Мин смеялся

Мин был болезненным ребёнком. Немецкие врачи не слишком помогали, поэтому родители отвезли Мина на родину – в Китай.

Сначала его повели к предсказателю судьбы.

В Китае эта профессия называется иначе – рассказчик судьбы. Если судьба существует, то её действительно нет смысла предсказывать – судьбу сообщают.

Рассказчик судьбы долго смотрел на иероглиф обозначающий имя – Мин. Затем стал дописывать один за другим иероглифы к его имени.

Остановились на очередном.

–  Как теперь тебя зовут?, – спросил я Мина.

– Мин.

– А до этого как тебя звали?

– Мин.

– Твоё новое имя произносится так же как старое?

– Да.

– Но твоё новое имя иначе пишется?

– Да. И смысл другой. Я сразу почувствовал себя лучше. И перестал болеть.

– Ты можешь мне объяснить старый и новый смысл твоего имени?

– Новый Мин крепче связан с Космосом, со всей Вселенной.

– Ты знаешь, Мин, самая главная моя проблема теперь в том, чтобы удалить эту информацию из моего сознания.

Мин долго хохочет. На нас оглядываются.

– Запиши мне своё имя на память и объясни какой иероглиф для связи с Космосом...

Он сидел на ступеньках на улице перед гостиницей, а я вышел вниз. Мы поздоровались.

– Я китаец, – сказал Мин.

– Я очень удивлён. Это сюрприз. Ничто в твоём облике не говорит мне об этом, – сказал я.

Желтолицый Мин смеялся, его узкие глаза превратились в щёлочки.

– Я вечером улетаю из Лондона. Я приезжал к девушке. Она японка.

Я прилетел ночью, и мы пошли бродить.

Родители Мина бежали из Китая во Вьетнам ещё до его рождения.

Затем с трёхлетним Мином бежали из Сайгона в конце 70-х.

Две недели шли на вёслах до ближайшего малазийского острова. Гребли по очереди. По очереди черпали воду из джонки.

Многие тонут. Если подобрать людей с утонувшей лодки, утонут все.

Мин помнит себя позже – уже в Германии.

Гражданство давали бесплатно, но за отказ от вьетнамского гражданства нужно было платить.

Отец много работал и выкупил четырёх дочерей и Мина – младшего, потому что нужен сын.

Потом пришлось усыновить дочь рано умерших друзей – её хотели отправить во Вьетнам к родственникам.

Прочих детей разобрали другие семьи, но по одному.

Мин стал учиться на переводчика с китайского на английский.
 
Если бы он пошёл на немецкий, то быстро бы выяснилось, что он не знает китайского языка.

Мин тайно учил китайский, пока учил английский.

Родители говорили дома на кантонском диалекте.

– Это другой язык?

– Иероглифы и слова одинаковые.

– Значение разное? Глубже связь с Космосом?

– Нет, – Мин смеётся, – только произношение.

– Ты потомок императоров династии Мин или их Мин тоже пишется иначе?

– Иначе, хотя звучит одинаково.

Когда выяснилось, что Мин плохо знает китайский, его отправили на стажировку в Китай.

– С годами, – говорит 40-калетний Мин, – я всё больше чувствую себя китайцем и совсем не европейцем.

– В чём это выражается?

– Я полюбил азиатскую кухню.

– Ещё в чём?

Мин долго думает.

– Больше ни в чём?, – подсказываю я.

Мин опять смеётся и соглашается.

– Я верю не так как вы, европейцы. Я верю, что Бог это вся Вселенная.

– Бог не личность?

– Нет, не личность, не разум, не воля, вообще всё и ничего. Я верю в себя. Я часть Вселенной, значит я частица Бога.

– А учение Христа близко тебе?

– У Иисуса при жизни было слишком много учеников. Будда говорил, что ученики лишают свободы выбора.

Мин хорошо знает историю Европы и Азии.

Он против тоталитаризма.

В некоторых буддистских странах первого сына забирают в монастырь. Мин против.

Коммунисты в Китае запретили отдавать детей в монастыри, поэтому не всё так уж плохо.

Мы походим с ним к рынку Бороу, который не менял своего места с 13-го века.

Стоим у ворот и говорим о Тибете, коммунизме и японке.

– Любовь существует, – спрашиваю я Мина.

– Не знаю, – отвечает он, – должна существовать. А ты как думаешь – у тебя двое детей, а у меня ещё нет ни одного?

В тот день я считал, что любовь существует и так и сказал.

– Европейцы и азиаты никогда не поймут друг друга, – Мин своими словами цитирует Киплинга...

Разговаривая с Мином, я чувствовал, будто мы с ним стоим на разных берегах очень широкой реки и с трудом перекликаемся через мутный поток.

Река была тёмная как Темза, которую мы несколько раз пересекали в тот день.

Я сказал ему об этом, но добавил.

Для того чтобы понять насколько люди разные им нужен один язык.

Здесь Мин уже не смеялся.