Ферзь юбилейный

                Напрасно вы смеётесь мне в спину, дамочки. Вы ещё лица моего не видели, работящего! Но молодые и интересные своей молодостью подруги уже поворачивали в противоположную от его намерений сторону. «Что-то со спиной не так», – подумал юбилейно наглаженный и выходной по случаю пятидесятилетия Антоний Рябоконь. Мастер разговорного жанра и заядлый чечёточник, начал сомневаться в идеальности костюма, но зеркала или незапятнанной витрины в обозримом будущем плохо освещённого фонарями проспекта Черносотенцев не предвиделось.
                – Вот идёт навстречу, «а ля гер ком, а ля гер»! – язык его ещё был твёрд, но измочаленный авралами и после авральными банкетами мозг слегка заплетался и путал понятия. «Шерше ля фам» шла навстречу судьбе уверенной и лёгкой походкой двадцати пятилетней грации, задумчиво и слегка поэтично хмуря тонкие брови без следов насильственного вмешательства перманентного макияжа. Осмотр претендентки удобней начать с туфель на высоком и тонком каблуке, хотя взгляд, противоборствуя, норовит изменить порядок сбора необходимой информации, сбиваясь на такие второстепенные глаза. Сероглазая, в элегантных лодочках под цвет красной сумки и пары перчаток – продолжал настойчивый юбиляр. Взгляд, неловко скользнув по лодыжкам и бёдрам, выдав полного профана, отыгрался на пшеничной ниве волос красиво собранных в конский хвост. Сочные губы смелым мазком бесцветной помады обозначены на овале лица учительницы младших классов. В который раз проигнорировав грудь, шею и колени, пятидесятилетний ловелас майских кровей подвёл итоги беглого осмотра – восторженные для неё и сногсшибательные для него! Язык пристыл к нёбу, а учительница основ жизни русского языка уже в двух шагах от его редута, раззявившего жерла вытаращенных глаз и забывшего все слова команды «Пли!» Антоний лишь поднял руку, согнутую в локте, словно на давно забытом уроке, в давно забытой школе №1.
                – Готовы отвечать, ещё не выйдя из угла задумчивости, спросила она.
                – Рябоконь, Антоний Рябоконь, отчитался второгодник со стажем.
                – Мелодия Антоновна, – прозвучало высоко и просто, и, видя его пиетет, смеясь пропела: – Кавалерова-Бельская. Замужнее колечко на её правой руке хохотало до слёз над неловким мазуриком. Впрочем, хохотало недолго, вдруг услышав нотки интереса и участия к мужчине с римским именным профилем патриция. Проглотив уязвлённое самолюбие и простив уже любимой Мелодии замужество, Рябоконь, расправив выглаженные плечи синего в полоску пиджака, пошёл выездным шагом вкруг объекта обожания. Одолжив из её рук портфель с тетрадями второго класса «Б», влюблённый как пятиклассник, забегая вперёд, начал рассказывать важную чушь о неважно прожитой жизни. Вспомнилось детство взаймы с редкими радостями с чужого плеча; поиск «той самой» девчонки и болезненные уколы впотьмах; шагреневая кожа желаний и мыльные пузыри обещаний… Проваленный экзамен семьи и отцовства, да пароход – белый словно облако и такой же призрачный, как улыбка удачи. Дым, пар, свистки и редкие пощёчины аплодисментов от снисходительной публики полупустого зала.
                Она, Мелодия, сначала улыбалась, затем, по мере погружения в ауру понятного ей театра уездной жизни, стала внимательней поглядывать в глаза полные печали. Монолог, исчерпав себя, повис серебряной нитью меж ними. Порвать тонкую нить приязни ничего не стоило, но давно забытое томление под сердцем умоляло продлить беседу. «Ну и провожает некий мужчина учителя своей дочери или сына до дома, помогая нести тяжеленный от двоек портфель. Где здесь порок и моральное разложение носителя высокого звания? Что предосудительного в редких взглядах в душу собеседника? А то, что уже дважды не отняла руки из тёплой и надёжной ладони его, вполне простительная слабость… Забыла, когда Иван, вот так деликатно и нежно, брал мои ладони в свои и смотрел в глаза, шепча милую бессмыслицу, а потом целовал и глаза, и пальцы, согретые его теплом, его неподдельным чувством к самому близкому на всей земле человеку!»   
                Почти пришли, напомнило мстительное кольцо, обручем сдавливая грудь. Из окон дома студёные взгляды общественного мнения свысока наблюдали за тонкой паутинкой, готовой вот-вот разорваться от небывшего с ними счастья.

11.09.2017