муза чудотворная слуга-

О муза, друг мечты забвенной,
долгу верна всей вселенной!
Бог послал на лик священный,
в дар души моей бесценной.

Тогда, когда в беседе с Богом.
я блистал прелестным слогом,
Уж дружба стала нам залогом,
преуспев во мнении о многом.

Когда я явился в этот мир
и мир пленился было мною.
Мне прельстился голос лир,
обольстив мечту пустотою.

Но безупречной речью обладая,
на учтивы мотивы простоте.
От восторга ангелом летая,
рад на рай зариться мне.

Где рок нарёк в пророки мне,
доверять благотворной седине,
атрибут божеств мне свято чтить
и, как реликвий его хранить.

И реликвий божьего знаменья,
обогащённый опытом талант.
В приют трудов и вдохновенья,
ко мне явился, как гарант.

И был-бы к стати очень рад,
биться с вами об заклад.
В задаток будет вам залог,
что-б белый свет чернить не мог.

И на свет из тьмы меня влечёт
и тешит мысль под стать забавы.
В блеске славы не все в почёт,
изнемог от сладкой их отравы.

И то, не раз со мной бывало,
не причастно как-то миновало.
И пыл убыл покойней стало,
плести стихи на что попало.

Но боюсь однако вам наскучить,
минут минувших не замечая.
Любви надеждами вас мучить,
непринуждённой речью докучая.

И на акценты вычлененной улыбкой,
на оплошность мнений зыбкой,
где душой и сердцем обит-овал,
благоверных нравов идеал.

Уж, однажды, как-то вам поведал,
о чём пока и сам не ведал.
Но в рай дорогу заповедал,
где сытно с Богом отобедал.

И скоро-ль мне в летах минёт,
на тризне жизни скоротечной?
Где лёгок будет мне полёт,
за мягкость ласки бесконечной.

Так отголосок мысли неземной,
летит во след иных стремлений.
А я такой домашний и простой,
судьбы актёр, недозревший гений.

Не строги Боги во вселенной,
нам в наследье убогого явив.
И поэт по лире вдохновенной,
отпеть успел на свой мотив.

И витией тайною страдая,
я чувства пылкие питал.
Прозреньем века обладая,
познать вселенную желал.

Как мир велик на лик грядущих,
прозаичной млечностью веков.
Моих годов чредой бегущих,
закрепощённых недугом оков.

И на горькой доле покаяний,
скоротечной жизнью изнемог.
Сошёл на кайфы излияний,
на душевной мистике, как мог.

Вот, убавь навязчивы влиянья,
на аксиому права обновлять.
И в привычку станет покаянья,
на нравах кротких повлиять.

Но, что дороже мне на свете,
в истоках истины вселенной?
Что пригрезится в примете,
в залог поэзии священной?

Не я-ль под святою аурой сиянья,
на слиянии этики и норм?
В миру прелестного ваянья,
на зуд сошёл безликих форм.

И неприглядной взору мглой,
покрылся незабвенный образ мой,
извращённой нравственной фигуры,
на страсти влюбчивой натуры.

Пытался тщетностью бесплодной,
в финале тягостных страстей.
На душевной немощи холодной,
являть трепет гордости своей.

И лишь той порой, когда покой,
привержен сладкой тишине.
Так льстивы мысли пестротой,
возбудиться поэзией во мне.

И на буйство несметной силы,
в волнении смуты - не покой.
Влечёт до хладных врат могилы,
глумясь над радушной душой.

Где фискал писал доносы мне,
о своей незавидной судьбе.
Когда на кайфа он бесился,
миражной магией по-чтился
и на старухе вдруг женился.
(и на фингал он ей польстился)

И непричастен к счастью поседел,
в сетях судьбы туманной доли.
И вскоре новый век узрел,
в беспечной магии неволи....

В послесловие...
Шлагбаум в рай к чему нам ставить?
Путь широк, туда открыт.
Но, коль решил сей мир оставить,
уж не жалей своих копыт.

Когда-ж польщён превратной долей,
я томлю мечту на благо сил.
Устав делить судьбу с неволей,
отдаться чувству был я мил.

И счастливец музы ликовал,
отрадно-лестною наградой.
И венец величий воспевал,
почив на радостях досадой.

И меня решили в вещем доме,
в животворящем дупелином проёме,
где воздыхали непокорные рабы,
по покаянному отроку судьбы,
в прохладных сумрачных лесах,
меня бальзамировать в веках.

Но ныне сыт, здоров и тучен,
иной порой бывая скучен.
То, молчит и втайне он страдает,
чего и вам, того, желает...