: всякий ли знает Его имя, на том ли пути Его ищет...
«Вещи – это сказания о небе. Притчи – Твоя продолжительность, распространённость. Ты – краткость(3) всех притч»(4). «Миро излиянное – имя Твое»(5), как именовать его?
«Писать сказку так же трудно, как передать словами запах травы. Сказку пишешь почти не дыша – чтобы не сдуть тончайшую пыльцу, которой она покрыта. И пишешь быстро...»(6)
«В сказке есть глубина сердца, есть красота, Сказка вводит человека в преображённый мир – в то время как прямая проповедь обращается скорее к уму, чем к сердцу. Впрочем, это верно не только для сказки, а... и для искусства вообще... Когда мы говорим о сказке (или о поэзии) – мы входим в пространство красоты, и в нём неприменим плоский, чёрно-белый подход. Ребёнок, кстати, никогда и не воспринимает сказку в качестве “символа веры”. Это исключительно взрослый подход – разложить всё по полочкам»(7).
Сказка – это утешение, радуга, касающаяся слёз, земля нуждается в ней. «Когда стоишь на краю пропасти отчаяния и видишь, что начинаешь падать, отступи немного назад и выпей чаю»(8).
В ней, в сказке, мы касаемся своих самых дальних глубин, своей первозданности, повествуя не о чём-то ином, как о ней, утраченной и вновь обретённой, и даже лучшей теперь, когда воскрес Христос...
Хосе Ортега-и-Гассет возводит сказку как к родовому корню к древнегреческому эпосу, к эпической поэзии вообще, к мифологии(9).
«Как справедливо подчеркнул Ян де Фрис, сказка действительно всегда имеет счастливый конец. Но содержание её ужасающе серьёзно: оно заключается в переходе через символическую смерть и возрождение от незнания и незрелости к духовному возмужанию... “Инициация” сосуществует с жизнью человечества, что всякая жизнь складывается из непрерывной цепи “испытаний”, “смерти”, “воскрешений”, независимо от того, какими словами пользуются для передачи этого (первично религиозного) опыта»(10).
И сказочные символы оказываются удивительно прозрачными: «Греческий эпитет, переводимый на русский язык как “насущный” (эпиусиос), в латинском изводе получил два варианта перевода и истолкования: 1) “panis quotidianus”, то есть хлеб ежедневный, на каждый день; 2) “panis supersubstantialis”, то есть хлеб “надсубстанциональный”, “сверхприродный”, “сверхъестественный”. Именно к этой второй традиции и относится “чудесный хлеб” Симоны Вейль. Впрочем, у неё он ассоциируется также с Евхаристией, любовью, поэзией и чудесной пищей из любимых ею кельтских и провансальских волшебных сказок. Одна из метафор благодати»(11).
Сказка – речь об очень большом, но старательно удалённая от того, что можно назвать «теоретическим определением». В ней нужно просто пребывать, впрочем, не забывая оставаться собой, и тогда... «Может быть, от этого соприкосновения с нею мы обретём нечто более гибкое, чем теоретическое определение, а именно – практическое задушевное знакомство, похожее на то, что рождается в результате длительного товарищеского общения»(12).
Ведь «взрослым тоже нужна колыбельная, чтобы в их сердца снизошёл покой»(13).
(1) P. McCartney, “Yellow submarine”.
(2) А.А. Ахматова: Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда, / Как желтый одуванчик у забора, / Как лопухи и лебеда.
(3) Кажется, можно было здесь перевести: «...сокращение всех притч».
(4) Свт. Николай Сербский, Моления на озере.
(5) Песн. 1, 2.
(6) К.Г. Паустовский, Золотая роза, гл. Животворящее начало.
(7) Н.Л. Трауберг, О христианской сказке.
(8) Слова архим. Софрония (Сахарова), приводит архим. Захария (Захару), Христос как путь нашей жизни, Введение.
(9) Х. Ортега-и-Гассет, Размышления о Дон Кихоте, 7.
(10) Мирча Элиаде, Мифы и волшебные сказки.
(11) С. Вейль, Тяжесть и благодать, примечание переводчика.
(12) А. Бергсон, Смех, I.
(13) Габриэла Мистраль, цитата в послесловии Хайме Кесады к сборнику переводов её избранных творений.
Свидетельство о публикации №117100710071