посвящение в поэты-

эпиграф;
"Ваз ваятель, не я ль желанный?
Велик на блик, на лик стеклянный.
На роль суфлёра форте-пьяный,
обуян был страстью безымянной".

Достоин досады бесценный мой дар,
робкой харитой воспламеняет пожар.
И бродит улыбкой пылающий жар,
в сердце скуки воззрев перегар.

Наречённой музой утомлённый,
признаться право было жаль.
Взор бесцельно устремлённый,
млечной мечтою уносится в даль.

Жаль, но трудно отвязаться,
от сомнений юных лет.
Учись разбойник разбираться,
кто есть истинный поэт.

А сколько чуждых вожделений,
в неуёмной резвости юнцов?
Пёстрой вольностью явлений,
на трон пророчат образцов!

Во дни раскаянья волненья,
холёных мненьем мудрецов.
Сошли на небыли мгновения,
чрезмерны пафосы их слов.

А сколько было, есть и будет,
где-то, поэтов в памяти чтецов.
И целый свет в навет забудет,
безумной резвости певцов.

Так внятны были в послушании,
забыв и стыд былую честь.
На лёгком вдруг призвании,
превалировав на лесть....

Надежд питать в душе не смея
и в склонность некую к судьбе,
своенравной страстью пламенея,
имели предпочтение к мольбе.

Какой колосс наш мнимый гений,
пустых забав, напрасных рвений.
Во славу муз среди светил,
себя напрасно музам посвятил.

В почёте чести всё при нём,
(право взятые в наём)...
Так зорька златится огнём,
влачась проторенным путём.

А сколько брэндов, лестных тем,
пришлись на совесть не совсем?
И я не хочу печалиться ни чем,
на позитиве места хватит всем.

Но, как прекрасен он,
- сей демон упоенья,
виден ясных взоров блеск.
И в глазах мимолётного горенья,
величья мысли буйный всплеск.

Так гори мой свет зари сияньем,
забав минувших долгих лет.
Горькой болью покаянья,
оставив муз минутный след.

В противоречье всех суждений,
явлений парадоксов друг.
Впечатлённой ясностью мышлений,
воссиял просвещеньем вдруг.

В охоту полиглоту строки удить,
с кумирами мира счастье делить.
Как дикому скифу хочется пить,
так, лестно пииту истину чтить.

И в обхожденье формы в этикет,
воспылал влеченьем юных лет.
И бог познал, и увидел свет,
на что способен был поэт.

Так не я-ль, который сочетал,
глубоким чувством верен вкусу?
На соразмерность всех похвал,
на таланте зримому конфузу.

Благословенный богом и иконой,
на грудь навесил медальон.
Словно венчан был короной,
октаэдра кроной павильон.

И вознёсся в своды силуэт,
стихом и прозою воспетый.
Стоит лаврой венчанный поэт,
теплом отеческим согретый.

Уж над нимбом аура сияет,
ореал кристаллами сверкает.
Насколько вольность позволяет,
озареньем облик оживляет.

Как имитатор имиджа фигуры,
мой образ создан для натуры.
На вниманье ваше чтоб влиять
и влеченье чем-то хоть занять.

Не я ль святилище потех,
себя выставив на смех?
Возможно ль в долю тех утех,
мне зариться на успех?

К чему заунывные духа томления,
на лаврах былого порой вспоминать.
Пышного детства слезой умиления,
за райские блага себе пожелать?

Но, даю-ж ответ себе обратный,
кто моей рукою ворожил.
Счастлив, кто язык приватный,
светлой мыслью обнажил.

Воздав хвалу судьбе и Богу,
к разумной верности воззвал.
И слава Богу, понемногу,
я чувства лирой пробуждал.

И те мечты души, что скисли,
не все в себе я презирал.
И сомнений полных мысли,
на иные цели возлагал....

Своим умом безнадёжных правил,
я править троном в праве быть.
Я-б уважать себя заставил,
но, не сдюжит мне досужим слыть.

Толь в глуши душевной непогоды,
когда штормит, бушует океан,
на чувствах жаждущих свободы,
на просвещенье духа я тиран!

То, рифма докучного досуга,
- подруга неуёмного стыда.
Муз подневольная прислуга,
сверкнёт, как ясная звезда.

И в афоризм крылатых фраз,
утончая нравственность суждений.
Что, в гранённый мудростью алмаз,
добавил долю изречений....

Но, в чём бесспорно были правы,
иным стихи сильней отравы.
Не я ль певец пустой забавы,
рисуя мысленно овал?
Не ради громкой славы,
нрав дубравы воспевал!

На устах начатый стих,
летел на встречу славы.
Пил зарю из рук моих,
в иные дни пустой забавы.

Прими-ж мой скромный дар,
на лиру музой вдохновлённый.
В сердце скуки перегар,
слегка предметно уязвлённый.

В уловках льстивых наставлений,
я сплетений хитрых не считал.
И во противо многих мнений,
непогрешим на веру стал.

Я стоял за веру честью,
я память мыслью богатил.
Лесть презрел душевной местью,
неверных в пепел превратил.

На дух сомненья привередлив,
лукавым взглядом я взирал.
Как звук порою надоедлив,
сознаньем смутно познавал.

Живи казалось безобидно,
о чём бы стало горевать.
Да бес попутал видно,
стал я музой баловать.

Серьёзно в музу погружённый,
как казалось впрочем мне.
И покоем неги окружённый,
напряг я мысли в полусне.

Единый дар судьбы почтенья,
Оставив муз минутный след.
Незабвенным жаром вдохновенья,
пал на долю многих лет.

Гори мой свет святилище свободы,
сии пиит и баловень природы.
Не ради прихотей и моды,
любил марать поэмы, оды.

Когда сверкали витии веков,
на исповедь оды "свобода".
Я славил строкою стихов,
эпический подвиг народа.

Но, как быстро молодость моя,
звездою падучей мелькнула.
Свою судьбу к иной склоня,
от земного всякого хлебнула.

И воздав хвалу судьбе и богу,
на благо высших посвятил.
Я заблудших вывел на дорогу
и в сан православья обратил.

Кто ж благочестье мечты отторгает,
словно покинул семейный приют.
О которых стихи не слагают
и в песнях о них не поют.

И пусть невольной гордыней бешусь,
под сенью лавры ангелов и трона.
Пред иконой короной вам клянусь,
не превзойду над властью я закона.